Впрочем, теперь все это осталось в прошлом. Падал снег, и серое небо с голыми деревьями создавали более соответствующий фон для Ньютауна, ставшего самым пропитанным скорбью городом Америки. На некоторых домах место рождественских венков заняли траурные. Там и тут с крыльца свисали черные ленты, а улицы патрулировали полицейские, призванные защищать скорбящие семьи от зевак и журналистов. Импровизированные мемориалы с вырезанными из дерева ангелами и плюшевыми мишками теперь были покрыты раскисшим снегом, погасившим почти все свечи, кроме нескольких, которые мерцали, шипя от влаги. Букеты завядших цветов уже успели потемнеть. Многие магазины в память о погибших выставили самодельные вывески. «Любовь проведет нас через все», — гласила одна из них. На автомобильной эстакаде ветер трепал транспарант: «Молитесь о Ньютауне», — и такое же воззвание было вывешено возле местного магазина спиртных напитков. Общее настроение передавала надпись на одной из стен, выведенная крупными кривыми заглавными буквами: «НАШИ СЕРДЦА РАЗБИТЫ».
Один из скорбящих родителей (врач по профессии) сказал репортерам: «У нас не посттравматический стресс. Мы находимся непосредственно в состоянии травмы, и решили не принимать никаких трудных и поспешных решений, о чем бы ни шла речь. Бывают дни, когда мне хочется подняться, выйти на улицу и сходить в магазин за продуктами, а бывают такие, когда я не могу даже почистить зубы. В какие-то моменты мне кажется, что я могу быть хорошим отцом для моего [уцелевшего] сына, а в другие мне хочется только одного: не вставать с постели и спать». Другой отец сказал, что не может стереть из памяти одно воспоминание. В тот ужасный день его семилетний сын по непонятной причине встал почти на два часа раньше обычного и выбежал на улицу в пижаме и шлепанцах, чтобы обнять на прощание своего старшего брата. Затем он оделся сам и сел в школьный автобус, который отвез его навстречу смерти в «Сэнди-Хук».
В течение тех выходных я выслушивал рассказы о трагедии из первых рук: от пострадавших семей, а также от консультантов, работников служб экстренного реагирования и сотрудников школы. (Для защиты их частной жизни я не буду называть имен.) У взрослых, с которыми я беседовал, я не ощутил никакой жажды мести, а только потрясение и глубокую скорбь. Никто не знал ответа на вопрос: «Почему мы?» — и, судя по всему, виновник трагедии не оставил для этого ни единой подсказки.
Уцелевшие дети справлялись с пережитым по-разному. В некоторых пылал гнев. Одна маленькая девочка постоянно рисовала человека с оружием, а затем дырявила рисунки карандашом. У других проявлялись признаки приступов паники и тревоги. Они боялись возвращаться в школу. «А я буду там в безопасности?» — так звучал мучительный вопрос, на который родители пытались ответить своим уцелевшим детям, которые слышали всю трансляцию убийств через школьные громкоговорители, пока сидели, съежившись в шкафах, в соседних классах.
В пожарной части
В утро трагедии кто-то позвонил в церковь в Уолнат-Хилл, чтобы сообщить одному из пасторов новость о стрельбе в школе «Сэнди-Хук», которую посещала его восьмилетняя дочь. Он сразу же отправился туда вместе с другим пастором, который уже оповестил консультантов, передав им просьбу приехать и поддержать тех, кто ожидал известий о судьбе своих детей. Родители собрались в пожарной части и общественном центре, расположенных в какой-то сотне метров от начальной школы, которая теперь была огорожена желтой лентой и кишела полицейскими и следователями.
Один из консультантов описал эту картину так: «Мы приехали сразу же, как только нам позвонили. Конечно, мы постоянно слушали новости CNN о том, как разворачивались события на месте стрельбы. Некоторые слухи оказались беспочвенными. Например, брата Адама Лэнзы арестовали по ошибке. Звучали самые противоречивые версии о случившемся. Как бы там ни было, мы понимали, что многие, если не все дети, которые оставались внутри школы, мертвы. Сколько их было? Десять? Восемнадцать? Двадцать? Общее число было неясным. Но, прибыв в пожарную часть, мы поняли, что родители знают еще меньше. Их попросили не слушать новости. Я был потрясен. Об убитых детях знал весь мир, но только не их собственные родители!»
Газета «Уолл-Стрит Джорнал» описала настроение, царившее в пожарной части, как «напряженное смятение». Приезжали всевозможные чиновники, которые объясняли, что не могут разгласить информацию до тех пор, пока не будут точно опознаны жертвы. Не желая впускать родителей внутрь школы, они расспрашивали, как именно были одеты их дети. В то утро большинство мам одевали своих малышей, и власти быстро собрали необходимые им сведения.
Первыми в пожарную часть прибыли мамы и папы, оказавшиеся дома. Вскоре к ним присоединились родители, вырвавшиеся с работы, а за ними — священники, раввин и другие местные пасторы и консультанты. Некоторые семьи утешали своих старших детей, спасенных из школы, продолжая ожидать новостей об отсутствующих первоклассниках. На большом телевизоре, который кто-то оставил включенным, до сих пор мелькали кадры мультфильмов. Люди переговаривались вполголоса, обнимались, молились друг о друге и ждали… Час, два, три… Напряжение усиливал грузный офицер с автоматом на груди, ходивший взад и вперед по комнате.
Родители, предполагая наихудшее, все еще цеплялись за крупицу надежды. Наконец, прибыл губернатор. Выразив свои соболезнования, он заверил, что власти делают все, что в их силах, и сказал, что сообщит о детях, как только будет проведена точная идентификация. «Будьте готовы к тому, что вам придется пробыть здесь до поздней ночи», — добавил он.
Уже прошло почти четыре часа. Перебив губернатора, кто-то спросил: «Кто-нибудь выжил?» На мгновение замолчав, чиновник огляделся по сторонам и снова заговорил. Тот человек опять перебил его — на этот раз громче: «Скажите нам правду! Кто-нибудь выжил?!»
Остановившись, губернатор посмотрел на свою команду, словно прося о помощи, а затем сообщил новость, которую никто не хотел услышать: «Если ваши близкие до сих пор не с вами, то это значит, что их больше нет. Судя по той информации, которая у нас есть на данный момент, все дети, оставшиеся в школе, погибли».
Старший советник губернатора вспоминал: «Это была ужасная сцена. Некоторые люди рухнули на пол. Кто-то кричал». Находившиеся на улице услышали долетавшие из здания пожарной части вопли и стоны. Один из присутствующих сравнил это с однажды увиденным на Ближнем Востоке после бомбардировок, когда родственники погибших били себя в грудь, изливая скорбь. Это был момент, когда родители поняли: они уже никогда не увидят своих шести- и семилетних детей живыми.
Вера испытанная и укрепившаяся
Мне предоставили слово на двух собраниях, организованных церковью в соседнем с Ньютауном селении. Они состоялись вечером в пятницу и в субботу, и на них были приглашены все желающие. Организаторы не знали, сколько придет человек. «Жители Новой Англии не особо религиозны и, возможно, предпочтут поразмышлять на какую-то другую тему», — предупредили меня. Тем не менее, несмотря на праздничные дни и снежную бурю, из-за которой дороги обледенели и стали опасными, каждое из общественных собраний посетило по тысяче человек и еще столько же — церковное воскресное богослужение.
Перед открытием собрания оркестр играл спокойную музыку, в то время как члены церкви проходили по сцене и зажигали по одной двадцать шесть свечей в память о погибших. Каждый раз на большие экраны выводили имя жертвы. Затем слово предоставили мне. Я обвел взглядом печальные лица, зная, что среди них есть родители детей, имена которых мы только что увидели, а также коллеги погибших учителей и работники служб экстренного реагирования, помогавшие собирать тела. Ньютаун оплакивал одновременно потерю своего безмятежного прошлого и значительной части своего будущего.
«Позвольте прежде всего сказать, о чем я не буду говорить, — обратился я к собранию. — Я не буду говорить о контроле над оружием, об умственных расстройствах, об ошибках воспитания или о мрачных подробностях случившегося в «Сэнди-Хук». Думаю, вы уже достаточно наслушались всего этого. Я не буду давать вам много практических советов. Честно признаюсь: я в этом не особо хорош. Меня попросили говорить на единственную тему, поэтому ограничу свое выступление вопросом: ‘Где Бог, когда я страдаю?’»
Далее я сказал, что, размышляя над этим вопросом после событий в «Сэнди-Хук», я к своему удивлению почувствовал, что моя вера не пошатнулась, а наоборот — укрепилась. Мне хорошо известны вопросы о добром и могущественном Боге, которые мгновенно всплывают на поверхность, когда обрушиваются страдания, и многое из написанного мной вращается именно вокруг них. И все же, как отметил в своем блоге богослов Мирослав Вольф на следующий день после стрельбы в Ньютауне: «Те, кто наблюдают за страданиями, чувствуют искушение отвергнуть Бога. Те же, кто проходят через страдания, зачастую не могут отказаться от Него — в своем утешении и в своей боли». Присутствие в церкви в зимний вечер такого числа людей подтверждало его мысль.
