Экстраверты никак не могут насытиться тем опытом, который предоставляет им реальный мир. Им нравится постоянно меняющаяся реальность, наполненная цветом, шумом, движением, новизной. Они хорошо чувствуют себя в обществе и любят, чтобы их окружали люди. Интересный факт, экстраверты в гораздо меньшей степени, чем интроверты, ощущают собственное тело. Юнг говорит, что тело само по себе «находится недостаточно извне», чтобы экстраверты осознавали его потребности. Обычно экстраверты так поглощены своими делами, что частенько игнорируют потребности своего организма в отдыхе или пище. Если человек не только экстраверт, но при этом еще и «интуитив», он способен до такой степени не обращать внимания на «сигналы» своего организма, что тому приходится напоминать о себе посредством болезни.
Экстраверты могут быть настолько созвучны своему окружению, так хорошо понимать людей, с которыми общаются, что порой уподобляются хамелеонам, меняющим окраску в зависимости от конкретного окружения. Они всегда готовы проявить себя, способны действовать в любой социальной среде. Любому событию дают дополнительный толчок с большой энергией и эмоциональностью. Уловите разницу в рассказе рыбака—интроверта и экстраверта. Экстраверт вносит дополнения, приукрашивает, облагораживает. Если при этом действительность остается не у дел, что ж, тем хуже для нее. Интровертам хорошо известна способность экстравертов превращать жизнь в праздник. они существуют и действуют. Как я уже упоминал, одним из побуждений, приведших Юнга к его концепциям интроверсии и экстраверсии, послужило осуждение Фрейдом проявлений «нарциссизма» в людях. Юнг понял, что этот ярлык действительно подходил некоторым людям, имевшим истинную склонность к «нарциссизму», но при этом Фрейд необоснованно причислил к этому типу и других людей только потому, что они были больше ориентированы на собственный внутренний мир, чем на внешние события.
Экстравертам интроверты всегда будут казаться эгоистичными и самопоглощенными, потому что последних больше интересует собственный внутренний мир, нежели окружающий их мир реальный. У экстравертов не укладывается в голове, как могут интроверты отрицать «факт» внешнего мира. Они даже не осознают, что столь любимые ими внешние «факты» окрашены их собственными подсознательными внутренними процессами. Интроверты же всегда уверены, что все знания о мире они получают с помощью представлений, которые создаются в уме.
Юнг выразил позицию интровертов кратко: «Мир существует не просто сам по себе, он таков, каким его вижу я!» В классическом виде вопрос о противоборстве между экстравертностыо и интровертностью впервые был открыто поднят в философии. Философская версия интровертности носит название «идеалистическая позиция». По выражению британского философа XVIII века епископа Джорджа Беркли, вcе, что мы испытываем, суть мысли, возникающие в нашем уме. Поэтому они — единственное, ЧТО нам дано узнать о реальности. Настаивать, что «там, снаружи» существует нечто, бессмысленно. Все, что нам известно, это то, что мы испытываем «здесь, внутри».
Приблизительно в то же время шотландский философ Дэвид Юм пришел к отрицанию Самого базового принципа экстраверсии - каузальности (причинной связи). Мы попросту принимаем как должное, что одно явление становится причиной другого. Вся классическая логика Аристотеля основывается на силлогизмах (например, А подразумевает В, а В подразумевает С, следовательно, А подразумевает С). По Ньютону, на всякое действие имеется равное ему противодействие. Или, если выразиться проще, — каждое следствие имеет свою причину. Юм выбил почву «из-под ног» причинно следственной связи, обратившись за аргументами в область разума. Допустим, мы утверждаем что бейсбольный мяч меняет направление При столкновении с битой потому, что ударяется в биту. Юм в этом случае доказывал бы: все что мы можем с полной уверенностью утверждать, так то, что мяч ударился о биту и полетел в другом направлении. Оба события связанны и во времени и пространстве в нашем восприятии. Однако нет никакой логической необходимости утверждать, что одно событие стало причиной другого.
Исходя из этого мировоззрения, реальный мир не объективен, а субъективен. Еще более великий философ, Иммануил Кант, в конце XVIII века выступил в поддержку этого взгляда и дал ответ, предвосхитивший воззрения Юнга на этот предмет. Кант заявил, что объективный внешний мир существует, но познавать его можно только с помощью фильтра, который обеспечивает наш разум. Уже при рождении нас наделили психическими структурами, к которым «примеряется» наше восприятие реальности. Мы способны познавать реальность только посредством этих структур. Конечно же, в этой книге мы встречались со структурами, которые Юнг определил как «архетипы», а я — как «когнитивные инварианты». Кант полагал, что подобные структуры являются необходимым ограничением человеческих возможностей и мы никогда не сможем узнать «das Ding an sich» («вещь в себе»).
Но если объективно, даже взгляд Канта страдал близорукостью. Как получилось, что когнитивные инварианты, призванные для «фильтрования» реальности, находятся в таком удивительном соответствии с этой реальностью? Они действуют не по принципу «проб и ошибок», когда мы налетаем на предметы, не заметив их, и набиваем шишки или обжигаемся, касаясь предметов, с виду показавшихся нам холодными. Нет, когда мы познаем мир с помощью когнитивных инвариантов, то словно обладаем точной «картой» реальности, доступной восприятию с помощью человеческого разума. Те же самые когнитивные инварианты совершенно иным образом проявляются в рыбе, которая живет в абсолютно иной среде и сенсорные способности которой отличаются от человеческих. Однако когнитивные инварианты внутреннего мира и объекты внешнего, очевидно, каким-то образом представляют собой два аспекта одного и того же явления.
Все мы обретаем опыт внешнего мира через наш внутренний мир. Экстраверты игнорируют промежуточный процесс и ведут себя так, словно общаются с внешним миром напрямую. Интроверты концентрируются на внутреннем процессе. По этой причине интроверты склонны к солипсизму (вере, что не существует никого и ничего, помимо человека, думающего об этом).
Мой друг-интроверт убеждал меня, что поскольку именно он воспринимает мир и принимает решения относительно внешнего мира, из этого следует, что никакого внешнего мира (для него) не существует до тех пор, пока он не начинает думать о нем. Трудно спорить с Такой позицией, но экстраверт даже не станет утруждать подобным спором, потому что ни один экстраверт не относится к внутреннему миру настолько серьёзно. В своей бессмертной «Жизни Джонсона» Босуэлл рассказывает, как Джонсон (экстраверт из экстравертов), познакомившись с доводами Беркли, пнул ногой лежащий рядом камень и торжественно провозгласил: «Вот мое опровержение». Конечно, этим он ничего не мог опровергнуть, потому что только в своем уме почувствовал, что пинает камень ногой, и только в умах окружающих людей создалось впечатление, что он пнул этот камень. Различия между экстравертом и интровертом в этом вопросе являются не логическими, а эмоциальными.
Интроверт чувствует себя свободно во внешнем мире, лишь когда у него есть внутренняя модель этого мира. Мария-Луиза фон Франц вспоминает, как Юнг рассказывал ей о ребенке, который ни за что не хотел входить в комнату, пока ему не называли каждый элемент обстановки там. Один интроверт как-то признался мне, что более всего в новой ситуации его приводит в замешательство, что он может встретиться с каким-либо человеком или понятием, с каким никогда не сталкивался прежде, и не будет знать, как относиться к этому или каким образом вести себя. Еще один интроверт объяснил мне, что ему стало гораздо спокойнее, когда он разработал для себя набор определенных правил поведения в социальных ситуациях. Только в случае неизбежной необходимости он позволял себе как-то менять эти правила, адаптируя их к новой ситуации.
Подобно тому, как экстраверта его интровертивная подчиненная функция влечет к внутреннему миру, подчиненная функция интроверта — экстраверсия — притягивает интроверта к внешнему миру. Важно, чтобы интроверт действительно вступал в контакты с внешним миром, а не прятался за ширмой своего внутреннего опыта. В романе Германа Гессе «Степной волк» дается классический портрет интроверта, затянутого в чувственный мир жизненного опыта. Для героя-интроверта в качестве символа чувственного экстраверта выступает саксофонист. В наше время мы могли бы заменить саксофониста рок-звездой.
Мне кажется, что к этому моменту читатель уже получил более полное представление о двух противоположных отношениях к миру. Он уже в состоянии определить с некоторой долей уверенности, кем является сам — интровертом ИЛИ экстравертом, и, возможно, идентифицировать тип многих других людей, имеющих для него значение.
