Вскоре после этого Джеймс начал выходить из дому по вечерам, иногда возвращаясь глубоко за полночь. Льюису никто ничего не говорил, но он чувствовал, что его родителям это не нравится. Потом Джеймс попросил его показать водоводы. Льюис уже не помнил, как дядя узнал о них, мальчик, должно быть, когда-то сам проболтался, а теперь жалел об этом. Дядя сказал, что там ему не понравилось, однако Льюис сомневался. Возможно, Джеймс ходил туда без него — скорее всего вечером, в темноте. Ведь он подолгу не являлся домой. Но почему? Если бы другие — Бэчелоры, Дафни Джоунс, Ричард Парр, Алан Норрис, Розмари Уортон, Майкл Уинвуд и Билл Джонсон — если бы они видели, что он ходит туда, то сразу подумали бы на него, Льюиса. Ему бы тогда точно от них досталось! Но никто из них никому не рассказывал о подземельях и уж тем более никого туда не водил.
Джеймс пробыл у них все лето 1944 года, а потом, ближе к концу года уехал, так никогда и не вернувшись. Льюису казалось, что это случилось в ноябре или декабре, но, возможно, он и ошибался. Его мать некоторое время беспокоилась, но нельзя сказать, чтобы она не находила себе места.
— Наверное, уехал куда-нибудь за границу, — говорила она. — Ему всегда хотелось. Ни слова благодарности! И это после того, как он множество раз гостил здесь!
Чарли Ньюмен заявил в полицию о пропаже шурина, но те не захотели начать розыск. Разве можно, сказали ему, считать пропавшим молодого человека в возрасте двадцати пяти лет, абсолютно здорового и в здравом рассудке? Скорее всего он уехал по собственному желанию. Чарли сказал, что Джеймс, наверное, сожительствовал с какой-нибудь девчонкой — как обычно любила выражаться его супруга, чтобы не слишком травмировать детскую психику. Но все равно у дяди была какая-то тайна. Льюис чувствовал, что что-то здесь не так, что он чего-то не понимает. Он дал себе обещание никому об этом не рассказывать до поры до времени. И продержал рот на замке целых тридцать лет, пока как-то раз не рассказал своей Джо.
Тогда он был всего лишь ребенком. Он знал кое-что о рождении детей, потому что Норман Бэчелор рассказывал всем о том, что родился прямо на кухонном столе, о том, как было больно его матери. Но он ничего не знал о том, как Норман очутился внутри у миссис Бэчелор. Многие годы он не задумывался над тем, что видел в бомбоубежище.
— Я читала об этом книгу, — сказала Джо. — Ну, о чем-то подобном. Кажется, «Сводник». И еще есть фильм. Там мальчик становится свидетелем сексуальных сношений одной парочки, только не знает, что это такое.
— Совсем как я.
— А что именно ты видел?
Однажды днем он спустился в бомбоубежище, чтобы забрать оставленную там книгу Должно быть, это было в разгар летних каникул, потому что он точно помнит, что в школу не ходил. А ночью по радио предупреждали о предстоящем воздушном налете. Налет, правда, был недолгим, но они об этом не знали, и поэтому, когда все отправились в убежище, Льюис захватил с собой книгу.
Так вот в бомбоубежище было темно, но через решетку в двери он заметил горящую свечу. Он слегка приоткрыл дверь и увидел двух человек на нижней койке. Женщина лежала на спине, а мужчина — сверху, он двигался вверх и вниз, но ей, судя по всему, не было больно. Этот мужчина был его дядей Джеймсом. Лица женщины он не видел, и ему показалось, что его они тоже не заметили. Он отступил назад. В голове возникло странное ощущение, что он увидел то, чего не должен был видеть. И услышал то, что не должен был слышать, — какие-то вздохи, издаваемые женщиной. Но это явно не были сдавленные крики боли…
Он поднялся по ступенькам наверх. Если бы тогда кто-нибудь спросил его, как он себя чувствует, то он ответил бы, что расстроен. Он не мог плакать, хотя ему очень хотелось. Правда, он не знал почему. Джо захотелось узнать, почему эти люди туда пришли. Ну не смешно ли в середине дня заниматься любовью в бомбоубежище?
— Людям в то время было некуда пойти. Это ведь происходило в сороковые годы.
Джо была моложе его, и она могла уже не застать те времена, когда заниматься любовью полагалось лишь супругам.
— Они не могли пойти в гостиницу. Их скорее всего попросили бы предъявить свидетельство о браке.
— А ты разузнал, кто была та женщина?
— Я ведь был всего лишь ребенком, Джо. Меня это не интересовало. Я даже не подумал об этом. Все, что я помню о ней, — так это то, что она носила чулки и у нее были рыжие волосы. Теперь мне кажется, что когда Джеймс хотел взглянуть на наши водоводы, у него в голове вертелась мысль, что там можно было встречаться с той женщиной. Увидев, он, естественно, понял, что это место едва ли годится для таких свиданий. Возможно, после нескольких попыток такой же вывод он сделал и насчет бомбоубежища…
— То есть получается, что он и та женщина решили вместе сбежать?
— Думаю, что да. Так, видимо, подумали и в полиции, когда наотрез отказались разыскивать Джеймса.
— А что это за книга, которую ты хотел тогда забрать в бомбоубежище?
Льюис рассмеялся. Как же много времени прошло с тех пор.
— Вероятно, «Граф Монте-Кристо». Именно тогда я прочитал эту книгу в первый раз.
Глава восьмая
Примерно через год после смерти Вивьен Майкл забросил свой автомобиль. Он был ему нужен лишь для того, чтобы возить жену и ее инвалидное кресло. Он крайне редко использовал машину без единственной своей пассажирки. Теперь, когда Вивьен не стало, садиться в автомобиль без нее было просто невыносимо, временами он даже стал чувствовать острую боль в области сердца. Смысл автомобиля остался лишь в том, чтобы иногда ездить в Льюис, где жила Зоу. Машина стояла на улице — на парковке для местных, — и чтобы совсем не посадить аккумулятор, Майкл вынужден был пару раз в неделю кружить по Уэст-Хэмпстеду: по Форчун-Грин-роуд, по улицам, названным в честь древнегреческих героев — Агамемнона, Ахиллеса и так далее. Иногда он выезжал на Шут-ап-хилл и возвращался обратно по Айверсон-стрит. Аккумулятор иногда все-таки садился, и тогда он вынужден был звонить в Королевский автомобильный клуб. Поначалу они заряжали ему аккумулятор бесплатно, в рамках программы помощи членам клуба, но потом заявили, что если так будет продолжаться и дальше, то придется выставить ему счет на оплату. Тогда Майкл окончательно отказался от каких-либо поездок и испытал при этом значительное облегчение.
Тетя Зоу, которая на самом деле не была его тетей и которую он никогда так не называл, жила в Льюисе. Теперь он ездил к ней на поезде, любуясь по пути великолепными сассекскими пейзажами, чего раньше ему не удавалось. Навещать Зоу всегда доставляло ему удовольствие, он никогда не считал это для себя обязанностью. И поезд для этого подходил как нельзя лучше.
Зоу как-то сразу положила конец ужасам его детства с того самого момента, когда он впервые ее увидел. Матери у него не было, она исчезла куда-то в тот год, когда они с друзьями обнаружили водоводы. Отец сказал, что она якобы умерла; потом что больна и лежит в больнице; потом — что все-таки умерла. Нет, она не проявляла к Майклу особой любви, но все же была его матерью. Он жил в доме под названием Эндерби вместе с отцом. Тот разговаривал с ним только в том случае, если нужно было дать сыну какое-нибудь наставление, отчитать за что-нибудь или накормить — чаще всего это были сандвичи с рыбной пастой и «Спамом»[15]. Потом вдруг оказалось, что его мать не умерла, а уехала куда-то, бросив их с отцом. Майкл еще помнил замешательство и недоумение, которые охватили его в тот день.
Отец прознал про водоводы, пришел туда как-то раз и выгнал оттуда всех детей. Он настрого запретил им туда приходить. Майкла и всех его друзей он отправил домой. Потом Уинвуд-старший сказал Майклу, что тот должен уехать к его двоюродной сестре. У нее, по словам отца, был хороший дом и новый муж, и Майклу нужно было привыкнуть к ней и даже полюбить.
— Я никогда ее особенно не любил, — заявил Уинвуд-старший, — но ты все-таки не такой, как я, и, возможно, у тебя получится. В общем, либо полюби, либо смирись с тем, что есть. Она говорит, что пару раз тебя видела. Я что-то не помню, но, может быть, ты помнишь? Собственных детей у нее нет, она не может их иметь, и она очень хочет взять тебя к себе. Это главное. В четверг поедешь к ней в Льюис на поезде.
Джон Уинвуд, которого больше никто не называл Вуди, отправился по лестнице наверх и начал напевать гимн «Пребудь со мной». Майкл не слишком доверял отцу, для этого у него и не было особых причин, но он все-таки думал, что тот тоже сядет с ним в поезд. Но у Джона, оказывается, не было ни малейших намерений это делать. Он сложил вещи Майкла в мешок, на сей раз напевая «О, Боже, наша помощь в веках прошлых», запихнув туда носки и одежду, из которой Майкл уже вырос. Он поехал вместе с ним на станцию, посадил в поезд. Отец сказал, что поговорил с проводником и дал ему на чай, чтобы тот присмотрел за Майклом в пути. А потом просто ушел, не дожидаясь, пока поезд тронется. Напоследок он проворчал, что забыл захватить приготовленные в дорогу сандвичи. Эта поездка в поезде, нескончаемый дождь, капли, бьющие по стеклам вагона, не по-сентябрьски холодная погода — все это сложилось в самое мрачное утро в жизни Майкла. Его охватило тогда странное чувство — смесь паники и отчаяния. У него был билет, но при этом ни пенса денег. Ему хотелось в туалет, но он понятия не имел, где его искать. Он не знал, есть ли вообще туалет в поезде. Дама, которую он запомнил на всю жизнь — полная, очень дружелюбная, с небольшой собачкой на коленях, — спросила, все ли с ним в порядке и кто из взрослых сопровождает его. Майкл, не зная, куда деться от стыда, робко спросил у нее, нет ли здесь уборной, и дама тут же вызвалась проводить его, взяв своего йоркширского терьера в охапку. После этого, несколько расслабившись и успокоившись, он погладил песика и разговаривал с ней до самого Льюиса.
