Уже темнело, а он шел вглубь, не разбирая дороги. Здесь, один на десять тысяч деревьев, он разрыдался, да так, что притихший к ночи лес вновь ожил и сотней голосов откликнулся на его горе.
— Гадина! — кричал он сквозь рыдания. — Шлюха!!!
Перед глазами стояла ужасная картина Женькиной подлости. Его мечта исполнилась, он увидел свою страсть обнаженной, только металась она в руках Сашки Загоруйко, а не успокаивалась в его, Колькиных, объятиях.
— А-а-а! — опять возопил он и сунул голову в огромный муравейник, подпирающий вековую ель.
Из огромного, полного звуков мира он попал в тишину, которая лишь поскрипывала в ушах.
«Наверное, это муравьи работают», — подумал Колька. Как здесь спокойно и уютно… Он опять представил себе голую Женьку и теперь рассмотрел, что делал с наготой его любви будущий призывник…
Он совершенно с ума сошел от осознанного, но вместе с тем понял, что есть разные люди. У одних рост высокий или размер ноги большой, у кого-то уши оттопыренные, а у Сашки Загоруйко то, что пониже пупка росло, таки выросло выдающихся размеров… Еще Колька вспомнил глаза Женьки. Они были наполнены слезами, а он еще не знал, что слезы бывают от счастья…
«Насиловал! — ухватился Колька за соломинку. — А я не спас ее!..»
Здесь все мысли его прервались, так как за дело принялись муравьи. Они не желали входить в положение убитого горем пацана, просто тысячами укусов мстили человеку, разрушившему их дом.
И опять он заорал: «А-а-а!» — но теперь уже от боли физической. Вскочил на ноги и рванул сквозь чащу, раздавая себе сочные оплеухи и пощечины.
А потом по пути попалось тухлое озерцо, в которое он сиганул, как в озеро счастья, и долго сидел под водой, наслаждаясь прохладой, смывшей с его лица муравьев-убийц.
Мимо проплыл гордый бычок, с удовольствием сглотнувший парочку мурашей. Еще он увидел человека. И не в первый раз пришлось гордому наблюдать высшее создание, видал он такое, только с распухшей головой и выпученными глазами. Целый год потом все обитатели пруда питались венцом творения.
Видать, мысли бычка передались Кольке, и он, щелкнув челюстью, поймал рыбку и перекусил ее надвое. Получился некий законченный цикл в природе…
Колька выплыл на берег, снял с себя одежду и отжал ее. Странно, но после муравьиной кучи и тухлого озера ему стало гораздо легче. Тем более появилась версия, что Женька с Сашкой не добровольно, а по принуждению.
Дома бабка охала и ахала над внуком, лицо которого опухло настолько, что глаза превратились в щели, а вместо носа только две дырки посвистывали.
Уж она ему примочки на лицо накладывала, лед из заморозки доставала, все причитала, что не справляется с внуком одна, уж скорее бы из булочной его родители возвращались.
— Я тебе сейчас примочечку из муравьиного спирта сделаю! — радостно воскликнула бабка и подалась было к аптечке, но тут Колька взвыл со всем отчаянием, на которое был способен, так что старую отшатнуло.
— Бабуля! — кричал он. — Бабуля, у меня кто-то в ухе ходит!
«С ума сошел», — подумала бабка и вызвала «скорую».
Врачи влили под напором огромного шприца какой-то раствор в ухо, и из него вытекла струйка, вынесшая на свет Божий с десяток окочурившихся муравьев.
Докторов потом поили чаем с уворованными с «Большевика» сладостями.
Пришедший в себя Колька подобрался к уху усатого фельдшера и спросил:
— Скажи-ка, дядя, а штука, из которой писают, до какого возраста растет?
Фельдшер подавился грильяжем, откашлявшись, выразил благодарность за шоколад, косо взглянул на Кольку и посоветовал бабке не сводить с внука глаз. На том и отбыл…
После излечения, когда опухоли сошли с лица, он решил поговорить с Женькой. К этому моменту в душе его что-то модифицировалось, породило другие ощущения. Нет, он вовсе не разлюбил будущую фрезеровщицу, просто к чувству добавилась болезненность, но не страстная, а, наоборот, спокойная. Так истерзанный до кишок человек готов уже ко всему, к еще большему горю, зная наверняка, что выдержит.
Она сидела на детской площадке, под грибком, и читала книгу под названием «Фреза и ее свойства», когда Колька увидел ее.
Господи, как она была хороша! Он смотрел на нее, не решаясь подойти, любовался издали тонкой шеей и острыми плечами. Еще он увидел, что девушка сегодня не в извечном своем сарафане, а в глухой водолазке синего цвета, обтягивающей девичьи прелести, так что у Кольки опять кадык скользнул к ребрам… Еще он подумал, что именно так выглядят девушки, принявшие для себя очень важное решение…
Женька тоже его увидела. Покраснела и опять уставилась в книгу. Он подошел и сел рядом. Минут десять они молчали, а она не перевернула даже одной книжной страницы.
— Ты никому не сказал? — спросила она, и Кольке показалось, что даже голос у нее изменился. Стал ниже и взрослее.
— Нет, — ответил он.
— Спасибо.
— Он тебя силком?
Женька повернула лицо к Кольке и хмыкнула.
— Когда он вернется из армии, я выйду за него замуж.
По Кольке словно рельсом ударили. Но за последнее время он привык ко всякого рода потрясениям и на лице всего ужаса от ее слов не показал.
— Его, наверное, в Морфлот возьмут, — предположил. — Там три года служат!
— Почему в Морфлот?
— Ну, он здоровый, и все такое… В общем, моряк!
— Три года — это долго, — согласилась Женька.
— Очень долго! — поддержал Колька.
— Ты друг мне? — спросила она.
«Друг ли он ей?!» — взорвалось в Кольке. «Какой же я тебе друг!» — кричало в нем все его существо.
— Друг, — подтвердил он.
— Пожалуйста, не рассказывай, что на чердаке видел!
— А я ничего не видел.
— Как не видел?
— Зажмурился.
— Ну, вот и хорошо.
Женька захлопнула книгу про фрезу, потянулась всем телом вверх, причиняя Кольке нестерпимую боль, к которой уже подмешивалась сладость. А Женька еще подсластила.
— Хороший ты пацан, — сказала. — Будь ты года на три старше, я бы обязательно с тобой гуляла.
— Спасибо.
— Ты здоровье только свое не запускай! — выразила она заботу. — У тебя, наверное, голова слабая. В обмороки падаешь!..
— Не запущу…
Они еще посидели молча, потом Женька хитро заглянула Кольке в глаза и предложила:
— А хочешь, я Надьку попрошу, она мне не откажет! Надька всем дает по моей просьбе!
Колька знал, что речь идет о рыжей пэтэушнице, которую попробовали все старшеклассники, рассказывающие, что у нее даже на ж… веснушки…
— А можно с тобой?
— Что? — не поняла Женька.
— Ну, то, что ты с Сашкой делала?
— Ты же не видел!
— Я слышал зато.
Женька вздохнула глубоко и посмотрела на Кольку, как на мелюзгу непонятливую.
— Я же тебе сказала, что замуж выхожу… И потом, ты же малявка!
— Да-да…
— Какой ты все-таки идиот!
— Да-да…
— Ну что, будешь с Надькой? Решай скорее, мне идти пора.
— Буду, — буркнул Колька в ответ — и сам ему испугался.
— Тогда через полчаса на чердаке!
Женька резко встала и пошла прочь. Он смотрел на нее, как она уходит, держа спину нарочито прямо, и казалось ему, что это любовь его уходит навсегда. В душе болело совсем сладко, особенно мармеладно стало, когда он увидел ее в телефонной будке… Ах да, Надька!..
Он опоздал на десять минут. Надька сидела на трубе и бросала чердачным голубям кусочки хлебного мякиша.
— Это тебя от любви лечить надо? — спросила она, не оборачиваясь.
Колька вздрогнул.
— Ага, — просипел.
— Гуль-гуль-гуль! — подзывала рыжая птиц. — Я уж такая профессорша стала… Стольких от любви вылечила!.. А сама, не поверишь, ни разу не болела!
И повернулась.
Колька зажмурился, настолько она была рыжей — прямо выплеснула свой рыжий цвет ему в лицо.
— Дрейфишь?
— Я?! — он сделал на лице пренебрежение.
— Дрейфишь! — поставила точный диагноз Надька. — Ну, иди сюда, у меня времени мало, завтра зачет!..
И он пошел на ватных ногах, с горем в груди и солнцем в глазах. А она тем временем сняла через голову платье, аккуратно сложила его и повесила на трубу.
Надька была плоская, как фанера, чуть сутулая, а оттого с выпяченным животом. Она стояла и зевала, почесывая рыжий бок. А он смотрел на это чудо, к которому не хотел быть причастным, и пытался представить на месте Надьки Женьку, но ничего не выходило.
— Трусы снимать? — спросила Надька, засунув в рот кусок белой булки.
— Снимать, — ответил Колька автоматически. Теперь на него полыхнуло из-под живота солнцем.
Ослепило глаза.
«Можно ли быть такой рыжей? — подумал он, и сам себе ответил: — Можно».
А у очень рыжих всегда ноги красноватые… Надька, как будто невзначай, повернулась спиной, заманивая пацана, и Колька направился в ее сторону, дабы убедиться, что на ее ж…, как говорили, веснушки растут. Он почти уткнулся в Надькины мослы, когда она вновь повернулась, проехавшись по его носу огненно-рыжими кудрями.
