Эх, раньше бы так чужие мысли слышать. Вся бы жизнь по-другому пошла.
Но снова подул ветер, подбросил Колыванова вверх, унес от сослуживцев.
Взлетел Толян в самое небо, над огнями взлетной полосы, над облаками. Там было черным-черно, как у негра в очке. И так же тесно, ни вздохнуть, как говорится, ни пернуть. Колыванов вспомнил научный термин: разреженность атмосферы.
Был он один-одинешенек, никто не выручит. Даже Сергей Сергеич. Где ему, его власть вся на земле осталась.
И от ужаса закричал Толя по-детски:
— Мама!
Однако сам себе рот зажал. Вдруг правда мамаша объявится, сука старая. Снилась тут недавно, головой качала.
Сама виновата. Семьдесят лет, а помирать никак не хотела, только зря жилплощадь занимала. Отдельная однокомнатная, второй этаж, балкон, санузел раздельный. Потом Колыванов квартиру за реальные бабки продал, семьдесят три пятьсот получил на руки. Что расследовать никто не станет, отчего старушка перекинулась, это он хорошо знал. Не первый год в ментуре. Ну, упала в ванной, башкой стукнулась. Много ли пенсионерке нужно?
Нет, не надо маму.
Он летел еще какое-то время, плотно стиснутый со всех сторон. Потом вроде забрезжило, засветлело.
Колыванов вылетел из облачной массы, и подъем прекратился.
Под ногами пружинила туча. Немножко прогибалась, как мох, но стоять было вполне можно.
Ночь осталась внизу, здесь же сияло яркое солнце.
Глазам стало больно, Толян поскорей отвернулся.
Нехорошие это были лучи. Опасные. Будто норовили в самое нутро пролезть. Вроде радиации.
Колыванову не хотелось, чтоб его какими-то погаными лучами просвечивали. Он даже руками себя обхватил, вжат голову в плечи.
Вдруг слышит, кричит кто-то:
— Эй, земеля!
— Толяныч! Давай сюда!
Смотрит — далеко, на самом краю тучи, стоят двое в фуражках, машут ему.
— Не бзди! Свои!
Лиц не разглядеть, голоса незнакомые, но что свои, Колыванов сразу понял. По голосам слышно.
Дунул к ним от настырного света, подпрыгивая мячиком на упругом облаке. С каждым прыжком будто по гире с себя сбрасывал.
2.7
Картина седьмая
Муса
Путешествие праведника в загробный мир Базрах, как и положено, началось с душераздирающего грохота и телораздирающей боли. Боли тело не вынесло, потому что оно — глупая и слабая плоть. Душа, содрогнувшись, перенесла грохот и погрузилась в благословенную тишь.
Что должно воспоследовать далее, выпускник благочестивейшей мадраса знал наизусть. Царство Базрах ужасно для грешника, ибо давит его могильной землей и опаляет огненным дыханием грядущего Ада. Шахиду же страшиться нечего, ему предстоит дожидаться Воскресения в тенистом месте, откуда, согласно хадису, он сможет лицезреть Блаженный Рай, свое будущее обиталище.
Сейчас мрак рассеется и явятся малак, ангелы, чтоб сопроводить меня к своему грозному предводителю Израилу, пронеслась в голове умиротворенная мысль, сразу вслед за тем изгнанная другой, панической. Известно, что на первой стадии Базраха душа отделяется от тела, но тело (он это знал) разорвано надвое. Из какой его части воспарит душа, из верхней или из нижней? Вдруг из нижней, где всякая нечистота?
Стало Мусе тревожно, умиротворенность свернулась трубочкой наподобие священного свитка. Скорей бы уж Израил прислал своего малаика!
И донеслась тут сладчайшая музыка, извещавшая о приближении ангела, а вслед за ней предстал перед Мусой и он сам, чудесный крылатый юноша, весь из колеблющегося, переливчатого света. Но обрадоваться покойник не успел, так как в ту же самую минуту послышался мерзкий лязг. С противоположной стороны, противно цокая копытами, подкатилось нечто мохнатое, зловонное. Шайтан!
Вот уж этого Муса никак не ожидал.
То есть, конечно, всякий знает, что в момент смерти за человеком являются два Посланца, которые следили за всеми его поступками и записывали их каждый в свою книгу: один в Книгу Добра, другой в Книгу Зла. В 43-й суре ясно сказано: «Или думают они, что Мы не слышим их тайны и переговоры? Да и посланцы Наши у них записывают». По поводу природы Посланцев у мужей учености существуют разные мнения. То ли это ангел и демон, то ли добрый и злой джинны. Глядя на явившихся за ним, Муса толком не понял, которые из мудрецов правы. И потом, не природа Посланцев его сейчас волновала.
Почему вообще явился прихвостень Нечистого? Ведь Муса шахид! А что если Аллах не признал его Мучеником Веры, поскольку кнопка была нажата раньше назначенного срока?
Посланцы встали друг напротив друга, причем джинн-шайтан по-бычьи наклонил свою рогатую башку, ударил себя в медную грудь, которая гулко грохотнула. Глядя на приятного взору, но какого-то очень уж негрозного ангела, Муса испугался, что тот уступит. Лучше бы уж он оказался добрым джинном, у тех силы побольше!
Но Свет мощнее Тьмы, а Дух — грубой Плоти. Сколько лет вколачивали Мусе эту непреложную истину, а он, маловер, посмел сомневаться.
«Изыди, пес!» — не сказал, а излучил Защитник. «Иль ты не знаешь, кто это?»
Взвыв от досады, шайтан попятился и исчез. Ангел же (все-таки это был ангел) обхватил Мусу светоносным крылом и вмиг вознес из черноты в серый сумрак потом в белый сумрак, потом в оранжевый, и так сквозь все Семь Небес, к Подножию Трона Всевышнего.
Подножие уходило вверх ослепительно сияющей золотой башней, вершина которой находилась столь высоко, что разглядеть ее было невозможно, как ни задирай голову.
«Не бойся, — прошелестел ангел. — Пускай другие боятся, а тебе незачем».
Воздух закачался могучими волнами.
«Это Израил, он примет твою душу и скажет свое слово».
С края неба, плавно взмахивая своими четырьмя тысячами крыльев, летел Архангел Смерти, похожий на огромный старинный парусник, который Муса видел когда-то на картинке. Пялиться на Израила он не решился, пал ниц и зажмурился.
Израилу поручено окончательно разлучать дух с телом. Из плоти грешника он выдирает душу с мясом и костями, ибо она слишком погрязла в земном, намертво вросла в шкуру.
Но Муса никакой боли не ощутил, лишь легкое журчание в груди. Душа вытекла из него, как вода из кувшина.
Голос, наполнивший своим рокотом всю вселенную, изрек: «Доставь эту душу в могилу, ибо ей предстоит выдержать допрос ангелов моих, Мункара и Накира».
И подхватил Посланец Мусу, который теперь стал легче воздуха, и понес обратно, сквозь все Семь Небес, в мрак и холод. По пути ласково нашептывал: «Так положено, но тебе страшиться нечего».
В верхних слоях Неба им встречались другие ангелы, такие же прекрасные и лучезарные, и каждый восклицал: «Как прекрасна эта душа! Чья она?» «Это душа шахида», — отвечал им Посланец.
Тут Муса совсем перестал бояться. Слово «могила» не нужно понимать буквально. Это временное пристанище, где умерший пребывает до Судного Дня. У плохого человека, даже если он похоронен в роскошном мавзолее, могила тесная и давящая, душе в ней маетно и жутко. Праведник же, пускай его тело и вовсе не предано земле, а разорвано на кусочки и развеяно по ветру, страдать и мучиться не будет. Его могила подобна салону первого класса в аэропорту. Муса заглянул туда по ошибке, был немедленно выставлен за дверь, но успел разглядеть мягкие кожаные диваны, столы с напитками, бесплатные закуски.
Допрос, который ангелы Накир и Мункар учиняют всякой душе, Пророк назвал «худшим мигом человеческого бытия». Тут-то и решится, насколько тяжким будет для каждого могильное пребывание.
Но когда спуск с небес закончился и перед Мусой разверзлась сырая, размокшая от дождя земля, он лег на самое дно могилы бестрепетно. Приходите, спрашивайте. Он знает, как отвечать.
И возникли наверху, в сером прямоугольнике, две переливающиеся металлом тени. И два таких же металлических голоса хором спросили:
«Кто Господь твой?»
Неведомая сила подтолкнула Мусу, заставив сесть и задрать голову.
— Мой Господь Аллах! — твердо провозгласил он.
«Какова твоя вера?»
— Вера моя Ислам!
«Кем почитаешь ты человека, взращенного средь вас?»
— Верным служителем Господним.
«А кто поведал тебе о нем?»
— Книга Аллахова.
Вечная благодарность учителям, намертво вколотившим в голову Мусе, как себя вести и что отвечать в этот страшный час. Не сбился он, не запнулся, не дрогнул голосом.
И повеяло откуда-то мускусным ароматом, и раздался в вышине Глас Чудесный:
«Укажите Моему рабу путь к Двери!»
Протянулись в сырую могилу серебряные нити, по которым Муса выбрался наружу.
Оказалось, что могила вырыта посреди глиняной, растрескавшейся от зноя пустыни. Вопрошатели исчезли. Небо было серым, а солнце, хоть и скрытое за облаками, пригибало Мусу к земле своим удушливым жаром.
