– Ничего не знаю! – отмахнулась тетка Степанида. – Что хотите говорите, а мундир не дам! Ишь ты, что вздумали – новенький мундир им на баловство дать! Разорвут, пятен насажают…
– Да тетя Степанида, ну мы тебе даем слово!..
– Никакого вашего слова мне не нужно! Куда мне его, ваше слово-то?
Костя, красный от конфуза, потянул Петухова за рукав:
– Пойдем. Раз не дают, значит, нельзя. Хватит тебе!.. – и вышел из избы.
Ваня Петухов попытался еще уверить тетку Степаниду, что мундир им просто необходим, но ничто не помогало. И Ваня ни с чем последовал за Костей…
– Эх вы, простофили! – сказала Марфа Петровна. – Не сумели человека убедить! Федя Шумилин, ступай ты. Ты у нас побойчее. И кто-нибудь из девочек… Лида Королькова, беги!
Но и эти посланцы вернулись ни с чем – тетка Степанида их и слушать не стала.
– Придется самой идти, – вздохнула Марфа Петровна. – Вот ведь народ несознательный! Хоть бы подумали: ну, а в чем же царю Петру прийти на ассамблею? «Новенький»! Так ведь царю и нужен новенький!.. Лида, садись на мое место. Вот тебе иголка. А я пойду.
Марфа Петровна стряхнула с себя нитки и обрезки, повязалась получше своим белым платком и пошла.
Тетка Степанида даже ахнула, когда узнала, что и Марфа Петровна пришла за тем же самым – за самым лучшим Павловым мундиром, который хранился у нее в сундуке, пересыпанный нафталином.
– Да что это вы, однако, Марфа Петровна! – сказала она возмущенно. – То ребят посылаете, то сами… Что это вы так чужим добром распоряжаетесь?
– Ничего твоему добру не сделается, – ответила Марфа Петровна. Ребятам не веришь – мне поверь: вернем в целости! Ну что же ты за человек – не можешь нас выручить! Ведь спектакль-то и ты придешь смотреть.
– Да могу и не смотреть, важность какая!
– Ну, как хочешь, – сказала Марфа Петровна, – а я от тебя не отступлюсь.
От Карповых она прошла прямо в правление. Председатель колхоза Матвей Петрович, суровый сероглазый человек, внимательно выслушал Марфу Петровну. И хотя он торопился в поле, все-таки завернул с ней вместе к Карповым.
Павел Карпов, увидев в окно председателя, смутился:
– Гляди, Матвей Петрович с учительницей идет!.. Дай ты уж ей этот мундир! Ну что ты над ним трясешься?
– Ох, батюшки! – засуетилась тетка Степанида. – Прямо разбой какой-то!
– Ну что это вы какой народ чудной! – сказал, входя, Матвей Петрович. – Уж если Марфа Петровна ручается, неужели вам этого мало? Вы ей детей своих доверяете – не боитесь, а мундир доверить не можете!
– Да мне не жалко, пусть возьмут! – сказал Павел. – Это вот Степанида… И что она в этот мундир вцепилась!
Степанида сдалась. Она взяла ключ из шкафа и с ворчанием пошла отпирать сундук. И тут же, на глазах председателя, отряхивая от нафталина новый, с красными кантами мундир, отдала его Марфе Петровне:
– Только уж вы его поберегите! Уж пожалуйста! Ведь он у нас совсем новенький – ни одного пятнышка!
Марфа Петровна, веселая, спешила домой. Ну вот, теперь и царю Петру в люди показаться не стыдно!
Хрустальное ожерелье
Смотреть «Арапа» собралась почти вся деревня. Даже с того берега, из-за Катуни, кое-кто прибыл. Это ничего, что день прошел на пашне, что руки еще не отдохнули от плуга, от ведер на поливке огородов, от топоров и пил на постройке колхозного двора. Школьные спектакли всегда были как праздники.
Костя целый день возил навоз. И руки у него дрожали от усталости, когда он за кулисами надевал свой роскошный, с загнутыми полами мундир.
– Что это – кур воровал, что ли? – засмеялась Ольга Наева, помогая ему одеваться. – Ишь как руки трясутся!
Костя улыбнулся:
– Не кур воровал, а навоз нарывал.
– Это кто тут про навоз толкует? – раздался строгий голос Марфы Петровны. – Про всякий навоз сейчас надо забыть. Помни только: ты царь Петр! Слышишь? И мысли у тебя должны быть царские, и слова, и походка… И никакой навоз ты сегодня не нарывал, ты сегодня указы писал, боярам бороды брил, иноземных послов принимал. А потом задумал Ибрагима женить. Понял? Ну-ка, побравее, расправь плечи!.. Хорош!.. Дай-ка я тебе еще брови получше подчерню.
Костя, стараясь ступать потверже и голову держать повыше, подошел к зеркалу… и слегка отшатнулся: незнакомый человек с черными бровями и черными усами глянул на него.
– Глядите, глядите! – приглушая неудержимый смех, еле вымолвила Настенька. – Кандыков сам себя испугался!
– Тише! – сказала Марфа Петровна. – Даю звонок! Начинаем!
Прозвенел третий звонок, прошуршал занавес. Стало тихо-тихо, и среди тишины донесся со сцены голос Манжина-Арапа, произносившего свой задумчивый монолог…
Спектакль развертывался пестро, красочно, неожиданно. По сцене ходили люди в диковинных нарядах, с серебряными пуговицами (серебро – бумажки от конфет), в коротких штанах, в завитых париках, посыпанных тальком. Звучали благородные речи «Ибрагима» и властный голос «Петра» Большая и совсем неведомая жизнь проходила перед глазами удивленных зрителей.
А когда открылась ассамблея, то в зале пронесся приглушенный возглас. Вдруг все захлопали. Что-то удивительное происходило на сцене, что-то веселое, пестрое!
Шкиперские жены в полосатых чулках, в красных юбках и белых чепцах сидели в углу и вязали чулки. Их мужья, неуклюжие голландцы, курили трубки и пили пиво.
И чудо из чудес! – с потолка спускалась круглая люстра с белыми свечками, вся перевитая гирляндами из мелких цветов.
Одна за другой вышли в плавном танце под музыку (баян и гитара) придворные дамы и кавалеры. Прически, локоны, украшенные цветами, кринолины, сверкающие галуны (елочная золотая и серебряная канитель)…
– Это кто же? – шептались в зале. – Вот та, во всем голубом? Королькова? Нет!.. А невеста, невеста! В белых цветах! Неужели Майка Вилисова?.. А Чечек-то, Чечек! Посмотрите – так вся и сверкает!..
Чечек танцевала, еле касаясь пола. Розовые оборки развевались, на голове покачивались красные цветы. Но что-то неверное было в ее танце: она все сбивалась в угол, подальше от «Петра», который сидел за столиком.
– На середину!.. На середину!.. – шипела из-за кулис Марфа Петровна. – Не жмись в угол!..
Чечек услышала этот голос. Она весело вышла на середину, но, встретив пристальный и гневный взгляд «Петра», снова сбилась и ушла в танце подальше от него – на другой конец сцены. А «Петр», позабыв, что он должен разговаривать с гостями, сдвинув брови, следил за Чечек: «Откуда у нее ожерелье? Откуда? Неужели…»
Чечек кончила танец, постояла у стены, закрывшись бумажным веером, и вдруг тихонько юркнула за кулисы. «Петр» встал и, крупно шагая через всю сцену, устремился за ней. Произошло замешательство. Все переглядывались: «Куда же он?»
Все спас «Ибрагим».
– Ваше величество! – сказал он, взяв «Петра» под руку, и незаметно ткнул его кулаком в спину. – Куда же вы? Мы еще не кончили наш приятный разговор!
Костя еле доиграл сцену. Он улыбался «Ибрагиму», шутил с его «невестой», пил пиво, а сам нетерпеливо поглядывал: не вернулась ли Чечек? И, как только закрылся занавес, «Петр» растолкал своих гостей и бросился за кулисы.
Чечек и здесь не было. Костя, гулко топая большими сапогами, пробежал в класс. Чечек стояла у окна, возле высокого аспарагуса, и задумчиво смотрела куда-то во тьму. Одинокая лампа освещала ее – маленькую княжну в розовом кринолине, в цветах и оборках, с бриллиантовым ожерельем на шее. Услышав Костины шаги, она испуганно обернулась.
– Это что у тебя за ожерелье? А ну-ка, покажи! – сказал Костя, сверкая глазами из-под черных намазанных бровей.
Чечек обеими руками закрыла ожерелье:
– А тебе какое дело? Вот ишо!
– Ты где его взяла?
– А тебе что? Может, мне бабушка дала!
– Бабушка? Не выдумывай! Отними руки!
– Да, бабушка!.. А вот не отниму! Не отниму руки!..
Костя решительно схватил руки Чечек и отвел от ее шеи. Чечек рванулась – большой горшок с аспарагусом с грохотом упал на пол, и алмазы, сразу потускневшие от теплоты рук, посыпались под ноги, застревая в крахмальных оборках…
– Ой, весь горшок в куски! – всплеснула руками Чечек.
Но Косте было не до горшка. Он поднял одну из алмазных зерен – маленькую, тающую в руках градинку.
– Так и есть – мои кристаллы схватила! Эх, была бы ты парень… – Костя сжал кулак.
Чечек, шурша оборками, отбежала к двери:
– О, уж кристаллы твои! Чуть-чуть поблестели и все растаяли! Смотри, смотри – ты их сам все растопочил!
Дверь тихонько приотворилась, и Чечек сразу замолкла: в класс вошел Анатолий Яковлевич.
– Это что тут происходит?
Костя и Чечек хмуро молчали. Анатолий Яковлевич еле сдержал смех, взглянув на «его царское величество», у которого одна бровь размазалась по щеке, парик и шляпа сдвинулись на ухо, а черные усы торчали свирепо, как у тигра.
– Что здесь происходит? – повторил он строго. – Кричат… Цветок свалили… Такой цветок был хороший!
