На следующий день я пошел к ней домой, в меблированную комнату, где она жила. На ней были темно-красные лыжные брюки и белый свитер, подчеркивающий торчащие большие груди. Она выключила свет в прихожей и подтолкнула меня к дивану.
Ее старания имели дикий успех. Она расстегнула молнию на своих лыжных брюках, и я трахнул ее, не снимая своего пальто. Нас два или три раза прерывали соседи, возвращавшиеся в свои комнаты. Она застегивала брюки, я — пальто, но никого это не обманывало, и никого не трогало, потому что это был довольно распутный дом. Все соседи, наконец, поднялись наверх, а мы вернулись к нашему дикому процессу прерывания моего девственного статуса.
Я чувствовал себя как утка в воде. Она меняла позиции, она садилась на меня, она качалась на моем члене, как на детской лошадке, а потом она кончила — это было что-то невообразимое, когда что-то жидкое и горячее взорвалось внутри нее и вокруг моего члена, ее сдавленные затихающие вскрики…
Я еще не был влюблен в Салли, а просто был под большим впечатлением от самого себя. Домой я вернулся далеко за полночь. Я сразу пошел в мужской туалет помочиться, там был еще один брат, и я сказал ему: «Я сегодня трахнул девушку».
— Да? Ну и как?
— Все равно, что трахать Суэцкий канал, — сказал я, ухмыльнувшись, и почувствовал себя взрослым человеком.
Это происходило каждый вечер, две или две с половиной недели, пока не начались рождественские каникулы. Мы повторяли одну и ту же сцену, получая все большее и большее удовлетворение, как мне кажется. Я научился сдерживать оргазм. В те дни я мог продолжать и после оргазма.
В уик-энд состоялась премьера моей пьесы, поставленной «Фиглярами», полупрофессиональным театром, с которым я работал в Сент-Луисе.
Тогда я впервые почувствовал вкус крови, выпущенной критиками.
Пьеса была многообещающей, куда лучше, чем моя первая длинная пьеса, «Лампы — солнцу», но критики разгромили ее. После этого была отчаянно пьяная вечеринка в чьем-то номере в отеле в центре города. Я внезапно бросился к окну, но меня схватили, и не могу сказать точно — было ли у меня намерение выпрыгнуть.
Дело в том, что я уже знал: писательство — моя жизнь, а его провал — моя смерть.
В те дни у меня были чудесные друзья, и я заслужил их, мне кажется, потому что отвечал теплотой на любую теплоту. Салли поддержала меня, не выказав ни малейшего разочарования от неудачи с «Кочевой натурой». Между нами все продолжалось, как и прежде.
Однажды она сказала мне шепотом, когда мы лежали на диване в ее комнате: «Том, я хочу тебе кое-что показать».
Она начала опускаться, но я испугался и не позволил ей.
А потом, в последний вечер перед рождественскими каникулами, мы сняли номер в некоем подозрительном отеле в городе и впервые провели всю ночь вдвоем, в постели, голыми. Но как-то вое это было ниже уровнем, чем наши вечера на ее диване в меблированных комнатах. Под кроватью у нее стояло пиво, она пила его между занятиями любовью, и ее дыхание стало кисловатым.
Когда мы проснулись, немного поспав, я попытался поцеловать ее, но она сказала: «Нет, нет, беби, у меня во рту кошки переспали».
Когда я вернулся после каникул, она не захотела видеться со мной. Она сказала, что что-то случилось, что — скажет позже. Через несколько дней мы встретились снова, и она сказал мне, что беременна.
Я не поверил ей. Я подозревал, что она встречается с другим парнем, и был прав.
С моей точки зрения, любовь была краткой, но очень глубокой, она любила меня ровно столько, сколько я удовлетворял ее, но теперь у нее настоящий жеребец, и меня она оставила.
За все время моего увлечения Салли, и еще несколько месяцев после, я не испытывал никакого интереса к представителям моего собственного пола.
После того, как Салли окончательно отставила меня ради нового жеребца, я пытался встречаться с другими девушками.
Только мне что-то никак не везло.
В университетском театре в инсценировке романа Джейн Остин играли два очень красивых молодых человека. Один — Уолтер Флейшман, как его звали тогда, который позднее, через несколько лет, появился на экране в фильме о жизни Валентино. У него была фантастически красивая фигура. Другой красавец в пьесе Джейн Остин (по роману «Гордость и предубеждение») пригласил меня как-то вечером на ужин — его, как он сказал, что-то очень беспокоило, но он не знал, как мне это сказать. Но после пары бокалов пива он сказал:.
— Ты знаешь, я вчера лег вместе с Флейшманом, он был голым, и я… я… не знаю, как тебе сказать, но я почувствовал, что мне хочется коснулся его, как мужчина касался женщины, ну, ты знаешь.
Он опустил свои глаза с длинными ресницами, а его прекрасное лицо вспыхнуло.
У меня была идеальная возможность, подозреваю, что именно это он и хотел мне сообщить.
Когда я в конце концов заговорил, то сказал ему: «Расстраиваться не из-за чего».
— Но это неестественно, — прошептал он.
— Нет, естественно, — возразил я. — Это совершенно естественно, а ты дурак.
Я проводил его до общежития, и мы пожали друг другу руки на прощание.
Чтобы найти приватное местечко, где мы с Салли могли бы заниматься любовью, я решил снять квартиру — вместе с буйным молодым студентом откуда-то со Среднего Востока, которого я буду называть Абдул.
Абдул без устали бегал за юбками и был в неладах с местной полицией из-за своей несдержанной натуры.
Однако, когда я искал квартиру, он предложил мне разделить с ним свою. Это был худой черноволосый парень. Его квартира была, конечно, совсем непривлекательной и вечно наполненной запахами его готовки — резкими и сладковатыми.
Он был неплохой компанией, если не считать, что иногда появлялся дома надравшимся и сообщал мне, что когда он пьян, ему все равно кого трахать — девушку, парня или козу; как-то раз он попытался залезть ко мне в кровать, но натолкнулся на дикое сопротивление, что навело его на мысль, что я не хочу замещать ни девушек, ни коз.
Однажды его арестовали, он позвонил на квартиру и умолял меня прийти в тюрьму и освободить его. К счастью, деньги на штраф у него были. Я поехал к месту его заключения и нашел его в одной камере со старым непросохнувшим алкоголиком с отсутствующим взглядом — Абдул пытался заговорить с ним. Он все время кричал ему: «Ты тоже ссал, да? Ты тоже ссал, да?»
Как оказалось, в этот раз Абдула арестовали за то, что он мочился на аллее позади бара.
Мои попытки заманить Салли на эту квартиру увенчались успехом только один раз, и то она пришла вместе со своим новым дружком, который был как едкая сибирская соль на мои раны, потому что она не выпускала его руку во время приготовленного Абдулом ужина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
