Санычу.
– А к кому? – Геныч стоял не опуская рук.
– Прогуливаюсь просто. Делать-то все равно нечего.
– Прогуливайся в другую сторону, красавица.
Я сделала жалостливое лицо:
– Геныч, пусти.
– Кругом шагом марш! – голос есть, ума не надо.
– Передай, пожалуйста, Сан Санычу записку, – сказала я.
Записку я приготовила заранее. Написала, сложила, в конверт белый сунула и заклеила. Только что сердечко не нарисовала. Протягиваю конверт Генычу, а он говорит:
– Даже рисковать не стану. Пиши ему на электронную почту.
– Писала много раз, он не отвечает.
– Не отвечает, значит, не считает нужным, – а сам руки не отпускает. – Тут воспитательный момент. Да, момент.
– Да я уже исправилась! – говорю как можно громче. – Честное слово!
Геныч отпустил руки и придвинулся ближе. Усы его зашевелились у меня перед глазами:
– Да ты встречу с премьер-министром сорвала!
– Там был премьер-министр? – говорю. – Не заметила.
Геныч аж задохнулся от возмущения:
– Ты… Ты… малахольная! Иди отсюда! И в эту сторону вообще свои оглобли не поворачивай!
И пошла я солнцем пали́ма. Села в своей клетке для хомяков и пригорюнилась. Открыла смартфон. Принялась бездумно скролить, и тут нахожу мудрость из тех, коими набит интернет, как подушка перьями. Мудрость такая: «Любите себя» – и чего-то там дальше. И ангел нарисован, похожий на артиста Семчева. И я подумала, почему я люблю вареную сгущенку больше, чем себя? Это неправильно. Я буду любить себя! И не буду есть себя поедом.
Я встала, покинула юдоль моих скорбей, нашла в подсобном помещении ведро и швабру. Тряпка в ведре была девственно чистой. Набрала в ведро воды, засучила рукава, скатала ковровую дорожку в коридоре и принялась мыть полы. Через какое-то время из кабинетов в коридор начали выглядывать сотрудники, головы, как в игре в кроликов, которых надо стукнуть по башке деревянным молотком.
А после по свежевымытому полу подошла ко мне Диамара Михайловна, герлфренд моего отца. Включила голос-бензопилу:
– Вы что, Юля, делаете?
«На карусели катаюсь!» – Но так я, конечно, не ответила. Я сказала:
– Диамара Михайловна, я полы мою.
– Как интересно. Не знала, что это входит в ваши обязанности.
И пошла по чистому, качая центром тяжести из стороны в сторону. Нет, такая мама мне не нужна! Никому не нужна такая мама!
Работала я какое-то время в тишине и покое. Возила тряпку, как мертвую медузу, по паркетному полу. Не будучи уверенной до конца, что паркет можно мыть водой. Всё было спокойно. Но прибежал Геныч. Конь-огонь. Глаза – как плошки, усишки дыбом.
– Ты что творишь? Ты что делаешь?
– Сейчас закончу здесь и пойду туалет мыть, – отвечаю спокойно.
– Ты чего, забастовку здесь решила устроить?!
– Я работаю, Виктор Геннадиевич.
– Это твоя работа, что ли? – Геныч был такой злой, что, кажется, готов был меня ударить. Но отец не бил меня в детстве, поэтому я решила, что подобный опыт мне не повредит:
– А я работу не выбираю! И не брезгую! Какая есть, такую и делаю.
– Ну-ка, положь швабру! – Геныч подошел ближе. От него пахло чесноком.
– Руки прочь от моего рабочего инструмента.
Мы вцепились в швабру с двух сторон.
– А ну-ка, давай ее сюда! – прохрипел Геныч.
И мы начали перетягивать швабру, как в плохой комедии. Ну что я могу сказать, Геныч оказался слабее, чем мне казалось. Ко всему прочему он очень старался, даже кончик языка высунул, пыхтел, глаза свел к переносице. Короче, красавчик невероятный. И подлым оказался, швабру двигал, чтобы мне руки выкрутить, а потом как дернул, чуть руки мне не оторвал. Я даже закричала от боли. Но что таракану усатому чужая боль!
– Ха-ха, сказал, отдашь! – на морде торжество.
А я ему говорю:
– Руками тряпку возьму и помою!
– Только попробуй! Как пробка вылетишь!
– Напугал ежа голой…
Закончить мне не дал олигарх Филимонов, который появился как дух бесплотный, неслышно.
– Это что здесь за война миров?
Геныч прижал швабру к груди:
– Сан Саныч, она демонстрацию тут устроила! Полы взялась мыть. Вот этой шваброй.
Филимонов смерил меня начальственным взглядом:
– И что, помыла?
– Не до конца. Он не дал.
– Верни ей швабру, – сказал Филимонов Генычу. – Пусть закончит.
– Слушаюсь, – сказал Геныч. – На.
Швабра перешла в мои руки.
– Закончишь мыть и ко мне зайдешь, – сказал Филимонов и ушел.
Мы с Генычем посмотрели друг на друга – бывшие соперники. Я не сдалась. И он это понимал.
– Ты – язва! – сказал Геныч. – Так и запомни.
Погрозил мне Геныч тяжелым кулаком и тоже ушел. Язва. А то я не знала! Новость новостей.
Грязная вода текла между пальцев. Тряпка стала скользкой. Коридор оказался бесконечным. Энтузиазм куда-то улетучился. Еле домыла. Пряча за спиной красные кухаркины руки, пришла в кабинет к богатейшему человеку России.
– Садись, – сказал Филимонов.
– Спасибо, – сказала скромница непорочная и села.
– Что с тобой делать-то? – спросил меня Филимонов.
– Смею все-таки надеяться, что вы не имеете надо мной столько власти, чтобы что-то со мной делать или не делать.
Филимонов смотрел не мигая:
– Ты язва. Ты это знаешь?
Я кивнула:
– Кто-то мне это говорил, не помню только кто.
– Иди работай, – сказал Филимонов и добавил: – Швабру больше не трогай.
* * *
Темно-красный, соль-перец по вкусу. Картошка и свекла аккуратной соломкой, мясо нежнейшее, укропчик-петрушка, сметаны щедрая ложка. Баба Таня приготовила борщ-заклинание, борщ-приворотное зелье, борщ-моджо, не иначе. Никакой кислоты, богатый вкус, насыщенность и вера в будущее. Стучали ложки, тарелки наполнялись и пустели.
Миша чувствовал, что сейчас его разорвет, но он снова потянулся за половником.
– Очень вкусно, – сказала Ира.
– Да, баб Тань, борщ мировой! – Миша с трудом подавил рык льва.
– Странные вы, – сказала баба Таня.
– В смысле, странные? – Миша напрягся.
Ира напряглась еще сильнее:
– Миш…
– Чего? Я без агрессии спросил.
Баба Таня смотрела на них, образно говоря, свысока:
– Вроде молодые, а очень нервные.
– Жизнь нервная, баб Тань, – сказала Ира, – да, Миш?
Миша кивнул:
– Очень нервная, это точно.
– А счастье ваше где? – спросила баба Таня.
Миша удивился:
– В смысле, счастье?
Ира положила руку сожителю на колено:
– Миш!
– Что? – повернулся он к Ире. – Я без агрессии спросил.
Баба Таня, глядя на них, качала головой:
– Счастливыми должны быть. Молодые, здоровые, ребенок маленький, тоже здоровенький родился. А вы ходите и на каждый шорох оборачиваетесь.
– Разве? – Ира старалась казаться беззаботной. Еще немного, и начала бы накручивать волосы на палец.
– Конечно. Ты вон не спишь, плачешь чуть ли не каждую ночь.
– Не каждую, – сказала Ира неуверенно.
Баба Таня не испытывала, не осуждала, не подкалывала, она, похоже, переживала за них, непутевых:
– Я понимала бы, если б он тебя бил. Так он тебя любит. Крепко любит. Чего ж ты страдаешь-то, девка?
Миша поспешил прийти Ире на помощь:
– Знаете, баб Тань, вы оставьте ее в покое. Она после родов в себя не пришла еще.
Ира с благодарностью посмотрела на Мишу, но тот этого не заметил.
– Так роды-то когда были! – сказала баба Таня. – Времени сколько прошло! – несмотря на доброту, она видела их насквозь.
– Это значения не имеет! – сказал Миша, поднимаясь. – Отстаньте от человека! Спасибо за борщ.
Ира встала вслед за Мишей. Сдвинули друг к другу табуретки. У бабы Тани не было стульев. Хозяйка казалась искренне расстроенной:
– Уже? Уходите? Как же так? Хотела спросить, когда у вас свадьба намечается?
Миша бросил последний взгляд на недоеденную тарелку борща и сказал:
– Завтра будет свадьба. Пойдем, дорогая.
Они двинулись и услышали, как баба Таня говорит им вдогонку:
– Какой ты человек тяжелый, Михаил. Не зря она у тебя как побитая ходит.
* * *
После того как я потратила на бездумную благотворительность весь бюджет, мне стали давать деньги на конкретного человека и тут же требовать подробный отчет. Я не спорила. Я вообще стала сговорчивой, дисциплинированной, послушной. В целом я стала невероятной заинькой.
С Филимоновым мы теперь встречались раз в день. Я приходила с отчетом в одиннадцать тридцать. Мне олигарх всея Руси уделял не больше десяти минут. Однажды я задала ему вопрос не по теме.
– Александр Александрович, – сказала я, – я не понимаю…
– Что ты не понимаешь? – Филимонов смотрел CNN. – Только быстрее.
– Не понимаю, зачем вам очернять себя в глазах общественности?
Филимонов даже отвлекся от новостей:
– В смысле?
– Ну, я про вас эти статьи размещала где вы просто монстром выглядите. Зачем вам это?
– Милая моя, – сказал Филимонов, – если ты этого сейчас не понимаешь, значит, пока не судьба. До встречи.
Ну, выгнал и выгнал. Мне не впервой. Ушла и дверь закрыла. Я не обиделась. Вообще не обиделась. Есть отдельный круг ада для тех, кто говорит загадками. Там людей раздевают догола, суют им в дрожащие руки
