Как ни странно, но лица многих женщин скрывали кружевные вуали. Тонкие — через них видны были их глаза, да и о Мурдцраале женского пола еще никто и никогда не слыхал, однако Лан и предположить не мог, что закон пойдет на уступки веяниям моды. Того и гляди тут еще удумают погасить фонари вдоль улиц, чтобы ночью стало темно. Больше всего потрясло Лана, что Букама смотрит на этих женщин и... молчит. И рта не раскрывает! Букама даже не моргнул, когда мимо него прошел Назар Кьюренин. Тот юный стражник у ворот наверняка появился на свет после того, как Запустение поглотило Малкир, но Кьюренин был вдвое старше Лана. И волосы у него были коротко стрижены, он носил раздвоенную бородку, хотя годы и не стерли совсем следов хадори со лба. Кьюренин был не один такой, и, увидев его, Букама должен был взорваться от гнева. Лан встревоженно посматривал на своего старого друга.
Двигались они к центру города, и улицы вели их к самому высокому холму, носящему название Олений, на вершине которого располагался похожий на крепость дворец лорда Маркасива, а на террасах ниже виднелись дворцы и особняки лордов и леди помельче. На пороге любого из них ал’Лана Мандрагорана ожидает теплый прием, балы и выезды на охоту, и всякий благородный, кто живет по меньшей мере в пятидесяти милях от города, сочтет за честь пригласить его в гости. Нет сомнений, не будет недостатка и в приглашениях из Арафела. Люди с жадным блеском в глазах будут слушать рассказы о его «приключениях». Молодежь вызовется сопровождать его в вылазках в Запустение, а старики примутся сравнивать рассказы Лана с событиями своего боевого прошлого. Женщины готовы разделить ложе с мужчиной, которого — как утверждают глупые слухи — не может убить Запустение. Порой Кандор и Арафел так же невыносимы, как южные края, к тому же кое-кто из этих женщин наверняка замужем. И наверняка встретятся мужчины вроде Кью-ренина, которые стараются загнать подальше в глубину памяти воспоминания о погибшей Малкир, и женщины, которые больше не украшают свой лоб ки’сайн — как принято было скреплять клятву, что их сыновья до последнего вздоха будут противостоять Тени. Лан мог не замечать их фальшивых улыбок, когда они именовали его ал’Лан Дай Шан, увенчанным диадемой битвы и некоронованным королем страны, что пала из-за предательства, когда Лан еще лежал в колыбели. Букама же, в своем нынешнем настроении, мог запросто и убить. Или же случится нечто похуже, памятуя клятву, данную им у ворот. Он мог сдержать свое слово ценой жизни.
— Вэран Маркасив со всеми этими церемониями задержит нас не меньше чем на неделю, — заметил Лан, сворачивая на улицу поуже. Вела она в сторону от Оленьего Холма. — Мы здесь столько уже наслышались о разбойниках и тому подобном, что он будет просто счастлив, если я не стану надоедать ему со своими поклонами.
Что ж, в этом была доля правды. Лану однажды, несколько лет назад, довелось встречаться с Верховной Опорой Дома Маркасив, но он помнил его как человека всецело поглощенного своими обязанностями.
Букама последовал за Ланом, не проронив ни единого слова сожаления о ночлеге во дворце или пиршественных яствах. Очень тревожный признак.
В нижней части города у северной стены дворцов не было и в помине, лишь лавки и таверны, гостиницы, конюшни и фургонные дворы. Возле длинных складов царила суматоха, но на колясках тут не ездили, да и на большинстве улиц едва удалось бы развернуть телегу. Однако народу здесь оказалось не меньше, чем на широких центральных улицах, и так же оглушал шум. Местные уличные артисты ветошь своих нарядов старались возместить лужеными глотками, от них не отставали и покупатели с продавцами — эти орали во всю мочь, будто хотели, чтобы их услыхали на следующем перекрестке. В этакой толкотне наверняка шастает уйма карманников и других охотников на чужие кошельки — кто из них уже завершил свои дела в верхнем городе, а кто только снарядился на дневной промысел. Удивительнее было бы обратное — ведь в городе, куда съехалось столько купцов и торговцев, раздолье для всякой воровской шатии. Когда в толчее невидимые пальцы во второй раз легонько скользнули по куртке, Лан засунул свой кошель под рубашку. Любой банкир ссудит его суммой куда большей, под залог шайнарского имения — его владельцем Лан стал после совершеннолетия, — но лишиться сейчас наличности означало бы, что придется воспользоваться гостеприимством Оленьего Холма.
В первых трех гостиницах — крытые шифером серокаменные кубы с яркими вывесками над дверями — хозяева не могли предложить путникам даже чуланчика. До самых чердаков в них набились купеческие охранники и мелкие торговцы. Букама начал бурчать, что можно устроиться на ночлег и на сеновале, но ни словом не обмолвился о пуховых матрасах и свежих простынях, какие ждали бы их на Оленьем Холме. Полный решимости найти какой-никакой ночлег, пусть даже на поиски у него уйдет весь оставшийся день, Лан вошел в четвертую гостиницу, «Синяя роза», оставив лошадей под присмотром конюха.
В переполненной гостинице, где в гомоне и смехе почти тонула песня, которую, аккомпанируя себе на цитре, пела стройная девушка, в центре общего зала царственно возвышалась хозяйка — седая красивая женщина. Вокруг потолочных балок вился табачный дым, из кухни вкусно пахло жареным барашком. Увидев Лана и Букаму, хозяйка гостиницы одернула свой передник в синюю полоску и решительно зашагала к ним. Ее темные глаза сверкали.
Лан не успел и рта раскрыть, как она схватила его товарища за уши, потянула его голову вниз и крепко поцеловала Букаму. Кандорских женщин застенчивыми не назовешь, но поцелуй тем не менее вышел на славу, к тому же на глазах у стольких людей. По столикам пробежала волна смешков и улыбок.
— Я тоже рад тебя видеть, Раселле, — со слабой улыбкой пробормотал Букама, когда та наконец отпустила его. — Не знал, что у тебя тут есть гостиница. Как ты думаешь... — Он опустил взгляд, чтобы, как требует вежливость, не смотреть ей прямо в глаза. Это оказалось ошибкой. Раселле от души врезала ему в челюсть — Букама аж пошатнулся, мотнув головой.
— Шесть лет — и ни весточки, — рявкнула Раселле. — Шесть лет!
Вновь схватив Букаму за уши, она еще раз поцеловала его и на этот раз не отпускала подольше. И держала крепко, пресекая все попытки Букамы высвободиться, так что ему пришлось сдаться и позволить Раселле поступать, как ей вздумается. Ладно, раз она его целует, значит, нож в сердце не вонзит. По крайней мере пока.
— По-моему, для Букамы у госпожи Аровни комната найдется, — раздался за спиной Лана знакомый мужской голос. — И для тебя, пожалуй, тоже.
Повернувшись, Лан пожал руку мужчине, единственному в общем зале ростом под стать ему и Букаме. Это был Рин Венамар, старейший его друг, не считая Букамы. Хозяйка все еще разбиралась с Букамой, и Рин повел Лана к маленькому столику в углу. Рин, пятью годами старше Лана, тоже происходил из народа Малкири, но волосы его были заплетены в две длинные косицы, украшенные колокольчиками. Такие же серебряные колокольчики тихонько звенели на отворотах его сапог и на рукавах желтой куртки. Нельзя сказать, что Букама недолюбливал Рина, но сейчас еще больше испортить настроение Букаме мог лишь вид Назара Кьюренина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
