Саннио мечтал о том, что ему повезет: попадется достаточно щедрый господин или госпожа, а сам он ни разу не совершит досадных промахов. Тогда, может быть, годам к тридцати удастся скинуть ярмо службы, завести собственный дом и дело, даже жениться…
Когда в один прекрасный день, всего-то три седмицы назад, юный секретарь, не прослуживший еще и года из написанных ему на роду пятнадцати-двадцати, узнал о том, что у него есть и дом, и поместья в Эллоне, и титул благородного человека, и еще многое-многое из того, что принадлежит наследнику Старшего Рода Собраны по праву происхождения, он не сразу осознал, что сбылась его давешняя мечта.
Уж больно нетривиальным образом она сбылась. Саннио не просил столько всего и сразу. В отличие от многих своих собратьев по приюту, искренне веривших в то, что они если не бастарды короля, то, по крайней мере, похищенные в детстве отпрыски графов и герцогов, он всегда твердо знал, что Саннио Васта — самый обычный подкидыш. Ребенок служанки или прачки, веселой девицы или горничной… любой женщины, угодившей в такую простую беду: мужа нет, а потомство вот-вот появится на свет, и кормить его не на что, потому что с младенцем на руках наймешься не во всякий дом. Или родители принуждают подкинуть явственное свидетельство позора в монастырь, чтобы потом выдать дочку замуж, как будто ничего и не было.
Он считал себя никем, одним из сотни сирот в приюте святой Кариссы, потом — одним из воспитанников школы Тейна. С именем, которое дает священник в монастыре или писец в приюте, с фамилией, выдуманной на авось или по святцам — для благозвучия и в надежде на то, что святой или святая помогут подкидышу выжить.
Три седмицы к нему обращались "молодой господин", и вместо привычного "С.В.", скромного, как подобает простолюдину, на ткань письма или счета ложилось с трудом выведенное "Алессандр Гоэллон", украшенное вензелем. Удовольствия молодой господин от этого испытывал мало, слишком мало. Ему было хорошо в той роли, к которой он привык сызмальства, а как вести себя в новой? Не знай он, что дражайший дядюшка уехал на север по приказу короля, Саннио решил бы, что это одна из его шуток. В очередной раз бросить щенка в ручей и смотреть, как тот барахтается…
Хорошо еще, что и слуги, и Кадоль обращались к нему не по новому, церковному имени, а так, как молодой человек привык. Герцог Гоэллон согласился с тем, что дома племянник может зваться, как ему удобно: в конце концов, его самого полным именем называли лишь в официальных документах.
Богат и знатен; казалось бы — чего еще хотеть? О чем еще мечтать недавнему сироте? Саннио же пытался понять, за какие заслуги — или, скорее уж, в наказание за какой проступок, — Сотворившие подшутили над ним, вознеся с обочины на вершину, и что теперь делать на этой вершине? Он уже не раз позавидовал господину Ларэ, который был управляющим королевского поместья. Наследник рода тоже хотел бы управлять каким-нибудь поместьем. В Эллоне, подальше от столицы, там, где можно разбираться с доходами и расходами, урожаями и выплатами арендаторов, а в свободное время просиживать штаны в библиотеке.
Вместо этого каждое утро ему приходилось фехтовать с Бернаром Кадолем, потом с ним же ездить на прогулки верхом, потом выслушивать доклады Никола, который явно решил загнать молодого господина в гроб сотней вопросов на самые дурацкие темы — от того, что подавать на обед и какое вино где закупать, до того, менять ли обстановку в гостевых покоях, и если менять, то на какую именно. По некоторому лукавству на длинной физиономии домоуправителя Саннио понимал, что девять из десяти вопросов тот способен решить самостоятельно, более того, и должен решать сам, но Никола взбрело в голову таким "ненавязчивым" образом приучить новоявленного наследника к ходу жизни в благородном доме.
Бернар Кадоль тоже имел свои представления о том, что должен уметь благородный юноша. Если раньше Саннио учился за компанию с воспитанниками герцога, и некоторые промахи, а также отсутствие усердия, ему прощались, теперь капитан охраны взялся за наследника всерьез. Вероятно, он решил за пару девятин вложить в ученика все то, чему его ровесники учились лет с семи-восьми. Настойчивостью в этом отношении Бернар не уступал дядюшке, да и требовательности у него было не меньше.
Апофеозом кошмара стал учитель танцев. В школе мэтра Тейна будущие секретари учились многому, но вот танцевать их, слава Сотворившим, не учили, ибо в обязанности не входило развлекать господ танцами. Когда Саннио попытался отбрыкаться, Кадоль строго объяснил ему, что и это нужно уметь тоже, ибо наследнику и будущему герцогу предстоит посещать приемы, в том числе и во дворце, а на приемах, беда такая, приходится порой танцевать. Даже если не хочется. Все равно надо. И очень некрасиво было бы опозорить своего дядю, отдавив дамам ноги и забыв фигуры…
В свободное от издевательств, проходивших под девизом "вы должны уметь", время Саннио занимался тем, чем хотел сам: прятался от Бернара, Никола и Ванно в библиотеке. Ничего другое ему пока что в голову не приходило, а библиотека, как ни странно, надоесть не успела даже после того, как ему пришлось законспектировать и вдолбить в троих учеников весьма значительную ее часть. До сих пор у него едва хватало времени на труды историков. В том и состояло единственное преимущество нового положения: юноша мог читать хоть в библиотеке, хоть в постели, и никто ему не перечил. Если же случалось так, что нужного свитка не находилось, то господин наследник отправлял посыльного в книжную лавку за копией и не думал о том, можно ли позволить себе такую роскошь.
— Вам нужно общаться с ровесниками, причем — равными вам по происхождению, — изрек как-то Бернар.
Саннио посмотрел на него исподлобья, прикидывая, не войдут ли теперь в перечень измывательств еще и визиты к столичным господам и дамам, потом мрачно съязвил:
— Съездить в приют святой Кариссы, да?
— Можете и съездить, — серьезно согласился Кадоль. — Вы могли бы пожертвовать на содержание приюта или на монастырь.
Саннио представил себе, как въезжает во двор скромного монастыря на границе между Эллоной и Сеорией. При полном параде и с увесистым кошелем на поясе. Общается с настоятельницей, гуляет по еще памятным коридорам в сопровождении монахинь, показывающих жертвователю, как сестры заботятся о бедных сиротках. Он помнил таких гостей — чужих, казавшихся надменными и равнодушными, со скукой на холеных лицах. Вернуться туда, где вырос, таким же высокородным чужаком… Юношу передернуло. Это было бы неправильно.
Потом он подумал о совсем другом монастыре, в разоренной войной Лите. Там — его мать. Женщина, когда-то родившая его, а потом отправившая со служанкой в приют, и ни разу не вспомнившая о том, что у нее есть сын. Интересно, у нее были другие дети? Она ведь была замужем… Дядя об этом ничего не сказал, но, возможно, у Саннио есть единоутробные братья или сестры. Удивительное дело: у него есть семья. Две семьи: отца и матери. Только вот никого, кроме дяди Руи, не интересует его судьба. Мать даже не хотела разговаривать с герцогом Гоэллоном, обеты для нее были важнее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
