Анри схватил брата за руку.
– Ты сам не веришь ни одному слову из того, что говоришь, Жуаез, – сказал он.
– Верю, клянусь душой.
– Ты, такой добрый, великодушный!
– Быть великодушным с бессердечными людьми значит дурачить самого себя.
– О Жуаез, Жуаез, ты не знаешь этой женщины.
– Тысяча демонов! Да я и не хочу ее знать.
– Почему?
– Потому что она вынудила бы меня совершить то, что другие назвали бы преступлением, но что я считаю актом справедливого возмездия.
– Брат, – с кротчайшей улыбкой сказал Анри, – какое счастье для тебя, что ты не влюблен. Но прошу вас, господин адмирал, перестанем говорить о моем любовном безумии и обсудим военные дела!
– Согласен, ведь разговорами о своем безумии ты, чего доброго, и меня сведешь с ума.
– Ты видишь, у нас нет продовольствия.
– Вижу, но я уже думал о способе раздобыть его.
– И надумал что-нибудь?
– Кажется, да.
– Что же?
– Я не могу двинуться отсюда, пока не получу известий о других частях армии. Ведь здесь выгодная позиция, и я готов защищать ее против сил в пять раз превосходящих мои собственные. Но я вышлю отряд смельчаков на разведку. Прежде всего они раздобудут новости – а это главная пища для людей в нашем положении; а затем продовольствие, – ведь эта Фландрия в самом деле прекрасная страна.
– Не слишком прекрасная, брат, не слишком!
– О, я говорю о стране, какой ее создал господь, а не о людях, – они-то всегда портят его творения. Пойми, Анри, какое безрассудство совершил герцог Анжуйский, какую партию он проиграл, как быстро гордыня и опрометчивость погубили несчастного Франсуа. Мир праху его, не будем больше говорить о нем, но ведь он действительно мог приобрести и неувядаемую славу, и одно из прекраснейших королевств Европы, а вместо этого он сыграл на руку… кому? Вильгельму Лукавому. А впрочем, Анри, знаешь, антверпенцы-то здорово сражались!
– И, говорят, ты тоже, брат.
– Да, в тот день я был в ударе, и к тому же произошло событие, которое сильно меня подзадорило.
– Какое?
– Я сразился на поле брани со шпагой, хорошо мне знакомой.
– С французом?
– Да, с французом.
– И он находился в рядах фламандцев?
– Во главе их. Анри, надо раскрыть эту тайну, чтобы с ним повторилось то, что произошло с Сальседом на Гревской площади.
– Дорогой мой повелитель, ты, к несказанной моей радости, вернулся цел и невредим, а вот мне, который еще ничего не сделал, надо тоже что-нибудь совершить.
– А что же ты хотел бы сделать?
– Прошу тебя, назначь меня командиром разведчиков.
– Нет, это дело слишком опасное, Анри. Я бы не сказал тебе этого перед посторонними, но я не хочу допустить, чтобы ты умер незаметной и потому бесславной смертью. Разведчики могут повстречаться с отрядом этих фламандских мужиков, которые вооружены цепами и косами: вы убьете из них тысячу, но вдруг да останется один, который разрубит тебя на две половины или обезобразит. Нет, Анри, если уж ты непременно хочешь умереть, я найду для тебя более доблестную смерть.
– Брат, умоляю тебя, согласись на то, о чем я прошу. Я приму все меры предосторожности и обещаю тебе вернуться.
– Ладно, я все понимаю.
– Что ты понимаешь?
– Ты решил испытать, не смягчит ли ее жестокое сердце тот шум, который поднимется вокруг геройского подвига. Признайся, что именно этим объясняется твое упорство.
– Признаюсь, если тебе так угодно, брат.
– Что ж, ты прав. Женщины, которые остаются непреклонными перед лицом большой любви, часто прельщаются небольшой славой.
– Стало быть, ты поручишь мне это командование, брат?
– Придется, раз ты так уж этого хочешь.
– Я могу выступить сегодня же?
– Непременно, Анри. Ты сам понимаешь, – мы не можем дольше ждать.
– Сколько человек ты выделишь в мое распоряжение?
– Не более ста человек. Я не могу ослабить свою позицию, сам понимаешь, Анри.
– Можешь дать и меньше, брат.
– Ни в коем случае. Ведь я бы хотел иметь возможность дать тебе вдвое больше. Но дай мне честное слово, что ты вступишь в бой только в том случае, если у противника будет не более трехсот человек. Если их будет больше, ты отступишь, а не пойдешь на верную гибель.
– Брат, – с улыбкой сказал Анри, – ты продаешь мне за дорогую цену славу, которой не желаешь дать даром.
– Тогда, дорогой Анри, ты ее и не купишь, и даже даром не получишь. Разведчиками будет командовать другой.
– Брат, приказывай, я выполню все.
– Ты вступишь в бой только с противником, равным по количеству людей либо только вдвое или втрое превосходящим твои силы.
– Клянусь.
– Отлично. Из какой части ты возьмешь людей?
– Позволь мне взять сотню онисских кавалеристов. У меня среди них много друзей. Я выберу тех, кто будет делать все, что я захочу.
– Хорошо, бери онисцев.
– Когда мне выступить?
– Немедленно. Вели выдать людям питание на один день, коням на два. Помни, я хочу получить сведения как можно скорей и из надежных источников.
– Еду, брат. У тебя нет никаких секретных поручений?
– Не разглашай гибели герцога: пусть думают, что он у меня в лагере. Преувеличивай численность моего войска. Если, паче чаяния, вы найдете тело герцога, воздай ему все должные почести. Хоть он и был дурной человек и ничтожный полководец, все же он принадлежал к царствующему дому. Вели положить тело в дубовый гроб, и мы отправим его бренные останки в Сен-Дени для погребения в усыпальнице французских королей.
– Хорошо, брат. Это все?
– Все.
Анри хотел было поцеловать руку старшего брата, но тот ласково обнял его.
– Еще раз обещай мне, Анри, – сказал адмирал, – что эта разведка не хитрость, к которой ты прибегаешь, чтобы доблестно умереть.
– Брат, когда я отправился к тебе во Фландрию, у меня была такая мысль. Но теперь, клянусь тебе, я отказался от нее.
– С каких это пор?
– Два часа тому назад.
– А по какому случаю?
– Брат, прости, если я умолчу.
– Ладно, Анри, ладно, храни свои тайны.
– О брат, как ты добр ко мне!
Молодые люди снова заключили друг друга в объятия и расстались, но еще не раз оборачивались, чтобы обменяться приветствиями и улыбками.
Глава 9
Поход
Не помня себя от радости, дю Бушаж направился к Реми и Диане.
– Будьте готовы через четверть часа, мы выступаем. Двух оседланных лошадей вы найдете у двери, к которой выходит маленькая деревянная лестница, примыкающая к коридору. Незаметно следуйте за нашим отрядом и ни с кем не говорите ни слова.
