Советник повел девушку к себе, и та хоть и не упиралась, но все время оглядывалась, надеясь, что Хранитель отменит свое решение. А тот застыл в кресле, глядя перед собой.
Эрлан был взбешен. Давно он не белел скулами и не темнел глазами от ярости. Последний раз Лири помнил как раз перед встречей с Эйорикой, когда по заданию Дендрейта убирали последних богов. Правда тогда и Эберхайм вне себя был. Оно понятно – его последней опоры лишили. А Лой… для того само упоминание "Эберхайм", как сигнал к буре.
Ох, рубились они тогда. С рыком.
Чудо что Этан не стал добивать Эрлана. Впрочем, наоборот, понятно – оскалился, придавливая поверженного ногой в рану и процедил:
– Сам подохнешь. Но хоть часть своих проступков смоешь кровью и муками. Щщщенок!
Не так давно это было, раны долго заживали и рубцов, благодаря Лайлох, не оставили. Вроде даже на душе их заживила, но как только отодвигать Эрлана стала, снова вскрываться начали. Оно понятно – родителей, друзей, знакомых, невесту – всех Эберхайм положил. Дома и мира привычного лишил. Потом в бою победил, почти к предкам прямиком отправил. А теперь еще и меж свитыми встает. Даже здесь влезает, и ясно, переживает Лой, что как в те случаи, опять повержен будет.
Только не по себе Лири было, глядя на хозяина. Знал он, чем дело кончиться может.
Эрлан к комнате Эрики подошел, не глядя на Майльфольма, но тот в дверях встал, не пуская.
"Зря-я", – поморщился Лири.
Эрлан уставился на стража и тот отодвинулся, буквально втиснувшись в двери:
– Приказ хранителей, – просипел.
– Приказ? – мужчина улыбнулся, но лучше б этого не делал. Май желваками заиграл, чувствуя, что его сейчас вместе с башнями снесут.
– Я ее муж. Забыл?
– Нет. Знаю. Но она выдвинула требование, и ты тянешь с ответом…
– А вот это не твое дело, – схватил его за грудки и втиснул в косяк, так что тот трещать начал. – Так что тебе хозяин пообещал за помощь? Что вы с ним задумали? – процедил.
Майльфольм бледнел, но упрямо молчал, язык прикусывая. И вот отпихнул, забыв закон.
– Я могу задать те же вопросы, – бросил как вызов, но ответа ждать не стал. Добавил твердо, как отрезал. – К Эйорике ты пройдешь в двух случаях – если будет решение совета и через мой труп.
Эрлан пару минут оглядывал его с ног до головы, как самого презренного из существ, и бросил лениво, но так что проняло сразу:
– Второй вариант мне нравится.
И пошел прочь, но у лестницы остановился и кинул обещающий взгляд на стража:
– Мы с тобой еще за Нейлин не посчитались, а ты уже и этот счет в сто крат увеличил… Если хоть волос с головы Эи упадет – я тебя на куски порежу.
И как испарился, в пару прыжков с лестницы слетев.
Май к двери прижался, в себя приходя – худо дело. А главное по закону Лой прав даже если убьет. Другое непонятно: как Хранителю ума хватило развенчанного стража, взаимоотношения которого с Эберхаймом он и не отрицал, допустить до службы Лайлох.
Кейлиф отошел от окна и встал рядом, подперев плечом стену.
– А я прослежу, – заметил тихо и взглядом продублировал обещание Лой. Майльфольм отвернулся: понятно – веры ему и на грамм нет. Тогда, бабку Вегу за ногу, какого его в стражи вернули?
Этан прислушался к шуму за дверью, и снова уставился на дочь, как только все стихло:
– Щенок, видимо, буянил.
– Ты так его ненавидишь?
– Все что связано с ним – связанно с потерями. Он и тебя к пращурам отправляет одним своим присутствием. Я рад, что совет запретил ему тебя тревожить, – поправил девушке волосы, убрав прядку у щеки. После того как он заставил ее принять еще один кристалл, ей стало много лучше – жар спал, взгляд стал осмысленным и вид не таким жалким. И все же, о здоровье говорить рано.
– У тебя хороший слух, – заметила тихо.
– Не жалуюсь.
Эя с прищуром смотрела на отца, еще только пытаясь уложить в голове, кто он. Разум, вопреки сердцу, принимал его с трудом.
– Надеюсь, мне не придется выбирать меж ним и тобой, – заметила сухо. Она с трудом и только -только свыклась с мыслью, что любит Эрлана и он надолго в ее жизни, как все рухнуло, и теперь нужно свыкаться с обратными фактами. Она долго привыкала, что Эрлан идеал, а теперь с трудом воспринимает его грешный образ. Он и Вейнер так долго тянули ее каждый в свою сторону, что еще одну "перетяжку" уже меж отцом и любимым, она не выдержит – не канат, однако.
И загрустила – "любимый". А ведь факт. Вот такой, далеко не идеальный, не "плакатный герой", где-то неоднозначный по поступкам, даже отрицательный, он стал ей еще ближе и дороже. Только попытка примирить Монтекки и Капулетти, как ей помнится, прошла неудачно. И как-то не хочется заниматься плагиатом финала.
– Ты уверен, что он все знал? Стефлер спокойно мог использовать его вслепую.
– Эйорика, Лой правая рука Дендрейта, – сухо бросил мужчина и, было видно, что само упоминание этих двух имен его изрядно раздражает.
– И что? Он и нам дал задание. Выдал фото твоей Анны в зубы и приказал найти и домой вернуть. Все. И мы пошли. Как бараны. Как всегда. Никто не станет задавать лишних вопросов – есть приказ, его надо выполнить – рассуждения оставь при себе.
– Ты пытаешься его оправдать?
– Я хочу быстрее войти в норму и поговорить с ним. Прямо. Чтобы он, глядя мне в глаза сказал…
– Ты примешь, все, что он скажет, причем не осознавая. Такое право у Лой, – напомнил весьма прохладным тоном.
– Пока пролетает.
– Тебе кажется. Он крепко держит тебя, девочка. И ты это знаешь – признавать не хочешь.
– Дендрейта остановили? – решила перевести разговор на другую тему – не то состояние, чтобы в полемику вступать.
– Не знаю, – и вздохнул, глядя на девушку. – Мне казалось, что раны давно зажили, а увидел тебя тогда, и словно вновь вернулся на двадцать пять лет назад. Как вчера было. Знаешь, у тебя очень сильное право – ты притягиваешь так, что не отлепить. Только с мясом и костями отодрать.
"Угу. Только почему-то увечных – тебя, Эрлана, Шаха… все слегка душой исковерканы. Все трое в ненависти много лет по жизни шагали", – подумала и вспомнила слова Маэра: "тебе дано возвращать любовь в сердце иссушенное ненавистью и болью".
Проклятье, а не дар… Но, действительно может пригодится. Если и Стефлер в сердце Сахару носит. Убивать любовью она еще не пробовала, но, похоже, это посильней, чем ЭП. Сносит наглухо и бесповоротно.
– Что ты собираешься делать? – спросила у отца.
– Дождусь когда ты выздоровеешь и заберу тебя. Вернемся ко мне, на красную сторону.
– А меня ты спросил – хочу я с тобой ехать?
– Тебе нельзя здесь оставаться. Даже здесь.
– Я давно взрослый человек, отец, и сама решу, куда и зачем мне идти, и стоит ли идти вообще. И кстати, с кем – тоже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
