то, что я алкаш? — Юра усмехнулся.
Володя хмыкнул. Он не хотел называть его так, но использовать эвфемизмы было бы глупо, некрасиво и нечестно.
— Да. Я люблю тебя, несмотря на то, что ты алкоголик, одержимый музыкой, и… Как ты там ещё себя называешь?
— Истеричка, — подсказал Юра.
— Истеричка, — Володя кивнул, хоть Юра этого не увидел.
— Но я хотя бы обаятельный?
— Обожательный, — улыбнулся Володя.
В ответ послышался тихий, неуверенный смех.
— Знаешь, Володь… самое смешное, что Игорь был прав. А я так наехал на него, что даже неловко.
— Ну-ну. Скажи ещё, что Йонас в принципе нормальный мужик. — Володя покачал головой.
— Да какая разница, нормальный Йонас или нет. Если мне нужен ты. Володь, я хочу увидеть тебя. Позвони в скайпе.
— Не могу, Юрочка, я у матери. Давай позвоню тебе, когда вернусь домой? — нежно произнёс Володя. — Знаешь, ты забыл у меня свой шарф. Герда нашла его и принесла мне. Может, тебе тоже завести собаку?
Юра не ответил, Володе даже показалось, что тот отложил телефон и куда-то отошёл. Но в трубке послышался тихий вздох — стало ясно, что Юра всё ещё здесь.
— Ты говорил с Ангелой?
— Да, вчера..
— Насчёт меня или?..
— Тебя, да. Знаю, ты сейчас спросишь, готов ли я поговорить с ней о себе… Ты уверен, что вчера я снова попытался влезть в твоё личное и начать контролировать тебя. Я понимаю твои аргументы головой, но внутренне не могу принять. Я уверен: ты понял меня неправильно и контроль тебе только кажется. Но! — услышав, что Юра пытается его перебить, воскликнул Володя. — Я позвоню ей завтра же и запишусь на приём. Если ошибаешься ты, то Ангела заступится за меня. А раз ты считаешь её мнение авторитетным, то оно тебя успокоит. Но если ошибаюсь я… значит, мне надо лечиться… ещё и от этого. Если такова цена твоему счастью — я попробую. Правда, не думаю, что эти разговоры как-то помогут.
— Но если от одной встречи не будет толку, ты же попробуешь ещё раз?
Володя закатил глаза.
— Сколько встреч я должен провести?
— Хотя бы три.
— Ладно. Но при одном условии.
— Опять условия, — недовольно протянул Юра.
— Условия всё те же. Если ты не сможешь воздержаться от алкоголя, то обратишься за помощью. И не смей даже заикаться о моей мании контроля, когда дело касается алкоголя!
— Ладно, — недовольно буркнул Юра.
— А пока ждёшь меня, пойди прими ванну, полежи, погрейся, — посоветовал Володя и сообразил, как можно приободрить Юру. — Повспоминай, чем мы с тобой занимались в этой самой ванной за день до моего отъезда из Германии.
Юра вежливо прокашлялся, Володя через силу улыбнулся. Они немного помолчали. Юра куда-то потопал — в трубке послышались шаги. Затем зашумела вода — видимо, он прислушался к совету и стал наполнять ванну.
— Только не включай слишком горячую воду, ладно? И телефон держи рядом, на случай, если станет плохо.
— Володя, всё со мной будет хорошо, — сказал Юра, и у Володи окончательно отлегло от сердца — его голос действительно больше не звучал таким мёртвым, как в начале разговора. Тем более Юра добавил почти весело: — Не включай параноика!
— Ну уж нет, быть параноиком, особенно если дело касается твоего здоровья, — это моя работа, — заметил Володя. — Тем более когда тебя нет рядом. Я постоянно думаю о тебе. Юр, если тебе станет грустно, вспомни, что именно в этот момент в моих мыслях нет никого, кроме тебя.
— Приезжай ко мне, — вздохнул Юра. — Я так соскучился. Приезжай скорее.
Попрощавшись, Володя просидел в машине ещё несколько минут, тупо глядя перед собой и улыбаясь. Затем собрался с мыслями, стараясь избавиться от остатков пережитого стресса, и пошёл домой к матери.
— Пойдём допивать чай, — сказала та и, не дожидаясь ответа, направилась в кухню.
Явственное предчувствие неладного овладело Володей. Не могла же она услышать первую половину их беседы с Юрой? Позвонив ему из дома, Володя говорил недолго и, кажется, негромко. Не могла же мать подслушивать?
«Нет, услышь она, то одной бледностью здесь бы не обошлось», — решил он и пошёл вслед за матерью.
Но в голове уже вспыхнуло воспоминание о том дне, когда он признался родителям. Память милосердно уничтожила много плохих моментов, но тот день Володя, казалось, запомнил навсегда. Тогда они всей семьёй ещё жили в старой московской квартире. Володя помнил картинку: круглый стол, обрамлённый сиянием свисающей с потолка лампы, в круге света — три чашки, вазочка с вареньем, хлеб и дрожащие руки Володи. Они с родителями ужинали, отец был, как всегда, весел, мама — тиха. А Володя, подавленный, весь вечер не мог поднять устремлённого вниз взгляда. Они это заметили, мать спросила, в чём дело, и он, с трудом собравшись, произнёс дрожащим голосом:
— У меня проблемы с психикой, серьёзные, давно.
Признание комом застряло в горле — горькое, колючее, гадкое. Он не мог исторгнуть его из себя, выплюнуть. Отец помог, спросил:
— Почему ты так решил? В чём именно проблема?
— Я не могу полюбить женщину.
— Ты педераст?
Нужно было всего-то произнести «Да», но ещё никогда Володя не давился этим словом так, что от удушья жгло глаза.
— Вова, ты педераст? — повторил отец.
Володя всхлипнул, кивнул, но не осмелился поднять голову. Стыдно. Так стыдно, что мог только смотреть вниз, на белую скатерть, на которую падали и расплывались уродливыми пятнами крупные капли — слёзы.
Мать жалобно заплакала, слишком по-детски хныкая. Отец молчал.
— Помоги мне, — давясь словами, произнёс Володя, — найди врача.
— Кто ещё знает об этом? — холодно, будто бы равнодушно, спросил отец.
Володя знал, что это притворство, всего-то защитная реакция отца, пройдёт минута-другая — и он взорвётся.
— Никто, — тихо ответил он.
— У тебя с кем-то это уже было?
— Ни с кем.
— Ясно, — сказал отец и вышел из кухни.
Они остались вдвоём с матерью, она взяла его за
