— На переделку всего два раза возвращали.
Паларик смотрел задумчиво.
— Ты выглядишь усталым, — сказал он. — Назавтра тебе срочный однодневный отпуск вдруг понадобился. Я разрешение подписал, но, может, тебе помощь нужна? У тебя какие-нибудь неприятности?
— Нет, всё хорошо. Спасибо.
— А глаза у тебя и впрямь невесёлые, — заметила Филимонова. — Что-нибудь с музыкой не ладится?
Авдей отвернулся. У девчонки проницательность следователя или исповедника.
— Значит, музыка, — сказала Филимонова. — Что с ней не так? Я не спец и подсказывать не берусь, но пока рассказывать будешь, наверняка и сам поймёшь, что где не ладится и как с этим бороться.
— Всё и так понятно, — устало проговорил Авдей. — Раньше музыка была для меня всей жизнью. Когда сломали руку, музыка исчезла, и жизнь на какое-то время показалась пустой. Но вскоре обнаружилось, что в моей жизни, кроме музыки, есть и другие важные составляющие. Просто раньше я смотрел только на музыку, а их не замечал. Когда я лишился музыки, то поневоле занялся тем, что осталось. И оставшееся оказалось настолько важным и интересным, что я забыл о музыке. Я даже не сразу заметил, что она вернулась. Если бы мне не предложили купить кмелг, то я сам бы до этого и не додумался, настолько был занят другими, внемузыкальными составляющими моей жизни. Но как бы то ни было, а теперь музыка у меня снова есть. Однако смотреть только на неё одну я уже не могу. Поле зрения расширилось, и не замечать другие составляющие невозможно. Выкинуть их тоже нельзя, это равносильно тому, как если бы выкинуть глаз или ухо. Но с музыкой они не сочетаются категорически! Больше того, они и друг друга исключают. Так что я оказался неуделком, потому что не знаю, какое из множества выбрать. Беда в том, что составляющие нельзя соподчинить. А значит большинство из них придётся выбросить.
— Есть и другой вариант, — возразил Паларик. — Добавить к уже имеющимся составляющим ещё одну, которая сможет превратить их взаимоисключаемость во взаимодополняемость.
Авдей улыбнулся невесело.
— И что же это будет? А главное — в каком деле такая конструкция принесёт пользу?
— Жизнь покажет, — ответил Паларик. — Так или иначе, а твои таланты сами тебя подтолкнут к тому, чем тебе лучше всего заниматься. Ты только не прогляди это за вереницей обыденных дел.
— Постараюсь, — кивнул Авдей.
= = =
Адвиаг, Пассер и Михаил Северцев просматривали свежие донесения, затем пронзительно-яркими цветными фломастерами заполняли сводную таблицу — огромный лист бумаги, разложенный на просторном круглом столе. Заполнять таблицу приходилось стоя, и через два часа работы ноги ощутимо поламывало.
— На референтов бы перепихнуть, — мечтательно сказал Адвиаг, потёр затёкшую поясницу. — Да нельзя, высший уровень секретности.
— А то у нас референты без подписки о высшем допуске, — буркнул Пассер.
— Верно! — оживился Адвиаг.
Михаил бросил на них насмешливый взгляд.
— Умный начальник от глупого отличается тем, что сам он делает сводную таблицу или перекладывает интеллектуальное творчество на референта.
— И чего тут может быть интеллектуального, да ещё и творческого? — обиделся Пассер.
— Поиск не замеченных ранее причинно-следственных связей и планирование на их основе дальнейшего развития.
— Развития чего? — оторопел от закрученности фразы Адвиаг.
— Всего. От политической жизни страны до собственного отпуска.
— Он прав, — неохотно сказал Пассер. — Опять прав. Это начинает надоедать. Михаил Семёнович, как вас только жена терпела с таким-то занудством?
— Домой я приходил для того, чтобы любить.
Пассер не ответил. Он ещё в самом начале карьеры, на первых своих допросах убедился, что препираться с матёрым реформистом всегда обойдётся дороже себе, чем ему. Даже с учётом того, что в твоих руках пыточное кресло и десяток палачей, а у реформиста только его острый язык. Слишком хорошо мятежники умели находить слова, которые застревали в душе как заноза.
— Активность братств резко пошла на спад, — сказал Адвиаг, — зато деятельность ордена Белого Света осталась на прежнем уровне.
— Региональная зависимость есть? — уточнил Пассер.
— Да, Гирреан, как и всегда. Михаил Семёнович, — глянул на него Адвиаг, — может, хоть вы знаете, что надо ордену в Гирреане? Об их тамошней активности мне сообщил инспектор ВКС, но так толком и не смог объяснить, что орден может искать в пустоши.
— Милтуан, — не задумываясь ответил Михаил.
— Что? — растерялся Адвиаг.
— По доброй воле с Большой земли в пустошь только по трём причинам можно приехать — чтобы жениться на гирреанке, чтобы без помех зализать душевные раны и чтобы узнать приёмы управления милтом. Ну ещё медики в интернаты работать едут, но это уже другая область причин и побуждений. Для орденцов свадьба отпадает сразу, душевные раны по причине отсутствия оной маловероятны, так что остаётся только милтуан.
Пассер и Адвиаг смотрели непонимающе.
— Но почему пустошь? — спросил Пассер. — Неужели нельзя поехать ради этого в Пиррумийские леса и в Валларское нагорье?
— Горцы и полесцы не любят чужаков вплоть до немедленного умерщвления. А в пустоши они более или менее разговорчивы, при желании с ними можно достичь взаимопонимания даже в том, что касается милта.
— Или укрывательства беглых преступников, — ядовито сказал Пассер.
— И полесцы, и горцы любят приглашать гостей, — улыбнулся Северцев. — А по их обычаям хороший гость — это благословение небес, которое надо всячески оберегать от чужих глаз и рук. Особенно, если в них зажаты кандалы.
— Хороший гость не приходит без подарка, — заметил Адвиаг. — Однако что можно подарить тем, кто отвергает все дары цивилизации?
— Звезду своего сердца, — серьёзно ответил Михаил. — Иные дары там не котируются. Это вам, сударь Адвиаг, подтвердит любой этнограф, который не по чужим трудам о Валларе и Пирруме книжку писал, а сам был там хотя бы один раз.
Адвиаг и Пассер озадаченно переглянулись.
— А нельзя ли попроще? — попросил Адвиаг. — Как для совсем тупых.
Михаил улыбнулся.
— Попроще, судари, объяснить может только легенда. Если вам не скучны такие вещи, то могу рассказать.
— Пожалуйста, — кивнул Пассер.
— У полесцев есть такой полубог-полускоромох-полугерой Эрдо, — сказал Михаил. — Горцы называют его Кухла. Так вот однажды Эрдо-Кухла пошёл на смертный бой с царём всего зла Сатаной. У Сатаны было множество всякого хитрого оружия, у Эрдо-Кухлы — один только меч. Конечно, Сатана очень быстро победил Эрдо-Кухлу и пронзил ему сердце чёрным клинком. Тут сердце вспыхнуло и распалось тысячами искр, которые взлетели под самое небо, где превратились в звёздочки. Но, поскольку звёздами они были всё-таки ненастоящими, то стали падать на землю. Люди, привлечённые их блеском, стали ловить звёздочки и уносить домой, чтобы освещать в тёмную пору жилища. Но чем больше звёзд из сердца Эрдо-Кухлы оказывалось в людских ладонях, тем сильнее становился сам Эрдо-Кухла. Вскоре он достиг огромной мощи, вскочил и наподдал Сатане такого пинка, что тот вместе со всем своим хитрым оружием улетел за Грань Мира, где шлёпнулся в самую грязную лужу, а сверху свалилось всё его оружие и засыпало Сатану с головой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
