Пелорат взглянул на Тревайза, словно это предположение вызвало у него содрогание.
— Они не посмеют этого сделать! — Тревайз презрительно фыркнул. — Их бы поймали за руку, попытайся они сделать такое, — добавил Пелорат.
— Вот уж не уверен. Ну да ладно, дело-то не столько в этом, сколько в том, что мы совсем не знаем, как работает психоистория.
— Я не знаю, как работает компьютер, но знаю, что он работает.
— Это потому, что другие знают как. А если никто не знает, как он работает? Тогда, случись ему сломаться, никто не сможет его починить. А теперь представим на месте компьютера психоисторию.
— Вторая Академия знает о психоистории всё.
— Откуда тебе это известно, Джен?
— Так говорят.
— Сказать можно всё, что угодно. А, прости, компьютер заговорил. Так… Он определил расстояние до звезды Запретной Планеты, и, надеюсь, очень точно. Дай-ка подумать.
Тревайз глядел на цифры довольно долго, беззвучно шевеля губами, словно что-то подсчитывал про себя. Наконец, не отрывая глаз от экрана, спросил:
— А Блисс что поделывает?
— Отсыпается, дружочек, — ответил Пелорат. Затем, словно желая защитить её, добавил: — Ей необходим сон, Голан. Поддерживать с Геей непосредственный контакт через гиперпространство — на это нужны силы.
— Не спорю, — кивнул Тревайз, положил руки на пульт и пробормотал: — Попробую несколько раз, проверю и перепроверю. — Оторвав руки от пульта, он обернулся. — Я серьёзно, Джен. Что ты на самом деле знаешь о психоистории?
Пелорат не без труда вернулся к прерванному разговору.
— Ничего. Историк и психоисторик — это огромная разница. Конечно, два фундаментальных постулата психоистории мне известны, но они известны каждому.
— Даже мне. Первое требование — количество людей, вовлеченных в исторический процесс, должно быть достаточно велико, чтобы результаты статистических подсчётов были достоверными. Но что такое «достаточно велико»? Сколько?
— По последней оценке, население Галактики — что-то около десяти квадриллионов, и это, вероятно, заниженные цифры. Наверняка это и есть «достаточно велико».
— Как ты можешь судить?
— Поскольку психоистория действительно работает, Голан. Как бы ты ни изощрялся в логике, она действительно работает.
— А второе требование, — сказал Тревайз, — заключается в том, чтобы люди пребывали в неведении относительно существования психоистории, и тогда знание будущего не извратит их поведения. Но они не пребывают в неведении, вот ведь какое дело.
— Но ведь все знают только одно, что она в принципе существует, дружочек. Это не в счёт. Второе требование на самом деле заключается в том, чтобы люди не были осведомлены о предсказаниях психоистории, — и они таки ничего о них не знают, за исключением адептов Второй Академии, но о них разговор особый.
— И только на этих двух постулатах зиждется вся психоистория? Верится с трудом.
— Не только, — сказал Пелорат. — В её основе лежат передовые и тщательно разработанные метафизические и статистические методы. Традиционная версия такова: якобы Гэри Селдон изобрел психоисторию, взяв за модель кинетическую теорию газов. Каждый атом и молекула в газе движется настолько беспорядочно, что невозможно вычислить положение или скорость любой из них. Тем не менее с помощью статистики можно выработать законы, довольно точно диктующие образ поведения в целом. Селдон стремился разработать подобные этим законам обобщенные принципы поведения человеческого общества, пускай и не приложимые к поведению отдельных людей.
— Возможно. Однако люди — не атомы.
— Верно. Человек обладает сознанием, и его поведение значительно сложнее. Существует так называемая свобода воли. Как Селдон справился с этим, я не имею понятия и уверен, что не смог бы понять, даже если бы специалист-профессионал попытался объяснить, — но ему это удалось.
— И всё зависит от поведения множества ни о чём не подозревающих людей? Не кажется ли тебе, что грандиозное математическое здание психоистории построено на песке? Если постулаты сформулированы неверно, оно должно рухнуть…
— Не рухнуло же до сих пор.
— …Либо, если постулаты не так уж ошибочны или неадекватны, а просто недостаточно устойчивы, психоистория могла работать без перебоев целые столетия, а потом, по достижении какого-нибудь очередного кризиса, рухнуть — как, собственно, и случилось в эпоху Мула. Или… вдруг существует третий постулат?
— Какой ещё третий постулат? — оторопело спросил Пелорат.
— Я не знаю, — сказал Тревайз. — Всякое доказательство может казаться безупречно логичным и элегантным и всё-таки содержать скрытые допущения. Может быть, третий постулат как раз и представляет собой допущение, настолько принимаемое на веру, что никто и не думал упоминать о нём.
— Допущение, которое так аксиоматично, как правило, исключительно верно, иначе оно не было бы таким само собой разумеющимся.
Тревайз фыркнул.
— Если бы ты знал историю науки так же хорошо, как и обычную историю, Джен, ты бы понял, как жестоко ошибаешься. Так… Похоже, приближаемся к солнцу Запретной Планеты.
И действительно, в центре экрана сияла яркая звезда — настолько яркая, что компьютер автоматически убавил яркость до такой степени, что все остальные звёзды угасли.
32
Помещения для личной гигиены на борту «Далекой звезды» были компактными, и пользование водой обычно сводилось к минимуму во избежание перегрузки систем очистки. Тревайз строго напоминал об этом и Пелорату, и Блисс.
Но даже в таких условиях Блисс всегда выглядела свежей и чистенькой: её тёмные длинные волосы всегда блестели, а ногти были старательно ухожены.
— Вот вы где! — воскликнула она, войдя в рубку.
Тревайз взглянул на неё исподлобья и хмыкнул:
— Где же нам ещё быть? Мы вряд ли могли покинуть корабль, а за полминуты нас можно легко найти внутри, даже если ты и не можешь засечь нас мысленно.
— Это всего-навсего форма приветствия, и нет нужды воспринимать её буквально, как ты прекрасно понимаешь, — сказала Блисс. — Где мы? Только не говори «в рубке».
— Блисс, милая, — сказал Пелорат, подняв руку, — мы внутри планетарной системы ближайшей из трёх запретных планет.
Блисс подошла, встала сбоку и коснулась рукой плеча Пелората. Он обнял её за талию.
— Вряд ли туг так уж запретно, — сказала Блисс. — Никто не остановил нас.
— Планета запрещена лишь постольку, поскольку Компореллон и другие миры второй волны колонизации намеренно прервали отношения с мирами первой волны — Внешними. Если мы сами не чувствуем себя связанными этими запретами, что может удержать нас? — сказал Тревайз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
