Рука Джакриса привычно потянула лезвие книзу и спокойно легла Гилмору на грудь, словно желая отдохнуть. Шпион с невольным изумлением смотрел на свою жертву: Гилмор, легендарный предводитель Сената Лариона, переживший даже его окончательный крах, и самый могущественный человек в Роне, оказался обыкновенным существом из плоти и крови! Просто человеком! После его смерти не произошло никакого выброса смертоносной магической энергии, никакого ослепительного пламени не вырвалось из нанесенной ему смертельной раны...
Нож Джакриса попал ему прямо в сердце и остановил его навсегда. Гилмор Стоу был мертв.
Впрочем, Джакрис недолго предавался сентиментальным размышлениям и столь неожиданному состраданию. Уже через несколько мгновений он вновь обрел ясность рассудка и не стал задерживаться, чтобы полюбоваться результатами своих трудов. Держа наготове второй клинок, он бросился к Гареку. Задремавший лучник проснулся мгновенно, но уйти от удара все же не успел, хоть и попытался спрятаться за стволом дерева. Блеснув в свете костра, клинок мелькнул в воздухе и со свистом вонзился Гареку в плечо, едва не пронзив ему горло, куда, собственно, и метил Джакрис.
Впрочем, шпиону не было особой необходимости убивать Гарека. Услышав его короткий вопль и поняв, что кинжал угодил в цель, Джакрис мгновенно метнулся в лес и исчез, прежде чем кто-нибудь успел вскочить на ноги.
Первым за ним вдогонку бросился раненый Гарек, но шпиону все же удалось уйти достаточно далеко и нагнать его по следам, да еще и в полной темноте было почти невозможно. Внезапность нападения сослужила ему отличную службу. Гарек громко выругался и, прекратив погоню, вернулся в лагерь. И еще подходя к нему, увидел в свете костра какую-то странную бесформенную фигуру, которая, сидя на земле, раскачивалась взад-вперед.
Узнав в этой фигуре Бринн, Гарек подбежал к ней и только тут разглядел, что на коленях у девушки лежит голова Гилмора, а сам старик недвижим. Бринн отчаянно рыдала, склоняясь над ним, ее худенькое тело била дрожь, она задыхалась, с хрипом хватая ртом воздух. Саллакс с поджатыми и превратившимися в нитку губами стоял рядом, тупо глядя на сестру и не проявляя ни малейших эмоций. Гарек упал на колени, но ему не понадобилось даже искать торчавший из груди Гилмора нож, чтобы понять, что старик мертв.
* * *
— Спокойной ночи, Ханна, и, пожалуйста, не волнуйся. Уверен, что завтра мы его найдем. — Хойт подождал, пока за девушкой закроется дверь, и повернулся к Черну: — Я его видел. Я нашел эту скотину там, в таверне.
Черн с удивлением посмотрел на него и спросил: «Так почему же мы ушли?»
— Он валялся под столом, пьяный в стельку и весь провонявший мочой и блевотиной!
Черн раздраженно помахал у него перед носом рукой, показывая, что в данном случае следовало бы говорить без помощи слов.
«Да знаю я! Но, видишь ли, Черн, иногда хочется выразиться... и более красноречиво». Хойт перешел было на язык жестов, но снова не выдержал и зашипел:
— Он же совершенно человеческое обличье утратил! Напился, как последняя скотина, как последняя шлюха на празднике Двоелуния!
«Ну и что тут такого? — спросил Черн. — Уверен, что Ханна и раньше пьяных видела».
— Да он не просто пьян был, он же до полного бесчувствия напился. Мне даже пришлось пульс ему щупать — показалось, у него сердце не бьется. — Они спустились по лестнице в просторный вестибюль самой пристойной гостиницы из тех, какие удалось найти поблизости. — Я и сейчас не уверен, что он все еще жив.
«Так давай туда сходим».
— Да, конечно. Мне просто не хотелось, чтобы Ханна его видела. Ей, так или иначе, сейчас лучше отдохнуть. Она так нервничала, что, наверно, просто в обморок упала бы, если б увидела Алена в таком состоянии. — Хойт потер виски, пытаясь вспомнить, что говорил ему этот буфетчик с покрытым оспинами лицом. — Похоже, он давно уже так пьет. «Почему?»
— Не знаю... — Хойт решительно двинулся к двери. — Пошли, найдем его и приведем сюда. Пусть протрезвеет, а утром мы их познакомим.
До таверны «Миддл-Форк» нужно было миновать три весьма грязных перекрестка, и вскоре Хойт и Черн уже входили в знакомый темноватый зал с выступающими из стен балками и яростно пылающим огнем в камине. Алена они нашли в том же месте, где Хойт его и оставил. Молодой лекарь вежливо попросил сидевших за столом людей подвинуться, чтобы можно было извлечь пьяного из-под скамьи.
— Убирайся! — хрипло рявкнул ему в ответ какой-то тучный пожилой мужчина. — Здесь все места заняты.
— Ох, ты меня не понял: мне ваши места не нужны, я просто хочу дружка своего вытащить...
— Ты что, плохо слышишь? — Седой завсегдатай с явным трудом повернулся. Обаяние Хойта на него явно не действовало.
— Я-то слышу хорошо, — не растерялся Хойт и указал большим пальцем себе за спину, где высился великан Черн, — а вот он совершенно глухой.
Черн медленно выдвинулся вперед, ухватился за скамью обеими руками, и тяжеленная деревянная скамья вместе с сидевшими на ней четырьмя выпивохами стала приподниматься над полом. С несвойственной столь преклонному возрасту быстротой пожилой толстяк выхватил из-за пояса стилет и хотел было вонзить его в незащищенную грудь Черна, но Хойт оказался проворнее. Одним движением он извлек откуда-то стальной ножичек, заточенный специально для хирургических операций чрезвычайно остро. Два коротких взмаха — один по запястью седого грубияна, как раз за большим пальцем, а второй по его мясистому предплечью, — и стилет с грохотом полетел на пол.
Рука толстяка повисла плетью, а сам он сполз со скамьи на пол и заорал, куда сильнее страдая от бессильной ярости, чем от боли:
— Ах ты, вонючий ублюдок! Ты же меня изуродовал! — Он тщетно пытался подавить рвавшиеся из горла злые рыдания. — Как я теперь работать буду?
Он обвел глазами зал в поисках сочувствия, но все отворачивались или утыкались в свои бокалы и кружки.
— Любой местный лекарь это запросто зашьет, — успокоил его Хойт. — Но тебе лучше поторопиться. И ради всех лесных богов, постарайся по дороге этой рукой не двигать, иначе совсем связки порвешь, вот уж тогда тебе действительно не позавидуешь. Давай, давай, ступай к лекарю! Ну же, поднимайся!
Хойт не стал дожидаться дальнейших действий со стороны этого грубияна и все свое внимание сосредоточил на той грязной бесформенной куче тряпья, которую являл собой Ален — то ли по-прежнему крепко спавший, то ли уже мертвый. Похоже, он так ни разу и не пошевелился с тех пор, как Хойт убрал его ноги с прохода. Черн тоже нагнулся, заглянул под стол и, приподняв бровь, выразительно посмотрел на Хойта. Тот кивнул, и Черн взвалил бесчувственного пьянчугу на плечо с такой легкостью, словно это действительно был мешок с грязным бельем, забытый здесь какой-то прачкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
