Г. Н. Голубев (15.Х.88): “… И в те годы, и сейчас критики порой упрекают нас за то, что мы слишком увлекались тогда фантастикой научно–технической. В этом есть, конечно, правда, но и были тому основательные причины. Немалую роль, как мне кажется, сыграло то, что многие из зачинателей научной фантастики тех лет были учеными или изобретателями, как В. Охотников, кандидатами физико–математических наук А. Днепров и Е. Парнов, физиком М. Емцов, этнографом Р. Подольный, пулковским астрономом Б. Стругацкий, инженерами Л. Теплов и Г. Альтов. Именно поэтому, скажем, А. Днепров любил писать новеллы, в основу которых была положена какая‑нибудь научная идея, доведенная до парадоксальности, не слишком занимаясь глубокой разработкой характеров.
Но самой главной причиной увлечения многих чрезмерной научностью был, мне кажется, наш общий оптимизм тех первых послевоенных лет — вера в то, что именно научно–технический прогресс быстро приведет не только нашу страну, но и все человечество к счастью. Увы, эти надежды стали вскоре тускнеть, но для развития фантастики это было полезным: она стала глубже, умнее, разнообразнее. А что касается вздорной идейки Немцова насчет деления фантастики на литературу “ближнего” и “дальнего” прицела, то среди нас, молодых, она сама и дискуссии на эту тему на страницах “Литературки” вызывали только насмешки. Мы уже прекрасно понимали, что каждый имеет право писать о том, что его интересует, и книги наши должны как можно больше отличаться друг от друга и по темам, поднимаемым проблемам, и по сюжетам”.
Очень просто объяснял свое обращение к фантастике палеонтолог И. А. Ефремов (В. Бугров. “В поисках завтрашнего дня”, 1981):
“Причиной тому послужили два обстоятельства. Прежде всего, неудовлетворенность системой доказательств, которыми может оперировать ученый. Планы и замыслы ученого необычайно широки, а исполняются они, я думаю, в лучшем случае процентов на тридцать. Вот и получается: с одной стороны — всевозможные придумки, фантазии, гипотезы, обуревающие ученого, а с другой — бессилие добыть для них строго научные доказательства. Добыть на данном этапе, при жизни. И ясное осознание этого бессилия. А в форме фантастического рассказа я — хозяин. Никто не спросит — где вычисления, где опыты? Что взвешено, измерено?.. А второе обстоятельство — неудовлетворенность окружающим миром. Она, замечу, свойственна каждому человеку, полностью могут быть довольны лишь животные, да и то не всегда. Писатель, как и ученый, мечтает о лучшем, о гораздо лучшем. Но тяжелый воз истории катится своим темпом к далеким горизонтам, и темпы эти не упрекнешь в излишней поспешности…”
Но, кажется мне, прав и А. Н. Стругацкий, удивлявшийся в свое время дотошности научных выкладок Г. И. Гуревича: “Зачем вы тратите усилия на научные рассуждения? Все равно они спорны и вызывают излишние возражения. Пусть ваши герои садятся на некий аппарат и начинают действовать”
Л. Д. Платов (23.XII.57): “… Нашим лучшим ныне пишущим советским фантастом является Ефремов. Он ученый с очень широким научным кругозором и, кроме того, прожил яркую, богатую приключениями жизнь: был и моряком, и начальником экспедиции. Он свободно берет любую научно–фантастическую тему, потому что у него хорошо организованное научное мышление. Между прочим, так говорил о себе Уэллс: “У меня хорошо организованный мозг”. Уэллс был по образованию биологом, даже написал научную работу. Не случайно так хорошо получился у него “Человек–невидимка”. Я могу тебе назвать еще одного советского фантаста, с которым я был знаком: Обручева Владимира Афанасьевича (в “Архипелаге исчезающих островов” — это Афанасьев). Характерно, что Обручев, академик, написавший более 250 научных трудов, очень свободно обращался с наукой. Понимаешь ли: он мог себе это позволить! В основу “Плутонии” (кстати, написанной, по его словам, в пику Жюлю Верну, который напутал по части геологии в своем романе “Путешествие к центру Земли”) положена одна заведомо ошибочная гипотеза столетней давности…
Когда я советовался в 1938 году по поводу своей повести “Дорога циклонов” с Героем Советского Союза Евгением Федоровым, только что вернувшимся с полюса, меня тоже поразило, как легко он находит решение тем “научно–фантастическим” трудностям, с которыми я обратился к нему. Он чувствовал себя запросто в мире научных фактов — вот что важно! Еще 20–30 лет назад можно было по–дилетантски подходить к научной фантастике, искупая отсутствие твердых знаний богатством выдумки и т. д. Сейчас, сам понимаешь, этого нельзя. Ты можешь быть биологом, а написать об астрономии, это не исключено. Но научное мышление у тебя будет уже выработано, найден метод обработки материала. А затем уж идут фантазия, образный яркий язык, умение представлять характеры людей в сложных жизненных ситуациях и т. д. Мой совет тебе: живи с широко раскрытыми глазами и ушами, обдумывай жизнь, присматривайся к людям (к людям, а не к проблемам — это относится и к научной фантастике), в центре задуманного произведения поставь человека, ученого, борца, открывателя, новатора. И пиши каждый день — для тренировки. Задача современной советской научной фантастики, по–моему, приобщить широкого читателя к миру науки, научить дальше видеть, заглядывать вперед”.
Н. Н. Плавильщиков (5.Х.58). “…Возьмите в библиотеке журнал “Звезда” за 1958 год, сентябрьский номер. В нем статья Л. Успенского “Приключения языка” автор изругал на чем свет стоит И. Ефремова за его “Туманность Андромеды” (написано по напечатанному в “Технике–молодежи”, отдельной книгой этот роман еще не вышел). Действительно, много всякого “понасажал” Ефремов, но вам советую прочитать не ради того, чтобы узнать, как изругали Ефремова: прочитайте внимательно и сделайте надлежащие оргвыводы, как принято говорить. Статья не учит, как нужно писать, в ней лишь рассказано кое о чем из того, чего нельзя делать. А помимо того, это статья вообще о языке научно–фантастических и приключенческих рассказов и романов, а значит, уже по одному этому вам надо с ней познакомиться…”
Л. Д. Платов (25.I.58): “…Ты пиши, имея перед собой Ефремова, А. Толстого, Уэллса, Стивенсона. У них и учись. Плохому не научат”.
“Что может быть общего между автором бессмертного “Робинзона Крузо” — англичанином Даниэлем Дефо и великим фантастом Иваном Ефремовым? — задавалась в свое время вопросом газета “Аргументы и факты”. И отвечала: — Первый создал английскую разведку, а второй, возможно, был ее сотрудником.
Как нам стало известно из компетентных источников, действительно, в 70–е гг. в стенах КГБ проводилась тщательная проработка версии о возможной причастности И. Ефремова к нелегальной резидентатуре английской разведки в СССР. И что самое удивительное, окончательная точка так и не была поставлена — действительно ли великий фантаст и ученый Иван Ефремов — Майкл Э. — сын английского лесопромышленника, жившего до 1917 года в России?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
