– Маретта, моя маленькая богиня…
Несмотря на горе, которое было едва выносимо, любовь к погибшей девушке была в нем еще так велика, что при виде всех этих вещей на его угрюмом, обросшем волосами лице появлялась радостная улыбка. И какие странные вещицы захватила с собой Маретта, несмотря на поспешное бегство! Точно долго их выбирала! Две маленькие фарфоровые собачки, пышное душистое платье, от которого так забилось его сердце, когда он увидел его в ее комнате за занавеской в первый раз. Теперь уже оно не представляло собою той паутинки, какой было тогда, когда он прикладывал его к своей щеке: оно было все мокрое и полинявшее, так как долго пролежало в воде.
Вместе с башмаками и платьем были уложены также и самые интимные предметы, которые Маретта собиралась взять с собой: коробочки, какая-то пилочка, должно быть для ногтей, две резиновые подвязки и грибок для штопанья чулок.
Час, пока Кент рассматривал все эти вещицы, был началом другой происшедшей в нем перемены. Ему стало казаться, что сама Маретта послала ему весть о себе, которая согрела его кровь новой теплотой. Она оставила его навеки и все-таки вернулась к нему обратно, и для него стало уже правдой то, что, сколько бы времени он теперь ни жил, ее душа уже больше не покинет его никогда. Он чувствовал ее близость. Глаза его опять засветились торжеством при виде всех этих маленьких принадлежностей, освещенных ласковым солнцем, и они показались ему плотью от ее плоти и частью ее сердца и души. В первый раз за столько дней Кент почувствовал в себе новую силу и понял, что она иссякла в нем еще не совсем и что от Маретты что-то еще осталось, ради чего еще стоило жить.
В эту ночь он в последний раз ночевал в ложбинке между камнями, и когда спал, то держал у себя под мышкой свое сокровище.
Со следующего дня он направился на северо-восток. Пройдя целые пять суток, он продал какому-то попавшемуся индейцу свои часы за ружье, заряды к нему, одеяло, муку и котелок. А затем без промедления отправился далее, в самую глубину дремучих лесов.
Месяц спустя никто не мог бы узнать в нем прежнего Кента. Бородатый, длинноволосый, нечесаный, он вечно искал одиночества и старался как можно далее держаться от реки. Он перекидывался двумя-тремя словами только со случайно попадавшимися ему по пути индейцами или метисами. Каждый вечер, как бы ни было тепло, он всегда разводил костер и выкладывал одну за другой драгоценные вещицы, расставляя их перед собой. Каждая из них была у него завернута в тоненькую березовую кору, он берег их от дождя и бурь. И если бы у него стали отнимать хоть одну из них, то он вступил бы за нее в бой. С течением времени они сделались для него дороже жизни, и каким-то странным образом он вдруг пришел к заключению, что ему еще стоило жить на свете именно ради них.
Кент не хотел и не искал забвения. Он хотел помнить все, каждое слово, каждый поступок, каждую ласку, которые могли бы связать его с тем временем, когда он любил и потерял любимое существо. Маретта составляла собой часть его существа. Мертвая, она всегда была около него, вот здесь, в своем гнездышке, у него под мышкой, и целый день затем шла вместе с ним в его руке.
Ранняя осень уже застала его в области озера Фонд в двухстах милях восточное форта Чиппевьян. В эту же зиму он встретился с каким-то французом и долгое время путешествовал с ним.
Пикар о многом его усиленно расспрашивал, но он не сообщил ему ни своей тайны, ни нового желания, которое стало расти в нем не по дням, а по часам. И по мере того, как затягивалась зима, это желание становилось все более и более настойчивым. Спал ли он, бодрствовал ли он, – оно всегда было с ним. Его тянуло домой. И когда он думал о доме, то это вовсе не была пристань Атабаска или какое-нибудь другое место на юге, потому что домом для него могло быть только одно место на свете – то, где жила Маретта. Где-то далеко, скрытая в горах северо-запада, находилась эта легендарная Долина Молчаливых Призраков, куда они и направлялись, когда она была еще жива. Точно какой-то голос звал его туда, заставлял его поселиться навсегда там, где она жила. Он стал обдумывать это путешествие и в этом находил радость и утешение. Там он найдет ее дом, близких ей людей и эту самую Долину, которая для нее была чуть ли не земным раем.
И вот в конце февраля, запасшись всем необходимым в дорогу, он простился с Пикаром и направился опять к реке.
Глава XXII
Кент не забывал, что он вне закона, но это его вовсе не пугало. Теперь же, когда у него явилась новая цель в жизни, он уже стал вести свою игру с осторожностью. Он приближался к форту Чиппевьян, все время держась настороже, хотя и был уверен, что теперь его не узнали бы и его друзья с пристани Атабаски. Его борода выросла на целые полфута, волосы были длинные и лохматые. Пикар подарил ему куртку из оленьей кожи, сшитую по индейскому фасону. Кент улучил время и вошел в форт Чиппевьян еще до сумерек.
Масляные лампы уже горели в лавке Компании Гудзонова залива, когда он вошел в нее со своими мехами. В лавке не было никого, кроме приказчика, с которым он и произвел обмен. На это потребовалось не более часа. Он приобрел новую одежду, ружье и все необходимое, что мог только унести в руках. Не забыл он бритву и ножницы. Когда он кончил обмен, то за две шкуры голубой лисицы получил еще наличными деньгами.
Он ушел из форта Чиппевьян в тот же вечер и при свете зимней луны остановился на привал в двенадцати милях севернее пристани Смита.
Теперь он был уже на Невольничьей реке и целые недели медленно, но настойчиво продвигался на лыжах к северу. Он избегал по пути населенных мест и, не дойдя до форта Решения, свернул на запад. Был уже апрель, когда он добрел до какой-то речки, впадавшей в Большое Невольничье озеро. Как только прошел лед, он спустился по ней в это озеро и поплыл далее на лодке уже по реке Макензи. В конце июня он добрался до южного Наганни.
«Вы должны идти по руслу между северным и южным На-ганни, – припомнил Кент слова Маретты, – там вы найдете Серную страну, а за Серной страной будет уже и Долина Молчаливых Призраков».
Наконец он пришел к самой границе Серной страны. Взошла луна, и он увидел перед собой пустынную страну, окутанную желтым дымом. С рассветом он отправился далее.
Он прошел через обширные болота, над которыми стлались серные испарения. Миля за милей он все углублялся в пустыню, и она все более и более представляла собой страну смерти, покинутый ад. Здесь были леса и болота, но без малейшего признака жизни.
В воде вовсе не водилось рыб, в воздухе не пролетали птицы, на травах не было цветов – вонючая, дымившаяся страна, объятая тишиной смерти.
Он становился желтым. Его одежда, лодка, которую он нес на себе, его руки, лицо – все покрылось желтым налетом. Он не мог выносить на губах противного вкуса серы. И все-таки он шел вперед по компасу, который купил у кого-то по дороге. Он не мог ничего есть. Только два раза попил за целый день из своей дорожной фляжки.
И такое путешествие совершила в свое время Маретта! Ему не верилось, чтобы она могла пройти по такому пути.
Наступила ночь; взошла луна и осветила тусклым светом угрюмую местность, которая его окружала. Он лежал на дне своей лодки, укрыв лицо полою оленьей куртки, и силился заснуть. Но сон к нему не приходил. На рассвете он снова отправился в путь, пользуясь компасом. Весь день затем он не мог проглотить ни кусочка пищи. Но когда наступила следующая ночь, то воздух очистился, и стало легче дышать. Он продолжал путь при свете луны, которая теперь уже не была больше мутной. И наконец напоследок он услышал далеко впереди вой волка.
От радости он вскрикнул. Западный ветер задул ему в лицо, и он стал впивать его в себя так, как пьет воду человек, истомленный жаждой в пустыне. Теперь уж он не глядел на компас и шел прямо на этот свежий ветер. Часом позже он уже снова плыл по реке, и когда попробовал из нее воды, то от нее только слегка пахло серой. В полночь вода стала уже совсем прозрачной и холодной. Он вышел на песчаный берег, покрытый валунами, разостлал шкуру и произвел такую чистку, какой не подвергался еще никогда. Сера отскакивала от него пластами. Он снял с себя положительно все до нитки и, хорошенько вымывшись, оделся во все новое, хранившееся у него в ранце. Затем он развел костер и в первый раз за двое суток пообедал.
На следующее утро он взобрался на высокую сосну и оглядел окрестность. На запад тянулась широкая низменность, в пятнадцати или двадцати милях далее граничившая с грядой холмов. За ними возвышались снежные вершины Скалистых гор. Он слез с дерева, побрился, постригся и отправился далее. В этот вечер он остановился на отдых только тогда, когда его лодка не могла уже никуда плыть. Река сузилась в речку, а речка стала не шире ручья, и когда он остановился, то увидел, что достиг первых отрогов тех зеленых холмов, которые он заметил с дерева. На рассвете он спрятал свою лодку в надежное местечко и пошел далее уже пешком.
