Но, замечает епископ Феофан, что делать, если ум остается вял, если человек уже успел затвердеть во внешней формальной молитве и не может проникнуться горячим чувством? Такому человеку остается последнее прибежище — «художественное делание», искусственное привитие к сердцу молитвы Иисусовой[573].
Епископ Феофан приводит ряд наставлений аскетических учителей относительно этой «искусственной» молитвы и резюмирует их так: «Сесть в уединенном месте, преклонить голову к персям, стеснить несколько дыхание и телесные очи обратить также к месту сердца и в этом положении, собрав ум в сердце, говорить: Господи Иисусе Христе, помилуй мя»[574].
Сущность молитвы, однако, не в этих телесных приспособлениях пред Господом. Необходимо, говорит еп. Феофан, вниманием стоять в сердце, держать тело в бодренном напряжении мышц и не позволять вниманию увлекаться внешними впечатлениями. Но эти условия можно исполнять в какой угодно форме.
Нельзя, однако, не отметить, что задание «держать ум в сердце» — то есть держать в единении умовую и эмоциональную сторону души — у наставников «умной молитвы» очень тесно связывается с понятием о сердце как органе кровообращения. Наставления их весьма озабочиваются правильным определением места сердца, по поводу чего возникают даже споры. Это очень любопытная сторона аскетических наставлений, связанных иногда с очень фантастическими понятиями об анатомии и физиологии, но представляющих чрезвычайную тонкость наблюдения связи эмоциональных движений с различными частями тела. В этом отношении их объяснения заслуживали бы внимания даже ученых — специалистов психофизики.
Хотя учители «умной молитвы» говорят постоянно о сердце, но, по-видимому, ощущение их указывает им скорее на симпатическую нервную систему, и, отыскивая «сердце», они в действительности находили различные узлы этой системы. Вот, например, поучения старца Василия относительно того, куда нужно направлять ум для соединения его с сердцем. Сам старец Василий, не в пример другим, очень хорошо знает местоположение сердца как органа кровообращения, но говорит, что «ум должен стоять сверху сердца и зреть в глубину его»,«не на половине, сбоку или на конце сердца» (то есть внизу). Но там, где указывает старец Василий, именно находятся два нервных сердечных сплетения — Plexuscordiacussuperficialis и Plexuscordiacusprofundus, состоящие из волокон различных нервов, сходящихся с разных сторон, в том числе и из нервов симпатических, которые как раз проникают в глубину сердца. Сюда-то старец и учит направлять ум, и здесь действительно происходит соприкосновение нервов, идущих из головного мозга, и нервов симпатических, проникающих в сердце. Другие же аскеты, упрекаемые старцем Василием в неумении найти место сердца, с крайней опасностью для молящегося указывают другие места, между прочим «посреди пупа чревного», и туда направляют ум. Любопытно то, что как раз в этом месте, позади полости живота, около спинного хребта, находится крупнейшее сплетение симпатической нервной системы — солнечное сплетение (PlexusSolaris). Это то самое место, куда, по словам Дюпреля, некоторые сомнамбулы наклоняют голову, как бы прислушиваясь к исходящему оттуда голосу. Но от направления ума в этот пункт старец Василий предостерегает с некоторым ужасом.
Почему же старец Василий, сотрудник Паисия Величковского, так тщательно различает эти два места: одно как надлежащее для соединения ума с сердцем, другое — как крайне для этого опасное? Это вопрос очень любопытный, к которому не следует относиться с пренебрежительным невниманием. Должно помнить, что наставники относились к правильному деланию умной молитвы с полной искренностью и имели целые столетия преемственного эмпирического наблюдения о связи эмоций с различными органами тела. Если они пришли к заключению, что направлять «ум» в сердечные сплетения благодетельно для молитвы, а направлять его в солнечное сплетение вредно, то это заслуживает внимания даже с физиологической точки зрения.
Наука ныне признает непосредственное действие воли одного человека на мозг другого на больших расстояниях. Мудрено ли, если окажется, что напряжение воли человека способно привести в связь орган его мысли (головной мозг) с органом эмоции (симпатической нервной системой)? Явления психофизики, ныне уже не рассматриваемые как простое суеверие, точно так же допускают предположение о возможности направлять влияние головного мозга на какую-либо часть тела, тем более что в данном случае для этого имеются и анатомические пути, ибо головной мозг и симпатическая система связаны между собою.
Таким образом, мыслимо допустить полную реальность аскетического «молитвенного делания», то есть действительного соединения органа мысли и органа эмоции посредством соответственного напряжения воли. При этом остается вопрос: почему же православные аскеты рекомендуют направлять ум именно в область сердечных нервных сплетений (смешанных), а сомнамбулы обращаются к центральному сплетению чисто симпатической системы? Ответить на него мы не беремся, но это, во всяком случае, один из пунктов различия между «художественной» молитвой и гипносомнамбулическими состояниями.
Мы должны теперь задать себе вопрос: не приводят ли нашего аскета в гипнотическое состояние его согбенное положение, фиксация глаз, однообразное повторение слов и т. д.? Нет сомнения, что если не принимается особых мер против этого, то здесь может явиться гипнотическое состояние, как оно является у йогов. Но «художественное делание» не допускается без руководства опытного старца, и правила, устанавливаемые для «художественного делания», не оставляют сомнения, что руководители принимают меры против гипнотического засыпания. Вот «правило», даваемое безмолвникам Игнатием и патриархом Каллистом. «По захождении солнца, — сказано там, — сядь на стульце в безмолвной и не светлой келии и, собрав ум от обычного скитания вовне, входи путем вдыхания внутрь сердца, держа молитву “Господи Иисусе Христе, помилуй мя”. С молитвой имей и память о смерти, суде и воздаянии и, считая себя более всех людей грешным, понудя себя прийти в умиление, плачь в слезы. Сиди таким образом, молясь и внимая сказанным предметам, час один. Потом, встав, пой со вниманием малое повечерие и, седши опять, держи молитву чистую и непарительную, без всякого помысла и мечтания, со многим трезвением, полчаса. Наконец, знаменовав честным крестом одр твой, посиди на нем, помышляя о скоротечности настоящей жизни, о суетности благ земных, о смерти и о том, как ты провел день свой. Испросив затем прощения во всех грехах, возляжь на одр, держа, по заповеди отцов, “Иисусова молитва да спит с тобой”, и сосни часов пять или шесть. Восстав от сна, прославь Бога и, призвав Его заступление, начни первое дело, то есть молись в сердце, как показано, до часа единого. Потом пой полунощницу. Потом, встав, пой разумно шестопсалмие, 50-й псалом и какой хочешь канон. После сего сядь бодренно и помолись полчаса. Потом пропой хвалитны, славословие, первый час и отпуст. От утра до обеда сколько сил есть понудь себя пребыть в молитве чистой, сердечной и непарительной, и в чтении. Читай положенное в Псалтыри, Апостол, Евангелие и писания отеческие. Потом, пропев обычные часы, приступи к трапезе. После обеда читай довольно долго отеческие писания о трезвении. После поспи один час и, вставши, займись рукоделием, держа и молитву. И, опять седши, помолись чисто и непарительно, пока придет вечер. Когда же придет вечер, пропой обычную вечерню»[575].
Как видим, в правиле беспрерывно чередуются весьма различные формы молитвы, занятия, чтение; все это соединено с самым различным положением тела. В течение двадцати четырех часов суток едва можно насчитать пять-шесть часов «художественного делания», чередуемого с другими занятиями — работой, сном, чтением, размышлением — и продолжительной обычной молитвой. Да и при самом «художественном делании» подвижник должен думать об очень разнообразных предметах. Нельзя не видеть, что при таком чередовании занятий и направления мысли гипнотизированному состоянию нельзя развиваться, тем более что «художественное делание» каждый раз очень непродолжительно.
Что же развивается при совокупности этих упражнений? Просто привычка помнить постоянно о Боге, постоянно стремиться быть с Ним и соединять на мысли о Боге ум и чувство, вообще привычка не разлучаться с мыслью о спасении души. Но это не есть гипнотизирование себя. Привычка — не гипноз. Она состоит в том, что у человека, вследствие повторных актов, налаживается быстрое и легкое их совершение, ибо при этом налаженным механизмом психики представления сразу связуются с известным действием, тогда как без привычки человеку приходится каждый раз искать, какое действие соответствует данному представлению. Вследствие этого привычная дисциплина играет вообще такую огромную роль в воспитании, в работе, во всякой деятельности. Она-то развивается и посредством приемов «художественного делания». По существу намерений его учителей тут преследуется не загипнотизирование, а привычка к сосредоточению ума и напряжению чувства на одном предмете посредством ряда помех уму отвлекаться на посторонние предметы. В создании такой дисциплины и состоит вся «художественность».
