«Но я бывала там, – подумала Моргейна, – и это что-то совсем другое… скорее, так чувствуешь себя, когда пытаешься вспомнить ускользающий сон…»
– Я сам сталкивался с чем-то в этом роде, – сказал Ланселет. – Случается иногда, что все вокруг словно расплывается и становится далеким и каким-то ненастоящим… и я не могу просто прикоснуться к окружающим вещам – сперва нужно преодолеть большое расстояние… возможно, это дает о себе знать та частичка крови волшебного народа, что течет в наших жилах… Он вздохнул и потер глаза.
– Помнишь, я дразнил тебя этим, когда ты была еще маленькой? Я звал тебя Моргейной Волшебницей, а ты злилась… Моргейна кивнула.
– Помню, родич, – сказала она. Даже сейчас, когда лицо Ланселета было исполнено усталости, когда на нем появились первые морщины, а кудри тронуло сединой, он все равно оставался для нее прекраснее и дороже всех прочих мужчин. Моргейна в сердцах отвела взгляд; так было и так должно быть – он любит ее как родственницу, и никак иначе.
И снова ей показалось, будто мир затянуло завесой теней; что бы она ни делала, это ничего не изменит. Окружающий мир был не более реален, чем королевство фэйри. Даже музыка доносилась словно бы откуда-то издалека – это Гавейн взялся за арфу и запел балладу, которую слышал от саксов, о чудовище, обитавшем в озере, и о герое, который спустился на дно озера и оторвал чудовищу лапу, а затем схватился с матерью чудовища в ее мерзком логове…
– Какая мрачная и страшная повесть, – едва слышно сказала Моргейна Ланселету. Тот улыбнулся и ответил:
– Таково большинство повествований саксов. Война, кровопролитие и герои, искусные в сражении, но безмозглые…
– Но теперь мы, кажется, заключили с ними мир, – заметила Моргейна.
– О, да на здоровье. Я готов уживаться с саксами, – но не с тем, что они называют музыкой… хотя, пожалуй, их истории довольно занимательны, особенно если слушать их долгим зимним вечером, у очага.
Он вздохнул и произнес почти неслышно:
– Впрочем, я, наверное, не гожусь для того, чтобы сидеть у очага…
– Тебе хотелось бы снова ринуться в битву? Ланселет покачал головой.
– Нет. Но мне надоела придворная жизнь.
Моргейна заметила, как его взгляд метнулся к Гвенвифар; королева сидела рядом с Артуром и, улыбаясь, слушала Гавейна. Ланселет снова вздохнул. Этот вздох словно бы вырвался из самых глубин его души.
– Ланселет, – произнесла Моргейна негромко, но настойчиво, – тебе следует уехать отсюда, или ты погибнешь.
– Да, погибну душой и телом, – отозвался Ланселет, уставившись в пол.
– О душе твоей мне ничего не ведомо – спроси об этом у священника…
– Как я могу?! – с неистовством воскликнул Ланселет и толкнул кулаком в пол, так что струны арфы негромко зазвенели. – Могу ли я поверить, что тот бог, о котором твердят христиане…
– Ты должен уехать, кузен. Попроси себе какое-нибудь славное поручение, как Гарет. Отправляйся сражаться с разбойниками, терзающими какой-нибудь край, или убивать драконов – что угодно, но ты должен уехать!
Моргейна заметила, как дернулся кадык Ланселета.
– А что же будет с ней?
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, – тихо произнесла Моргейна, – но я тоже друг ей. Ты не думал о том, что у нее тоже есть душа, которую следует спасать?
– Ну, вот ты и дала мне совет, не хуже любого священника. Улыбка Ланселета была полна горечи.
– Не нужно быть священником, чтобы понять, когда двое мужчин – и женщина – оказываются в ловушке и не могут избавиться от былого, – сказала Моргейна. – Проще всего было бы обвинить во всем ее. Но я тоже знаю, что это такое: любить, когда не можешь…
Моргейна умолкла и отвела взгляд, чувствуя, как краска заливает ее лицо; она вовсе не собиралась так откровенничать. Баллада закончилась, и Гавейн передал арфу дальше со словами:
– После столь мрачной повести нужно что-нибудь повеселее – может, песню о любви. Но это я оставляю любезному Ланселету…
– Я слишком долго просидел при дворе, распевая песни о любви, – сказал Ланселет, поднимаясь и поворачиваясь к Артуру. – Теперь, когда ты вернулся, мой лорд, и можешь присмотреть за всем сам, я прошу отослать меня от двора с каким-нибудь поручением.
Артур улыбнулся другу.
– Ты хочешь так быстро покинуть нас? Если ты так рвешься в путь, я не смогу тебя удержать. Но куда же ты отправишься?
«Пелинор и его дракон». Моргейна – глаза ее были опущены, и сквозь ресницы ей виделся трепет пламени, – сформировала в сознании эти слова и изо всех сил попыталась передать их Артуру.
– Я думал выступить против какого-нибудь дракона… Глаза Артура сверкнули лукавством.
– Тогда было бы неплохо положить конец дракону Пелинора. Истории о нем множатся с каждым днем, и люди теперь просто боятся ездить в те края! Гвенвифар говорила, что Элейна попросила отпустить ее навестить отца. Ты можешь сопроводить даму домой. И я велю тебе не возвращаться, пока дракон Пелинора не будет мертв.
– Увы! – со смехом воскликнул Ланселет. – Неужто ты желаешь навеки удалить меня от твоего двора? Как я могу убить вымышленного дракона?
Артур рассмеялся.
– Возможно, друг мой, это худший из всех драконов! Ну что ж, я приказываю тебе покончить с этим драконом – даже если для этого тебе придется сочинить балладу, осмеивающую все истории о нем!
Элейна, поднявшись со своего места, склонилась перед королем в поклоне.
– Прошу прощения, мой лорд, – позвольте мне пригласить к себе в гости леди Моргейну.
Моргейна сказала, не глядя на Ланселета:
– Я с радостью съездила бы с Элейной, брат мой, если твоя госпожа сможет обойтись без меня. Там растут травы, о которых мне мало что известно, я и хотела бы побеседовать о них с местными женщинами. Это пригодится мне для врачевания и чар.
– Ну что ж, – сказал Артур, – можешь ехать, если тебе того хочется. Но без тебя все здесь сделается унылым.
Он мягко улыбнулся Ланселету – так умел улыбаться лишь он один.
– Мой двор опустеет без лучшего из моих рыцарей. Но я не стану удерживать тебя здесь против твоей воли, равно как и моя королева.
«А вот в этом я не уверена», – подумала Моргейна, наблюдая, как Гвенвифар пытается сохранить невозмутимый вид. Артур вернулся после долгого отсутствия и жаждал воссоединиться с женой. Как же поступит Гвенвифар? Честно признается, что любит другого, или смиренно ляжет с ним в одну постель и притворится, будто все осталось по-прежнему?
На краткий, странный миг Моргейне показалось, что она – тень Гвенвифар. «Наши судьбы переплетены…» Она, Моргейна, обладала Артуром и родила ему сына, что так жаждала сделать Гвенвифар; а Гвенвифар получила любовь Ланселета, ради которой Моргейна готова была отдать душу… «Это вполне в духе бога христиан – учинить такую путаницу; он не любит любовников… Или, может, это Богиня так жестоко подшутила над нами?»
Гвенвифар подозвала Моргейну к себе.
– Ты кажешься больной, сестра. Тебе по-прежнему нехорошо?
Моргейна кивнула.
«Мне не следует ненавидеть ее. Она такая же жертва, как и я…»
– Я немного устала. Пожалуй, я скоро уйду отдыхать.
– А завтра, – сказала Гвенвифар, – вы с Элейной заберете у нас Ланселета.
Это было сказано весело, словно бы в шутку, но Моргейне показалось, будто она заглянула в самую душу Гвенвифар – и там, как и в ее собственной душе, сражались гнев и отчаянье.
"О, Богиня сплела наши судьбы – кто может бороться с ее волей?…"
Но Моргейна твердо решила, что не позволит отчаянью Гвенвифар разжалобить ее, и сказала:
– Что же это за паладин королевы, если он не ищет сражений с противником, достойным его? Неужели ты хочешь, сестра, чтобы он сидел при дворе и не искал славы?
– Никто из нас этого не хочет, – сказал Артур, становясь рядом с Гвенвифар и обнимая ее за талию. – Ведь именно благодаря рвению моего друга я, вернувшись, нашел свою королеву целой и невредимой. Спокойной ночи, сестра.
Моргейна осталась стоять и смотреть, как они уходят. Мгновение спустя она почувствовала у себя на плече руку Ланселета. Он не сказал ни слова – лишь безмолвно глядел вслед Артуру и Гвенвифар. И Моргейна, тоже хранившая молчание, поняла, что стоит ей сделать один-единственный шаг, и этой ночью Ланселет будет с ней. Он в отчаянии – ведь женщина, которую он любит, вернулась к мужу, а ее муж так дорог ему, что он не в силах и пальцем шевельнуть, чтобы отбить ее, – и он бросится к Моргейне, если только она его поманит.
"И он слишком благороден, чтоб после этого не жениться на мне.
Нет. Возможно, Элейна и заполучит его – на оговоренных условиях, – но не я. На ней нет вины; ее он не возненавидит, как наверняка возненавидит меня".
Она мягко сняла руку Ланселета со своего плеча.
