Эйзенхауэра спросили, "устарел ли" бомбардировщик Б-52, как утверждал Хрущев. "Ни в коей мере", — ответил Эйзенхауэр. Роберт Кларк хотел знать, как русским удалось выйти вперед с запуском спутника.
Эйзенхауэр ответил, что "начиная с 1945 года, когда русские захватили всех немецких ученых в Пеенемюнде, они сконцентрировали свое внимание на баллистических ракетах". Затем Эйзенхауэр постарался приуменьшить достижение русских, хотя, как он признал, они получили "громадное преимущество в психологическом плане".
Мэй Крейг поинтересовалась, могут ли русские использовать спутники в качестве расположенных в космосе платформ, с которых можно запускать ракеты. "Нет, не теперь, — ответил Эйзенхауэр. — Нет..." Он помолчал, улыбнулся и сказал: "Кажется, что все американцы внезапно стали учеными, я выслушиваю очень много, очень много идей".
Хазель Маркел из Эн-Би-Си задал вопрос, который волновал всю Америку. "М-р Президент, в свете той большой веры американского народа в ваши знания в военной области и в ваше руководство, уверены ли вы сейчас, когда русский спутник вращается вокруг Земли, что ваша обеспокоенность состоянием безопасности нашей страны осталась на прежнем уровне и нисколько не увеличилась?" Свой ответ Эйзенхауэр адресовал уже всей стране, пытаясь успокоить людей. "Что касается самого спутника, — сказал он, — то я не могу дать ему высокой оценки, ни на йоту. В настоящий момент, на нынешней стадии развития я не вижу ничего столь значительного, что вызвало бы обеспокоенность с точки зрения безопасности"*28.
В тот же день, чуть позже, Эйзенхауэр встретился с Линдоном Джонсоном. Сенатор Саймингтон начинал расследование состояния дел в американской ракетной программе с очевидной целью — возложить ответственность за проигрыш космической гонки на республиканцев. Эйзенхауэр надеялся сохранить эту проблему вне партийных политических пристрастий. Он сказал Джонсону, что Саймингтон и его друзья должны четко представлять себе: "Вина может быть возложена на демократов". Трумэн практически не затрачивал никаких средств на исследования в области ракет до 1950 года, а после этого выделял совершенно ничтожные средства. Эйзенхауэр обещал, что республиканцы "не будут первыми, кто бросит камень". Джонсона настойчиво призывали созвать специальную сессию Конгресса; Эйзенхауэр не видел необходимости в созыве такой сессии. После того как Джонсон ушел, Эйзенхауэр сказал Уитмен, что Джонсон "говорил правильные вещи. Думаю, сегодня он был честен"*29.
После встреч с начальниками штабов родов войск, с пресс-корпусом и политиками Эйзенхауэр встретился с учеными. 15 октября он пригласил четырнадцать ведущих американских ученых в Овальный кабинет. Это была его первая встреча с такой представительной аудиторией, отражающей самые широкие взгляды. Страусс всегда ухитрялся держать под контролем допуск ученых к Президенту и приводил с собой только таких, как д-ра Лоуренс и Тейлор. (Между прочим, Тейлор назвал запуск спутника большим поражением Соединенных Штатов, чем Пёрл-Харбор; а именно такого рода суждения Эйзенхауэр осуждал.)
Совещание было длительным. Эйзенхауэр начал его с вопроса: "Думают ли члены группы, что американская наука действительно отстала?" — а затем попросил каждого члена группы высказать свое мнение по этому вопросу. Д-р Исидор Раби, физик из Колумбийского университета, которого Эйзенхауэр знал лично, говорил первым. Как и все члены группы, он хотел, чтобы федеральное правительство оказывало поддержку научно-исследовательским работам и подготовке специалистов не потому, что Америка отстала, а потому, что Советы "получили колоссальный импульс". "Если мы не предпримем самых энергичных действий, нас могут легко обойти в течение двадцати — тридцати лет, то есть как раз за тот период времени, который нам потребовался, чтобы сравняться с Европой и оставить ее далеко позади". Затем "очень красноречиво выступил" д-р Лэнд, разработавший фотоаппаратуру для самолета У-2. Он сказал, что "наука очень нуждается в Президенте". Русские только начинают прокладывать пути, и их ученые нацелены на этот путь. Они обучают студентов естественным наукам и уже начали пожинать первые плоды. "Любопытно, что в Соединенных Штатах в настоящее время мы не являемся серьезными строителями будущего, вместо этого мы сосредоточиваем внимание на производстве вещей в большом количестве и этого уже достигли". Лэнд подчеркнул: в то время как русские смотрят в будущее, хотелось бы, чтобы Президент "воодушевил страну — в особенности побудил молодежь заниматься увлекательным научным поиском в разных областях". Он искренне сожалел, что "в настоящее время ученые чувствуют себя изолированными и одинокими".
Эйзенхауэр не согласился с анализом Лэнда. По его мнению, русские "прибегли к практике отбора лучших умов и безжалостного пришпоривания остальных". Он также не считал, что ему одному под силу вдохнуть новый дух в научную подготовку и исследования в США. Но все же он согласился: "...может быть, сейчас самое подходящее время попытаться сделать это. Люди обеспокоены и думают о науке, наверное, это беспокойство можно обратить в конструктивный результат". Раби заметил, что Эйзенхауэру необходим советник по науке. Конечно, признал Президент, такой человек был бы "крайне полезен"*30. Вскоре он назначил на эту должность д-ра Джеймса Киллиана, президента Массачусетского технологического института. Киллиан был весьма популярной фигурой, и Эйзенхауэр сделал его одновременно главой Консультативного комитета по науке при президенте.
Через некоторое время Эйзенхауэр встретился с Натаном Туайнингом и обсудил с ним методы и средства сокращения расходов в области ядерных вооружений. Президента интересовало, зачем Комиссия по атомной энергии и Объединенный комитет начальников штабов хотят иметь так много бомб. Он спросил: "Что же они собираются делать с таким огромным количеством чудовищного оружия?" Располагая арсеналом, насчитывающим многие тысячи бомб, считал Эйзенхауэр, "мы, конечно, создаем избыточные резервы и очень пессимистично оцениваем то, что может быть доставлено к цели". Он думал, что Б-52 обладают "большой проникающей способностью". Туайнинг подтвердил это предположение и заметил, что "ВВС не удовлетворятся до тех пор, пока не будут иметь одну водородную бомбу в расчете на каждый самолет плюс значительный резерв"*31.
Эйзенхауэра весьма тревожило увеличение расходов на вооружение. Спутник повлек за собой невообразимый рост требований на выделение все больших и больших средств на космические исследования и разработку ракетной техники, на вооруженные силы обычного типа, на федеральную поддержку исследований в колледжах и университетах, на убежища от радиоактивных осадков и на множество других проектов. Но экономические показатели ухудшались; 1957 год был годом спада, в результате этого поступления в федеральный бюджет сократились. Если в предыдущие два года бюджет был сбалансированным, то теперь существовала вероятность бюджетного дефицита. 1 ноября на совещании Кабинета Эйзенхауэра забросали предложениями. "Послушайте, наконец! — взорвался Эйзенхауэр. — Я тоже хочу знать, что находится на обратной стороне Луны, но я не буду платить за то, чтобы узнать это в текущем году"*32.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
