Вскоре Фрейд перешел к более конкретной критике моего поведения, на что было намного легче реагировать. Одной из главных проблем здесь был источник чрезмерной задержки в публикации его книг на английском. Фрейд выказывал все большее нетерпение и сомневался, доживет ли он до того времени, когда сможет увидеть хотя бы часть своих книг на английском.
Еще одно колесо в механизме представляется мне негодным, и, как мне кажется, ответственны за это Ваше положение и те формальности, которые предписывают Ваше личное вмешательство в каждый шаг этого процесса. Поэтому я узнаю, что всю корректуру приходится отправлять Вам, а так как ею занимаются от трех до пяти человек, я понимаю, почему получаю один лист «Психологии масс…» в две недели, и не вижу ни малейшего шанса дожить до окончания перевода этих двух несчастных брошюр[165] не говоря уже о более крупных изданиях, таких, как «Собрание сочинений». Я не могу понять, почему Вам хочется делать все это одному и позволять себе быть раздавленным ежедневной рутинной работой…
Извините мое вмешательство в Ваши дела, но они также являются нашими общими делами, и моими тоже, а Ранк слишком робок, чтобы противостоять Вам в этих вопросах. Мои широкие плечи, как Вы сказали, лучше подходят для того, чтобы выдержать эту тяжесть…
Эта невинная ссылка на Ранка, которая вызвала, что называется, смех сквозь слезы, показала мне, что Фрейд никогда не видел тех повелительных писем, которые я постоянно получал от Ранка. В своем ответе я написал:
…Как Вы пишете, мы должны также посмотреть, что может быть сделано для ускорения дел в Лондоне, и здесь я буду очень благодарен за любые ясные предложения. Единственное предложение, которое Вы высказали об оставлении корректур гранок, кроме окончательных, в Вене, я уже осуществил около полутора лет тому назад…
У меня вовсе нет какой-либо особой любви к тщательной работе такого рода, наоборот, я опасался, что чрезмерно много жаловался, выражая свое сильное желание избавиться от рутинной работы, когда только это было возможно… То, что я залез в эти трудности, объясняется признанием мною огромной важности этой работы (переводов для «Журнала»)… Так что, как видите, моя озабоченность совпадает с Вашим советом освободиться от этих обязанностей, а вовсе не заключается, как ошибочно полагает Ранк, в желании держать под контролем детали. По-видимому, мне было бы лучше описать ему в письме полную процедуру того, что происходит от получения работы до ее появления в печати, и попросить его предложить свои изменения, чему я был бы лишь очень рад.
…Вы знаете, как тревожит меня то, что переводы Ваших работ идут столь медленно, но они представляют собой хороший пример для выяснения сути. Вы справедливо жалуетесь на медлительность в переводе этих двух брошюр— «По ту сторону принципа удовольствия» и «Психология масс и анализ Я». Хорошо, давайте разбираться на их примере. Я исправил перевод первой из них год тому назад и послал его в Вену, где его должны были напечатать в прошлом мае. С тех пор я не имел никакого отношения к его существованию, за исключением того, что в декабре прошлого года получил два первых листа этого перевода и делал неоднократные запросы о судьбе рукописи. Однако довольно говорить о моем вмешательстве в детали… Аналогично обстоит дело и с «Психологией масс». Я закончил ее исправление в прошлый август, и Стрейчи взял ее с собой в Вену. На прошлой неделе я получил первые гранки.
Я сожалею, что так долго служил причиной Вашего беспокойства, но этот вопрос касается всех нас, и я хотел показать истинное положение дел, так как Вы были настолько любезны, что глубоко заинтересовались всем этим делом. Вы знаете, что все мы работаем в основном для Вас, именно поэтому Ваше воодушевление и одобрение так много для всех нас значат. Если мне на протяжении своей жизни удастся выпустить полное собрание Ваших сочинений и оставить после себя «Журнал» на хорошо организованной основе, я буду считать, что прожил жизнь не зря, хотя надеюсь сделать для психоанализа даже больше, чем это.
На мой прозаический ответ пришла почтовая открытка: «Очень благодарен Вам за любезное письмо. Боюсь, что я старею и легко поддаюсь переменам настроения. Вы избавили меня от дальнейшей критики». В следующем письме Фрейд писал:
…Мне приходится взять назад свое первоначальное подозрение, что вина за проволочку в переводе падает на Вас, и извиниться перед Вами… Меня глубоко взволновали слова, что Вы считаете выпуск моих книг на английском одной из самых главных задач своей работы, и надеюсь, что эти слова были сказаны Вами с легким преувеличением, вызванным неким внезапным импульсом, тогда как Ваша основная работа, несомненно, стремится к более высоким целям и не связана только с моими личными интересами. Все же я ценю Ваши слова как выражение постоянной доброты ко мне, на которую, как Вы знаете, я постоянно стремился ответить тем же.
После этого критика Фрейда по отношению ко мне, хотя и продолжалась еще время от времени, стала мягче, однако мои отношения с Ранком ухудшались. Теперь Ранк взялся порицать мое поведение в делах Международного объединения, как правило, на основании таких фактов, которые легко было опровергнуть. Вскоре, когда Абрахам стал секретарем Международного объединения, Ранк, не сообщив об этом ни одному из нас, разослал в различные общества циркуляры по вопросам, которые касались исключительно центрального исполнительного органа. Абрахам ответил на это Ранку в намного более резкой форме, чем это когда-либо делал я, и Фрейд написал нам обоим личное письмо, в котором защищал Ранка от нашей предполагаемой невротической обидчивости. Мы оба, естественно, оспаривали такое мнение Фрейда.
Дела нашей типографии и «Verlag» постоянно ухудшались. Хиллер наотрез отказался работать с Ранком и уехал. Без английского представителя в Вене не могло быть и речи о продолжении работы по-старому, и в конечном счете было решено, что наша типография при поддержке Института психоанализа, который тогда только что образовался в Лондоне, будет вести независимое существование.
Я надеялся, что разделение в деловых отношениях приведет к улучшению наших личных взаимоотношений, но с удивлением обнаружил, что враждебность Ранка ко мне проявляется все более открыто. Такое положение достигло критической точки на последней встрече Комитета, которую мы проводили вместе. Она состоялась в конце августа 1923 года. До этого Ференци и Ранк провели несколько месяцев вдвоем, заканчивая совместную книгу «Развитие психоанализа», над которой они работали два года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
