«Как жестоко, — думал Три-Вэ, — что именно ей, такой застенчивой и робкой с незнакомыми людьми, приходится сейчас быть в центре всеобщего внимания на этом варварском представлении». Он знал, что, скорбя, она не забывает и о почувствовавшем себя плохо отце. Он открыто смотрел на нее, желая, чтобы ей передалось его сочувствие.
И ему вспомнились другие похороны. Тогда солнце немилосердно жгло маленький пыльный городишко. Он отчаянно потел в новом шерстяном костюме и неотрывно смотрел на гордую девочку, точно так же пытаясь передать ей свои чувства. «Но не я, а Бад подошел к ней, — подумал он. — Не я, а Бад снял шляпу и сказал ей нужные слова».
Самолет, пилотируемый Тексом, резко снизился над кладбищем. С него упала одна роза. Вперед вышел военный трубач, и над могилой понеслись скорбные звуки.
Тесса обернулась, ее залитые слезами глаза встретились с глазами Три-Вэ. В ней не было гордого стоицизма, который много лет назад в аналогичной ситуации так помог ее матери. «Она более мягкая и нежная», — подумал Три-Вэ. В ее глазах было недоумение, точно она не понимала, что вокруг происходит. «Она пришла ко мне, — подумал он, — удостоила меня своей привязанностью, дала денег, что положило начало моему успеху, пыталась помирить меня с Кингдоном. А что я дал ей взамен? Сомнения, что Бад не ее отец, сомнения, которые убили моего сына, ее любовь».
Он, не таясь, смотрел на эту высокую, сломленную горем молодую женщину, и его душу переполняли чувства, печальнее любой печали и более жестокие, чем самое жестокое самоуничижение. И ему показалось, что он снова стал тем мальчишкой, каким был сорок лет назад. Он словно неожиданно обернулся и успел увидеть свой собственный призрак — несчастного, потеющего в новом костюме трусливого юнца.
«Неужели я подведу сейчас Тессу точно так же, как когда-то подвел Амелию?»
— Ну-ка, пропусти меня, сын, — шепнул он Ле Рою, который стоял слева от него.
Юта схватила его за руку.
— Ты не пойдешь к ней! — прошипела она.
— Она совсем одна!
— Ты должен быть здесь, рядом со мной.
— Юта, она совсем одна!
— Ты нужен мне! — ответила Юта. Складки ее многослойного подбородка задрожали.
— Я вернусь, — только и сказал он.
Чувствуя на себе сотни любопытных взглядов, понимая, что никогда еще так не выставлял напоказ своих чувств, Три-Вэ обошел могилу и приблизился к Тессе при последних звуках трубы. Могильщики опускали гроб в вырытую в бурой земле яму. Три-Вэ обнял Тессу за плечи, и она уткнулась лицом ему в пиджак. Они прижимались друг к другу и рыдали. И тут Три-Вэ почему-то захотелось, чтобы все узнали о том, о чем могла в сердцах сказать Юта и чего он страшно боялся еще минуту назад. Он хотел, чтобы все узнали, что Тесса его дочь.
Флаг сняли с гроба, сложили, и тут наступило мгновение замешательства... Какой же из двух женщин его отдать? Наконец солдат подошел к Тессе, отдал честь и передал ей в руки яркий звездно-полосатый треугольник.
3
Три-Вэ не мог оставить продолжавшую рыдать Тессу. К тому же он хотел убедиться в том, что с братом все в порядке. Поэтому с кладбища он поехал с Тессой на «даймлере» в Гринвуд. Понемногу Тесса успокоилась, она сидела, разглаживая флаг у себя на коленях.
— Он так любил небо! — сказала она. — То, что он лежит сейчас в земле, несправедливо. Я не могу в это поверить. Там, на кладбище, мне все казалось, что он сидит за штурвалом одного из самолетов, что пронеслись над могилой.
— Да, Тесса, жизнь била в нем ключом. Я так и не смог понять его. Он был многогранным, сложным человеком.
— Он был хорошим человеком, только и всего. Да, он считал, что не бывает людей, которых нельзя было бы приручить, но в то же время был очень добрым. Он всегда поступал как порядочный человек, а потом втайне мучил себя.
— Да. Ты права. Я и представить себе не могу, что кто-то другой смог бы остаться рядом с Лайей в те дни...
— Он все еще пишет... — Она осеклась и поправилась: — Писал ей.
— Я теперь виню себя за то, что не смог быть ему хорошим отцом.
— Он не хотел бы, чтобы вы так переживали, дядя, — сказала она. — Он собирался помириться с вами.
Бад уже говорил об этом Три-Вэ, но тот был безутешен, так как счел это явным доказательством того, что сын и не пытался выйти из рокового пике...
— Дядя, просто он выполнял рискованные трюки, — сказала Тесса, словно угадав его мысли, — он не хотел покончить с собой.
Три-Вэ отвернулся.
Они ехали мимо нефтяных разработок в черте Лос-Анджелеса. Много лет назад они были открыты Три-Вэ. Несколько вышек, стоявших среди домов, до сих пор качали нефть.
— Папе не следовало пытаться выйти сегодня из дома, — встревоженно сказала Тесса.
— С ним все будет в порядке.
Она опустила стекло. Холодный воздух трепал белые фиалки в вазе, прикрепленной внутри машины. Тесса вдруг разрыдалась.
— Ничего, Бад крепкий человек, — попытался успокоить ее Три-Вэ.
— Я о Кингдоне... Как я могла оставить его там... в могиле?
Он прижал ее к себе.
— Территория кладбища когда-то принадлежала Паловерде. Так что он похоронен в родной земле.
Она все еще тихонько плакала, когда старик-привратник отворил перед ними ворота Гринвуда. Машина въехала на аллею, ведущую к дому. Бросив случайный взгляд вперед, Три-Вэ почувствовал, как у него перехватило дыхание. Там, меж холмами, резали глаза ослепительно белые стены... Паловерде... Паловерде... Они возвращаются в лоно семьи. Как хорошо! Паловерде, вотчина Гарсия, место, где они с Бадом любили и теряли, где впоследствии то же самое испытал и Кингдон. Паловерде, некогда представлявшее необъятных размеров поле горчицы высотой в человеческий рост, а ныне город с полумиллионным населением. Паловерде, полуразвалившееся ранчо, где он однажды увидел своего светловолосого брата, угощавшего апельсином хрупкую, недоступную девочку... Паловерде, где одна хмельная минута изменила всю его дальнейшую жизнь. Паловерде, которое, как он всегда считал, должно принадлежать ему и которое на самом деле по праву наследования и по заслугам принадлежало его брату. Брат был сильнее и великодушнее его. В отличие от многих других брат сумел постичь секрет любви. Паловерде!
Они подъехали к дому. Хосе открыл заднюю дверцу. На балкон вышла Амелия и помахала Тессе рукой.
— С ним все в порядке, — сказала Тесса, повернувшись к Три-Вэ.
Войдя в ярко освещенный, застекленный сверху внутренний дворик, она сняла свою простенькую фетровую шляпу. Ее лицо осунулось, глаза опухли от слез.
— Дядя, прежде чем мы поднимемся наверх, я должна спросить вас...
— О чем, милая?
