Глава 25
Когда древняя земля повернула свой северный лик к великой сияющей звезде, вокруг которой она вращается, даже пространства, лежавшие близ ледников, почувствовали прикосновение нежного тепла и стали медленно освобождаться от спячки, охватившей их в самую глубокую и холодную зимнюю пору. Сначала весна вступала в свои права неуверенно, но затем, словно предчувствуя, что ей отведен краткий срок, стала с яростью и упорством крушить ледяной покров. Потоки талой воды увлажняли и оживляли землю.
Капли, падавшие с ветвей и сводов земляного жилища в первые безморозные полдни, ночами замерзали и превращались в сосульки. Дни становились все теплее — и сосульки разрастались в конусообразные ледяные колонны, а потом, подтаяв, пробивали сугробы, превращая их в горки грязи, в конце концов изливавшиеся глинистой жижей. Ручейки талой воды собирались в бурные потоки, которые уносили с холмов всю накопившуюся за месяцы стужи влагу. Потоки устремлялись в старые трещины и ущелья или пробивали себе новые русла в мягком лессе.
На еще скованных льдом реках стоял рев и треск — это вода рвалась из зимнего плена, стоило чуть подтаять ледяному покрову. А потом, без предупреждения, эти звуки сменил резкий удар и затем бурный грохот — знак того, что лед больше не сдерживает весеннее половодье. Комья земли и льдины, качаясь на волнах, ныряя и всплывая, неслись в стремительном, мощном течении, означая приход нового времени года.
Паводок как будто смыл зимний холод, и обитатели стоянки, которые, как и река, были скованы холодом, вышли на свежий воздух из своего убежища. Хотя потеплело только относительно, возродившаяся рядом жизнь придавала силы и тем, кто жил в земляном доме. Каждый выход наружу приносил радость и даже весеннее очищение.
Народ Львиной стоянки был чистоплотным — по их собственным меркам. Талой воды хватало с избытком, но, чтобы добыть чистую воду, разводили огонь, не жалея запасов топлива. Более того, воду, которую добывали, растапливая снег, они использовали не только для питья или приготовления пищи, но и для мытья; время от времени они совершали и полные омовения. Все личные вещи находились в полном порядке, оружие и все необходимые инструменты хранились бережно, ту немногочисленную одежду, которую носили в помещении, чистили, чинили и время от времени стирали. Но к концу зимы вонь в земляном жилище стояла страшная.
Дурной запах вызывали и запасы продовольствия — подгнившее вареное и сырое мясо; горящее масло, часто прогорклое: корзины, в которые испражнялись и которые не всегда сразу же выносились, и люди. Да, они время от времени смывали с себя пот и грязь (это, между прочим, спасало их от кожных болезней), но заглушить естественный запах тела это не могло. Впрочем, они к тому и не стремились. Запах, на их взгляд, был неотъемлемой частью индивидуальности каждого человека.
Мамутои привыкли к насыщенным и острым естественным запахам каждодневной жизни. Их обоняние было так же изощренно, как зрение и слух, и так же необходимо, чтобы ориентироваться в окружающем мире. Даже запахи животных не казались им отталкивающими; они тоже были естественными, природными. Но с началом весны даже их ко всему привычные носы замечали, что воздух в закрытом помещении, где долго жили бок о бок двадцать семь человек, стал тяжеловат. Весной занавеси у входа в дом отворачивались — землянка проветривалась, и все накопившиеся за зиму нечистоты выносились вон.
Эйле, помимо прочего, надлежало очистить конский загон от навоза. Лошади хорошо пережили зиму. Это радовало Эйлу, но не удивляло. Степные лошади — большие, сильные животные, привычные к суровым зимам. Хотя им самим приходилось изыскивать себе пропитание, Уинни и Удалец свободны были уходить и возвращаться туда, где их ожидали защита и ночлег, — их дикие собратья и надеяться на это не могли. К тому же для них всегда были запасы воды и даже немного пищи. На воле лошади быстро развивались — в нормальных обстоятельствах это необходимо для выживания, и Удалец, как и другие жеребята, рожденные одновременно с ним, сильно вырос. Хотя ему суждено было подрасти еще немного в ближайшие несколько лет, он уже был крупным молодым жеребцом, побольше своей матери.
Весна — это скудное время. Запасы пищи иссякают, особенно излюбленные обитателями стоянки растительные продукты, а новых еще мало. Все были рады, что осенью удалось выбраться на последнюю бизонью охоту. Если бы не это, сейчас было бы трудно с мясом. Но хотя мяса еще было вдоволь, этого было мало. Эйла, вспомнив о том, как Иза готовила весенний бодрящий напиток для Клана Брана, решила помочь стоянке. Ее отвар из сушеных трав и ягод — включая богатый железом желтый щавель и розовый шиповник, помогающий от цинги, — отчасти восполнял недостаток витаминов. Но все же все изголодались по свеженькой зелени. Впрочем, познания Эйлы пригодились не только для приготовления бодрящих отваров.
Очаги, масляные лампы и тепло, выделявшееся человеческими телами, хорошо согревали полуподземное жилище. Даже когда снаружи стояли отчаянные холода, в доме носили мало одежды. Зимой, перед тем как выйти наружу, все тщательно одевались; но когда снег стал таять, эти предосторожности были отброшены. Хотя солнце только начало пригревать землю, тепло так опьянило многих, что они выходили наружу, не надевая на себя почти ничего сверх обычной домашней одежды. Весной часто шли дожди, стояла непролазная грязь от талого снега, и люди нередко возвращались промокшими и замерзшими — и простужались.
Эйле приходилось лечить их от кашля, насморка и боли в горле. Весной, когда потеплело, это случалось даже чаще, чем в самые холодные дни зимы. Эпидемия весенних простуд захватила всех. Даже сама Эйла на несколько дней слегла в постель с легкой лихорадкой и грудным кашлем. Уже к середине весны ей пришлось хотя бы по разу полечить каждого обитателя стоянки.
Неззи сказала ей, что весенние простуды — дело обычное, но, когда вслед за ней слег Мамут, Эйла забыла о своей болезни и стала ухаживать за ним. Он был глубоким стариком, и его состояние беспокоило ее. Сильная простуда могла оказаться роковой. Шаман, однако, несмотря на свои преклонные лета, был наделен завидным запасом сил и поправился даже быстрее прочих. Ее заботы трогали его, и все же он убеждал Эйлу обратить внимание на других, которые, может быть, больше нуждаются в ее помощи, а главное — поберечь себя.
Потом заболела Фрали, которую измучил глубокий, сотрясающий все тело кашель. Но как бы Эйла ни стремилась помочь подруге — это было не в ее силах. Фребек отказывался пускать Эйлу в свой очаг. Крози яростно спорила с ним, и все были на ее стороне, но он оставался непреклонен. Крози даже убеждала Фрали пренебречь запретом Фребека, но бесполезно. Больная только качала головой и заходилась в кашле.
