На крестьянских полях, между дорогой и болотом, росла скудная рожь, ибо здешние земли не отличались плодородием...
Конечно, проезжая в Троицу на богомолье мимо Алексеевского, царь Алексей Михайлович, возможно, и заезжал в свое новое поместье, но пристальное внимание на него обратил лишь десятилетие спустя, после того как оно стало его собственностью. То ли расстояние до ближайшего путевого дворца, который находился в Тайнинском, показалось ему слишком большим, то ли подчиняясь присущей ему страсти строить (никто из русских царей не построил столько царских дворцов - парадных, летних, путевых, охотничьих, как он), но весной 1673 года Алексей Михайлович приказал поставить в Алексеевском путевой царский дворец, и летом того же года началось строительство.
Царский указ требовал срубить и отделать "хоромное строение" к "государеву пришествию", то есть к ближайшему очередному царскому походу в Троице-Сергиев монастырь, - к октябрю месяцу.
Строили дворец стрельцы и "вольница" - наемные работники, первых было более двухсот человек, вторых - до четырехсот.
К октябрю дворец и необходимые хозяйственные постройки были готовы.
Село было перенесено ближе к Троицкой дороге, деревенские поля и огороды перепланированы под дворцовые службы.
На берегу Копытовки встал дворец, составленный из срубов, соединенных по две клети, которые образовывали отдельные покои каждого члена царской семьи, состоящие из передней и комнаты. Такой элемент в тогдашних строительных документах называется "двойней": в старинном плане дворца его покои обозначены как "государева двойня", "двойня государыни царицы", "двойни государей царевичей" и двойни "больших" и "меньших" царевен. Двойни, хотя и были соединены между собой переходами, каждая имела свою особую крышу. Наверное, крыши были различной формы, как в известном нам по рисункам Коломенском дворце, поэтому Алексеевский дворец должен был представлять собой живописное зрелище.
Вокруг дворца, но на достаточном отдалении от него, располагались хозяйственные службы: "сытный", "кормовой" и "хлебный" дворы, поварня, изба скатертная, сруб "на фряжские вина", погреба, солодовый завод, большой конюшенный двор, мельница у запруды, возле специально выкопанного "прудка" - "гусятный двор", отведено место, где "быть огороду", территорию дворца окружала ограда, у входа стояла "избушка караульная". Были построены помещения для свиты: для бояр и боярынь. Между дворцом и службами пролегали мостовые из бревен, на которых для гладкости и покойной езды был набит тёс.
Алексей Михайлович остался доволен новым дворцом и работой строителей. Сохранился его указ, в котором он распорядился тех стрельцов, "которые были у дела в селе Алексеевском на Оптекарском дворе напоить и накормить, да им же в приказ дать по кружке вина (то есть добавить вина к ежедневному рациону. - В.М.)". Безусловно, получили награды и царскую благодарность и другие строители.
В том же, 1673 году рядом с одноглавой небольшой церковью Алексея, человека Божия, заложили большой пятиглавый храм во имя Тихвинской иконы Божией Матери. Но достроен и освящен он был уже после кончины царя Алексея Михайловича в 1680 году.
Тогда же в новом селе у дороги была поставлена каменная часовня святых благоверных князей Бориса и Глеба в виде небольшой одноглавой церковки. Полуразрушенные остатки часовни можно было видеть еще в конце 1940-х годов против нынешнего кинотеатра "Космос", сейчас там пустое место.
К сожалению, не сохранилось рисунков Алексеевского путевого дворца, тем более его интерьеров.
В Архиве древних актов имеется инвентарная опись Алексеевского дворца, правда составленная в 1757 году, когда в нем уже не жили. Опись содержит сведения о плане дворца, о строительных и иных материалах, употребленных при его постройке и отделке. Вот фрагменты этой описи.
"Дворец. В нем одиннадцать покоев, в них потолки бревенчатые подбиты тесом, полы дощатые, и те потолки холстом обиты и выбелены мелом, а стены обиты бумажными разных цветов обоями немецкими, в том числе в двух покоех к церкви обиты русскими бумажными ж обои. Под потолками карнизы столярные выбелены мелом. Во всех тех же покоях сорок окошек, в них окончины стеклянные двенадцать, двери топорной (то есть тесаные, гладкие. - В.М.) работы, с одной стороны обиты сукном красным, по краям кожею, с другой стороны выкрашены разною краскою... Печек одиннадцать из разных живописных израсцов... Между тех покоев двое сени... В тех же сенях лесница для ходу вверх, при той леснице в проходные сени дверь. Оные сени обиты бумажными немецкими обоями по брусничной земле (то есть по основе из тесаного бруса, а не круглым бревнам. - В.М.), у оных сеней потолки обиты белым холстом... Против тех двух сеней два рундука (крыльца. - В.М.) с плошатками... Для выходу к пруду двое двери... У тех же сеней шесть нужников".
Опись дает достаточно полное представление об устройстве дворца, о количестве, расположении и назначении его помещений, об отделке стен, полов и потолков. По ней можно сделать чертеж, но только чертеж. Населить же дворец, увидеть и почувствовать ту особенную жилую атмосферу, которая в каждом доме бывает своя, можно лишь с помощью воображения. Как сделал это Н.М.Карамзин, бродя по пустому, уже наполовину разрушенному, от которого остались одни стены, дворцу и потом описав свои мысли и чувства, при этом возникшие, в очерке "Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице и в сем монастыре".
"...Через несколько минут открылось село Алексеевское, напоминающее именем своим царя Алексея Михайловича, который приготовил Россию к величию и славе. Но там представляется глазам еще другой ближайший его памятник: старый дворец, где он всегда останавливался на возвратном пути из монастыря Троицкого и распоряжал торжественный въезд свой в Москву. Я спешил видеть сие почтенное здание, едва ли не старейшее из всех деревянных домов России.
Оно очень невысоко, но занимает в длину сажен тридцать. На левой стороне от Москвы были комнаты царя, на правой жили царевны, а в середине царица; в первых окна довольно велики, а в других гораздо менее и выше от земли, вероятно, для того, чтобы нескромное любопытство не могло в них со двора заглядывать: тогда думали более о скромности, нежели о симметрии. Стены разрушаются; но я осмелился войти в дом и прошел во всю длину его, если не с благоговением, то, по крайней мере, с живейшим любопытством. Печи везде большие, с резными, отчасти аллегорическими фигурами на изразцах. Внутренние украшения не могли истощить казны царской: потолки и стены обиты выбеленным холстом, а двери (и то в одних царских комнатах) красным сукном с широкими жестяными скобами; окна выкрашены зеленою краскою.
Я воображал нашего доброго русского царя, сидящего тут среди вельмож своих или, лучше сказать, перед ними; тогда и самые важные бояре, приходя к государю, останавливались у дверей; а сиживали с ним единственно в совете или за обедом, и то за другим столом.
К сожалению, мы худо знаем старинные обычаи, а что и знаем, то по большей части от иностранцев, которые, быв в России, описывали их: например, Герберштейн, Петреус, Олеарий, Маржерет и другие. Летописцы наши и не подозревали, что должно изображать характер времени в его обыкновениях, не думали, что сии обыкновения меняются, исчезают и делаются занимательным предметом для следующих веков. Не все то любопытно, что хорошо; зато многое любопытно, чего и нельзя назвать хорошим. Пусть мы умнее своих предков, пусть нам нечего занять от них; но самое просвещение делает ум любопытным: хочется знать старину, какова ни была она, даже и чужую, а своя еще милее. Мне случилось видеть памятники иностранной древности; но дворец государя Алексея Михайловича гораздо более занимал мое воображение, даже и сердце. Я с какою-то любовью смотрел на те вещи, которые принадлежали еще к характеру старой Руси; с каким-то неизъяснимым удовольствием брался рукою за дверь, думая, что некогда отворял ее родитель Петра Великого, или канцлер Матвеев, или собственный предок мой, служивший царю. Я чувствовал, что во мне не простыла русская кровь!
Москва не много видна из окон дворца; но вероятно, что бывший с этой стороны забор (ямы столбов не загладились еще в некоторых местах) не дозволял и того видеть: в старину любили жить открытым сердцем, а не в открытом доме. Перед окнами растут две березы, из которых одна запустила корень свой под самый дом; может быть, царица Наталия Кирилловна посадила их! Другая стена без окон, но с дверьми в сад или в огород, который, без сомнения, украшался всего более подсолнечниками (этот вкус видим еще и ныне в провинциальных купеческих огородах); теперь густеют в нем одни рябины, малиновые и смородинные кусты, такие старые, что царевны могли еще брать с них ягоды. Тут видны развалины двух бань, в которые они езжали нередко из самой Москвы, даже зимою, как я слыхал от стариков, сведущих в русских преданиях. Вокруг дворца не осталось никаких других зданий, кроме погреба, где не только лед, но даже и снег не тает до глубокой осени; следовательно, царь мог всегда пить здесь самый холодный мед! Он любил Алексеевское, хотя, впрочем, местоположение очень обыкновенно: ровное и гладкое; на левой стороне видна сосновая роща. Большая каменная церковь Алексеевская сооружена также царем Алексеем Михайловичем. Дворец подле нее. Пусть одно время разрушит его до основания, а не рука человеческая! У нас мало памятников прошедшего; тем более должны мы беречь, что есть!"
