…Он еще тысячу раз изменит решение. Будет надеяться и терять надежду. Будет выбегать с захолонувшим сердцем на каждый вызов к гонии — вернулись?! И будет представлять себе, что делают дружки сейчас, хотя никакого «сейчас», никакого совмещения времени нельзя предположить в Совмещенных Пространствах. Но безразлично! — сейчас, он знал — сейчас они стартуют, и кровь отливает от мозга при переходе, и синий клуб озона поднимается над асфальтом. Стартуют и возвращаются, и ждут следующего дня, пока спящий город отдает энергию «Криолятору». Стрельба по площадям. Вчера баросферу выкинуло из СП — попали в глубину, в магму. Позавчера было давление под пределом, и пустая черная вода стояла за иллюминатором. Сегодня будет ничто. Космос, лишенный времени — пространства, температуры, давления. Баросферу окружает лишь то, что испаряется с ее поверхности — ни звезд, ни лучика света…
…Так начиналось величайшее, со времени Киргахана, событие в истории Равновесия. Впоследствии назовут его Поворотом Ахуки, будут обмысливать, строить предположения. Никто не будет знать, что в начале была дорога и кучка всадников, и среди них — смятенный, одинокий потерянный Николай Карпов, которого назовут Адвестой Рыжебородым, Пришельцем, Железным Адвестой, а долгое, долгое время спустя — Шестируким Властелином железа, а еще позже забудут и его вместе со всем, что было.
Дорога, питомник, долгий полет на Птицах. К исходу вторых суток они достигли цели. Холодный ветер нес запах льда, за коричневым островерхим хребтом алели на закате снежники Гималаев. Поселок был маленький, плохо обжитой, с высоты он был виден весь. Треугольник между рекой и дорогой. Но Равновесие везде одинаково. Здесь тоже пахло чистой водой и плодами. В воздухе плыл вечерний шум: трескотня древесных лягушек и обезьян, песни, ровный гул Раганги на порогах и мягкие шаги людей. Под быстро темнеющим небом светились бордюрные травы, обозначающие проулки. На пологом косогоре, недалеко от гонии высвечивался желтый огромный узор, похожий на виноградную кисть — каждая ягода была по четыре метра в диаметре. Он тянулся метров на триста к берегу Раганги — весь косогор выглядел гигантской декоративной клумбой. Но это была не иллюминация в честь новой жизни, как подумал Колька. Строились новые дома. Бурный рост стен и крыш сопровождается ярким желтым свечением, похожим на свет в подземельях Памяти. «Здесь тебе будет лучше, — сказала Дхарма. — Воздух сухой и прохладный».
Они повернули к косогору и пошли среди фундаментов этой странной стройки. Прежде Кольке не пришлось увидеть, как строятся живые дома.
Где — то наверху, над берегом, тихо шипели стволы — водососы, поднимающие воду Раганги на верхнюю точку косогора. Вся площадь была иссечена канавками — арыками, где — то в них еще возились роющие животные, обравнивая откосы. Но в основном арыки уже поросли травой, и в них паслись водяные козлики. Тонкие копытца стеклянно булькали в воде. За кольцами стен, еще не достигших метрового роста, суетились большие грызуны Строителей, что — то подгрызали, сверкая круглыми глазками, волоча трехгранные хвосты. Кое — где можно было увидеть и самого Строителя, коренастого, сурового, с замашками полководца. Он посылал грызунов, резко взмахивая ладонью, повернутой определенным образом. Один из них, освещенный снизу, как театральный призрак, тихо засмеялся и промолвил:
— Э — а, Врач Дхарма! И ты приехала ковать железо?
— Прохладной полуночи, — поздоровалась Дхарма.
Колька смотрел как зачарованный на хоровод гладкрчерных зверей — размером с крупную таксу. Короткими прыжками они кружились по площадке будущего дома, взрыхляя и выравнивая землю, выдирая корни…
— Колия, пойдем, нас ждут, — позвала Дхарма, но Строитель, осторожно пробравшись между грызунами, подошел и улыбнулся Кольке.
— Спокойной полуночи, друг! Я пойду с вами. Послушаем, что скажут Наблюдающие Небо.
— Послушаем, — сказала Дхарма. — Иди с нами, если хочешь.
Строитель перестал улыбаться. Правда, лицо его сохранило улыбку — белели зубы под черной скобкой усов.
— Ты — с ним. Прохладной полуночи вам обоим… Он легко повернулся и побежал вниз, к гонии.
— О — ах, я нагрубила ему, Адвеста. Он был хорош.
— Да? — сказал Колька. Грызуны работали, как заведенные.
— Он был первым, — сказала Дхарма.
Она стояла подняв тонкие плечи и доверчиво смотрела на него. Наверняка, она понимала, что в нашем мире это происходит не так. Говорится по — другому. Она все понимала, боялась сделать ложный шаг, но поступала так, будто не боялась ничего.
— Идем, рыжая белочка, — сказал Колька.
Он устал. Переезд был трудный, долгий. А Дхарма — надо принимать ее такой, какая она есть. Позже он попробует ее понять, а сейчас ему нужно, чтобы она была рядом, когда он засыпает. Когда лягушки трещат в листьях и из дома выливается ночной свет.
Глава 9
Прошел месяц. Вторая жизнь, как казалось, прихватила и успокоила Кольку. Он по — прежнему был счастлив с Дхармой и старался быть с ней как можно больше, но работы тоже становилось все больше. Сразу после переезда ему пришлось приступить к «этим идиотским лекциям», как он выразился про себя. Он здорово волновался — как ни обзывай дело, к нему надо относиться добросовестно.
Добросовестно! Для начала он собрал группу теоретиков — Наблюдающих Небо — чтобы разобраться в их познаниях и выработать общий лексический минимум, словарь, что ли. Он предупредил Ахуку, что понадобится доска. Поэтому для занятий было выбрано уютное место, в тени, под гладким срезом скалы, черной, как настоящий аспид. Слушатели рассаживались на земле, а Колька топтался перед «доской», пробовал рисовать, стирать, и угрюмо сопел.
Он волновался и абсолютно не был уверен в успехе. Переводить с одного математического языка на другой нисколько не проще, чем с русского на язык ирокезов, в котором каждое понятие выражается одним словом, длинным, как поезд. Даже труднее — в человеческой практике лингвистические переводы привычны, а язык математики для каждой цивилизации единый. Как, скажем, обойтись без понятия о тригонометрических функциях? Без них мы не представляем себе математики, а раджаны, по — видимому, обходились совершенно иными абстракциями. Задача осталась бы безнадежной, имей Колька дело с землянами. Их пришлось бы заново учить математике. Но раджаны владели трехъязычным мышлением, постоянно переводили с человеческого математического языка на язык Наран, то есть не считали свое математическое мышление единственно возможным. Кроме того, их память была не чета нашей, все уравнения, формулы и преобразования они держали в уме и проделывали в уме, как шахматисты, играющие «вслепую». Но оглядывая сотню лиц, обращенных к нему с доброжелательным и доверчивым ожиданием, Колька просто не знал, как подступиться к теме. Подбегали опоздавшие, усаживались, посмеивались — черные головы, черно — коричневые лица…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
