Садат, первый арабский реалистически мыслящий лидер после Абдуллы, осознал это обстоятельство. Менее чем через 6 месяцев после победы Ликуда, 9 ноября 1977 г., он выступил с предложением о мирных переговорах. Мирный процесс был долгим и очень трудным. Он был срежиссирован президентом Джимми Картером, и финансовую базу для него обеспечивала щедрость американских налогоплательщиков, что немаловажно. Его кульминацией явились непрерывные переговоры в течение 13 дней, начиная с 5 сентября 1978 г., в летней президентской резиденции Кэмп-Дэвиде, которую Бегин не без специфического юмора назвал «концлагерь-люкс». И потребовалось еще 6 месяцев, чтобы превратить соглашение в детальный текст договора.
Достигнутый компромисс был уже подлинным, а потому и длительным. Египет признавал право Израиля на существование и гарантировал нерушимость его южной границы; тем самым он практически вычленил себя из военного баланса, впервые дав Израилю возможность почувствовать себя в настоящей безопасности. В обмен Израиль отдавал Синай вместе с нефтяными месторождениями, базами ВВС и поселениями, что с точки зрения Израиля имело существенное эмоциональное значение. Он даже был готов на уступки в вопросе о Западном Береге и Иерусалиме в обмен на дополнительный договор с палестинцами и другими арабскими государствами. Но эта готовность пойти на жертвы оказалась не востребована. Кэмп-Дэвид предложил палестинским арабам наилучшие шансы со времен ооновского плана раздела Палестины 1947 года. И вновь они пренебрегли ими, даже не попытавшись вступить в переговоры. В результате Иудея и Самария остались в руках Израиля, хотя и в виде «оккупированных территорий», а не международно признанных приобретений. Договор, как и любой исторический компромисс, потребовал от его участников значительных жертв. Бегину он стоил нескольких старых политических друзей. Садату, самому опасно-предательскому и отважно-щедрому из врагов Израиля, он стоил жизни.
В историческом контексте израильско-египетский мирный договор имел колоссальное значение уже с момента подписания. С 1920-х годов источником силы арабов, как экономической, так и политической, всегда была нефть Персидского залива и Верхнего Ирака. Во второй половине 70-х эта нефтяная мощь неизмеримо выросла. В 60-е годы спрос на нефть возрастал быстрее, чем ее поставки. В 1973 г. эту тенденцию радикально усугубили политические акции средневосточных нефтяных государств в ответ на «Войну Судного Дня». Цены на нефть утроились, поднявшись с 3 до 10 долларов за баррель. К концу 1977 г. цена поднялась до 12,68 долл., в 1979-80 гг. она вновь утроилась, достигнув 38,63 долл. за баррель к концу 1980 г. Удесятерив доходы арабов от нефти, эта революция нефтяных цен стала огромным источником финансирования закупок оружия арабами и поддержки антиизраильского терроризма. Одновременно интенсифицировались дипломатические маневры арабов вокруг стран Запада и Третьего мира. Франция, например, построила Ираку современный атомный реактор, чей быстро развивающийся военный потенциал вынудил Израиль разбомбить его 7 июня 1981 г. Некоторые страны Третьего мира, поддавшись давлению арабов, разорвали с Израилем дипломатические отношения. Арабское влияние росло и в ООН, причем весьма энергично. В результате в 1975 г. Генеральная Ассамблея приняла резолюцию, приравнивавшую сионизм к расизму. Последователю муфтия Ясиру Арафату, лидеру главной арабской террористической группы, Организации освобождения Палестины, ООН и многие государства, ранее дружественные Израилю, присвоили статус главы правительства. Возникла реальная опасность того, что Израиль загонят в международное гетто, до того монопольно занятое Южной Африкой.
На этом фоне мирный договор с Египтом и факт его полного выполнения обеими сторонами был серьезной поддержкой положения Израиля на мировой арене. Если бы палестинцы включились в этот момент в переговоры, нет сомнения, что Израилю пришлось бы отдать большую часть Западного берега. Но исторический шанс был упущен в пользу бесплодного терроризма, и «окно» захлопнулось. С 1981 по 1985 г. цена на нефть постепенно ползла вниз по мере того, как предложение приходило в равновесие со спросом. К январю 1986 г. она составляла 25 долларов за баррель, а в апреле упала ниже отметки 10, т. е. с учетом инфляции стала ниже, чем до Войны Искупления (Йом-Кипур). Баланс экономических и политических сил снова стал склоняться в пользу Израиля. На этом этапе, в конце 80-х годов, Израиль обладал Западным берегом уже в течение двадцати лет, и его границы, хотя местами и «временные», стали приобретать характер постоянных.
По сути дела, ложность обоих аргументов, лежащих в основе отказа арабов от переговоров (иногда они говорили, что якобы время работает на них, а не на Израиль, а также проводили неправомерные аналогии со средневековыми государствами крестоносцев), была доказана первыми сорока годами существования Израиля. Израиль превратился в страну, способную обеспечить максимальную степень собственной безопасности, не пожертвовав своей первоначальной целью – свободой, и сохранившую гибкость в ведении переговоров и эмпиризм отцов-основателей. Оказалось, что время на стороне не арабов, а израильтян. Более того, сам факт, что арабы продолжали придерживаться линии на войну, побуждал к размышлению о категориях исторических границ Израиля даже израильских эмпириков. Официальная «Годовая книга правительства» за 1951-92 гг. отмечала: «Государство было сформировано лишь в части Земли Израильской». Множество евреев считали все новые победы Израиля моральным мандатом на расширение границ. Для благочестивых евреев в этом была рука Провидения, для светских – судьба. В 1968 г. главный раввин сефардов доказывал, что не возвращать завоеванные территории – религиозный долг. В том же году Киббуц Дати, представляющий религиозные коллективы, рекомендовал молитву ко Дню Независимости: «Расширь же границы нашей земли, как Ты обещал нашим праотцам, от реки Евфрата до реки Египетской. Возведи свой святой город, Иерусалим, столицу Израиля; и да установится там Твой храм, как в дни Соломона». Д-р Гарольд Фиш, ректор университета Бар-План, настаивал: «Есть лишь одна нация, кому эта земля принадлежит по доверию и завету, и это – еврейский народ. Никакие временные демографические изменения не могут поколебать тот факт, являющийся краеугольным камнем еврейской веры; как одна жена не может иметь двух мужей, так и одна земля не может принадлежать двум суверенным нациям». Победа 1967 г. породила также многопартийное движение под названием «Земля Израиля», которое стояло на том, что Государство Израиль, представляющее только израильских граждан, не имеет морального права отдавать хотя бы часть завоеванной Земли Обетованной, поскольку последняя является собственностью всего еврейского народа в целом и должна быть сохранена для грядущего воссоединения его, или Алии. Эта категория нео-сионистов, которые в подтверждение своей линии могли цитировать Герцля, Бен-Гуриона, а равно и Жаботинского, доказывала, что в Израиле поселилась пока лишь пятая часть мирового еврейства. Конечной же целью сионизма должно быть возвращение всей нации; чтобы всех разместить, нужна и вся земля.
Это, разумеется, некая гипербола, и политическую идеологию такого рода Израиль на практике всегда отвергал. В то же время в некоторых вопросах конституционного характера Израиль занимал идеалистическую позицию, считая своей непременной обязанностью принять в качестве иммигранта любого еврея, который хотел бы прибыть как оле, т. е. «еврея, прибывающего в Израиль на поселение». В этом была главная цель его создания. Такое положение было заложено в первой Базельской программе 1897 г., в Статье 6 мандата 1922 г., в Декларации Независимости от 14 мая 1948 г. и формально закреплено в Законе о Возвращении 1950 г. Раздел 4В Закона определяет еврея как «человека, который рожден от матери-еврейки или был обращен в иудаизм и не является адептом иной религии». Но вопрос, кто же является евреем, на практике совсем не прост. Он был одним из самых запутанных в еврейской истории начиная со времен самаритян. С ростом секуляризма он стал еще более трудным. В современной Европе зачастую евреев определяли не они сами, а антисемиты. Карл Люгер говаривал: «Еврей – это всякий, про кого я скажу, что он – еврей». Большинство современных евреев готовы считать евреем того, кто себя им чувствует. Но для судов этого недостаточно. Галахический закон настаивал на религиозном элементе. Это означало, что в Израиле потомки от смешанных браков, где мать – нееврейка, будучи израильскими гражданами, говорящими на иврите, воспитанными в духе еврейской истории и служащими в израильской армии, не могут быть юридически названы евреями, не пройдя особого процесса обращения. С другой стороны, Галахический закон объявлял, что даже обращенный еврей остается евреем. Неспособность прийти к чисто светскому определению еврея приводила к кризису кабинета министров и отставке. Когда еврей по рождению, Освальд Руфейзен, который крестился и стал кармелитским монахом «братом Даниилом», обратился в соответствии с Законом о Возвращении за разрешением на въезд, дело дошло до Верховного Суда (Руфейзен против Министра внутренних дел, 1962). Судья Зильберг (от имени большинства) постановил, что Закон о Возвращении является светским актом. С его точки зрения принадлежность к евреям должна определяться не согласно галахе, а с точки зрения того, как евреи вообще понимают этот термин: «По моему мнению ответ на этот вопрос четок и ясен – еврей, ставший христианином, перестает быть евреем».
