В июле 1940 г. произошла смена руководства Наркомата нефтяной промышленности. Наркомом был назначен Иван Корнеевич Седин, который до этого работал секретарем Ивановского обкома ВКП(б). Осенью того же года руководители нашего наркомата, неф- текомбинатов и трестов были приглашены на беседу к Сталину. С небольшим докладом о положении дел в стране с добычей нефти выступил я как первый заместитель народного комиссара. И на этот раз Сталин слушал мою информацию очень внимательно. Расхаживая по кабинету, он задавал вопросы, как бы ведя со мной диалог. Его особенно интересовало положение со строительством первого на Востоке страны нефтеперерабатывающего завоДа в Башкирской республике. В свою записную книжку Сталин тут же записал все, что в первую очередь необходимо для скорейшего пуска завода, а заместители главы правительства Берия и Вознесенский получили соответствующие оперативные указания.
Я и выступавшие в прениях товарищи обратили внимание руководства на невысокое качество поставляемого оборудования и особенно труб, которые у нас производились из обычной стали, а нужна легированная сталь.
Заодно все жаловались на частые срывы с поставками утяжеленных бурильных труб, которые могли повысить скорость бурения скважин.
Сталин попросил Седина дать необходимые разъяснения. Тот встал навытяжку, растерялся, стал путаться и, наконец, беспомощно замолчал. Сталин пристально смотрел на него, покачивая головой… Седина можно было понять: он никогда не был нефтяником, да и соответствующего опыта явно недоставало.
Пришлось мне выручать наркома и объяснять причины многочисленных аварий при бурении скважин. Покритиковал я и Наркомат черной металлургии, который часто срывал поставку утяжеленных бурильных труб. Сталин тут же подошел к письменному столу, взял телефонную трубку и позвонил наркома черной металлургии Тевосяну. Спросил его:
— Товарищ Тевосян, Вы не очень заняты? Тогда прошу немедленно приехать ко мне.
Наркомчермет СССР находился недалеко от Кремля, в том же здании, что и мой наркомат. И где–то через 10 минут Тевосян появился на нашем заседании. Сталин поздоровался с ним за руку и говорит:
— Товарищ Тевосян, вот здесь товарищ Байбаков жалуется на то, что во многих авариях виноваты Ваши трубы плохого качества. Товарищ Байбаков, пожалуйста, уточните, о чем идет речь…
Известно, что наступление лучшая форма обороны. Этот метод сразу же использовал Тевосян, активно ополчившись на меня. Он начал оправдываться, бурно доказывая свою непричастность к простоям буровых. Мы стали с ним спорить, и это продолжалось несколько минут.
Сталин отошел в сторону, недовольно поморщился, а затем сказал:
— Вы поспорьте, поругайтесь, а мы послушаем…
Мы оба сразу замолчали. После небольшой паузы Тевосян заметил, что трубы, о которых идет речь, испытывают при бурении скважин огромную нагрузку. Пробовали изготавливать из орудийной стали, но они все равно ломаются…
— Что же делать будем? — спросил Сталин.
— Будем осваивать, — как–то неконкретно, «в общем плане» ответил Тевосян.
Сталин строго взглянул на него и с иронией произнес:
— А не получится у Вас, товарищ Тевосян, как у того пожилого, который женился на молоденькой, сам мучался и ее мучал? Лучше скажите, что требуется, чтобы изготавливать качественные трубы?
Явно смутившись, Тевосян пояснил: для выпуска качественных труб нужна легированная сталь, а для этого надо молибден добавлять к обычной стали.
— А сколько его нужно на первое время? — поинтересовался Сталин.
Немного подумав, нарком ответил, что необходимо выделить молибдена по крайней мере 300 тонн.
Сталин обращается к присутствовавшему на заседании председателю Госплана Николаю Алексеевичу Вознесенскому:
— Товарищ Вознесенский, почему Вы не даете необходимые добавки молибдена?
Тот отвечает таким сухим, официальным тоном:
— Товарищ Сталин, у нас его нет в свободном наличии. Имеется только в неприкосновенном запасе, в НЗ.
Я решился тогда вмешаться в разговор и заметил, что каждая поломка труб вызывает серьезную аварию. И чтобы устранить ее, требуются десятки тысяч рублей, а иная авария приводит к ликвидации бурящейся скважины.
Сталину мой довод, видимо, показался убедительным. И он снова обратился к председателю Госплана с вопросом. Причем, зная его твердый характер и щадя самолюбие, слова произнес с мягкой улыбкой.
— Скажите, товарищ Вознесенский, для чего создается НЗ?
И сам же ответил на этот вопрос:
— Неприкосновенный запас создается для того, чтобы питаться, когда больше нечего есть и пить. Так ведь? Почему же нельзя это сделать сейчас? Вот мы и выделим триста тонн молибдена, а Вас, товарищ председатель Госплана, попросим поскорее восполнить это количество в НЗ.
Вождь повернулся к Председателю Совнаркома СССР Молотову и спросил:
— Как, Вячеслав Михайлович, мы подпишем документ о выделении молибдена из неприкосновенного запаса?
Молотов ответил:
— Я готов поддержать.
Все с этим согласились и через один–два дня после оформления необходимое количество молибдена было выделено по назначению.
Я рассказываю Вам столь подробно об этом эпизоде потому, что он, как мне кажется, достаточно убедительно характеризует стиль работы Сталина. К подобным совещаниям он готовился всегда тщательно и при их проведении постоянно демонстрировал большую осведомленность, интересовался всем.
Помнится, как однажды во время выступления в Кремле начальника Краснодарского нефтекомбината Апряткина Сталин спросил его о запасах нефти в недрах края. Оратор назвал 150 млн. тонн. Тогда Сталин попросил «расшифровать» эти запасы по категориям. Но ответа не получил, т. к. Апряткин был просто «не в курсе дела».
— Хороший хозяин, — упрекнул его Сталин, — должен знать свои запасы и по категориям…
Бывая на встречах и заседаниях в Кремле, я не раз убеждался, что Сталин уважал знающих свое дело прямых и честных людей, которые излагали перед ним свои сокровенные мысли… Их Сталин слушал особенно внимательно, устанавливая с ними доверительный, деловой контакт. Он умел каким–то особым чувством не только понять волнение и искренность собеседника, но и простым словом, шуткой или жестом снять напряжение, поддержать и успокоить человека.
Тем не менее работать со Сталиным в «зоне повышенной ответственности» было далеко не просто, обладая железной логикой, ясным умом, обширными знаниями, необычайной работоспособностью и непростым характером он требовал от каждого высокой компетентности, четкости, исполнительности и инициативы.
Были еще встречи с ним и членами Политбюро перед самой войной в связи с нефтяными проблемами. Принимались конкретные и эффективные решения, и это нам здорово помогало по повышению уровня добычи нефти. Мы достигли почти 34 млн. тонн в год.
Г. А. Куманев: Очень признателен Вам, Николай Константинович, за столь обстоятельные ответы. Наша беседа пока была посвящена преимущественно довоенному времени. Но я, отнюдь, не собираюсь просить Вас подробно рассказать о том, как функционировала нефтяная промышленность СССР в годы Великой Отечественной войны, когда от результатов ее работы напрямую зависел исход битвы с фашизмом, судьба нашей Советской Родины и в конечном счете — судьба мировой цивилизации.
Чтобы более или менее основательно осветить все эти вопросы потребуется, конечно, немало времени. По крайней мере — несколько новых многочасовых встреч с Вами. Поэтому не можете ли Вы дать только краткую характеристику вклада тружеников этой отрасли в общие усилия нашего народа в завоевание Победы над врагом? Разумеется, все, что посчитаете нужным сказать о том беспримерно тяжелом и героическом времени, будет интересно.
Н. К. Байбаков: Считаю необходимым вначале отметить, что гитлеровская агрессия, кроме причиненных Советскому государству огромных жертв и потерь, крайне отрицательно сказалась на развитии нашей нефтяной промышленности.
Значительно ухудшилось ее материально–техническое снабжение, многие предприятия нефтяного оборудования были переведены на производство военной продукции. Резко обострилась кадровая проблема, поскольку немало нефтяников было призвано в ряды Красной Армии. Поэтому во весь рост встала задача заменит их уход новым пополнением. На нефтяные промыслы влилась сельская молодежь, охваченная высоким патриотическим стремлением. Юноши и девушки, придя на промыслы, стали работать в бригадах по добыче нефти, в ремонтных бригадах, на тракторных базах, а также на нефтеперекачивающих и компрессорных станциях. Женский труд занял доминирующее место в бурении, на многих тяжелых производствах и на руководящей работе. Так, в Баку уже в первые месяцы войны пять крупных нефтепромыслов из восьми возглавляли женщины.
