Так он и распорядился с наступлением дня, при чем отправил к Агриколаю следующее письмо:
— Его Высочеству Агриколаю правителю Лизий вождь желает здравствовать. Божественные императоры наши, не зная во всей вселенной никого, кто бы мог лучше тебя распознавать неизвестное, дали тебе власть управлять сими странами, ибо знают, что ты дни и ночи проводишь в устроении общественных дел и что сон скорее одолеет никогда неспящие звёзды, чем твои глаза, до тех пор, пока будет совершено то, что ты стараешься исполнить для общей пользы. Одним словом, так как только в тебе одном они находили великие достоинства, то и почтили тебя тою великою честью, какою ты теперь пользуешься. Потому и я, будучи свидетелем стольких превосходных качеств в тебе, посылаю к тебе сего узника Евстратия, одержимого недугом христианства, тем более, что сам я не мог придумать ничего, что могло бы отвратить его от его заблуждений: удостоенный мною почётной должности в подчинённом мне войске, он сделался тем надменнее и причинил нам много огорчений. Хотя я и прибегал к угрозам, однако он в своем высокомерии предсказывает будущее, подкрепляя себя своими чарами. И хотя он видел других, подвергавшихся мучениям, однако не только не оставил своей дерзости, но и самые мучения почитал скорее за благополучие, чем за мучение. Его-то и с ним Ореста, имеющего такой же образ мыслей, посылаю на твой премудрый суд, исполняя повеления императорские.
С этим письмом и с написанным допросом святых мучеников воины, захватив с собою святых, отправились в путь. Во время пути святые Евстратий и Орест пели: «Потеку путем заповедей Твоих… вразуми меня, и научусь заповедям Твоим» (Пс. 118:32,73).
Затем Евстратий сказал:
— Брат Орест! скажи мне, как скончался святой Авксентий и на каком месте?
Святой Орест сказал:
— После объявления судиею приговора, он умолял воинов, которые уводили его с суда, позволить ему пойти повидаться с тобою и в последний раз облобызать тебя, но никто не хотел исполнить его желание, так как время было обеденное и рабы чрева спешили как можно скорее исполнить приказанное им и потому Авксентия тотчас же повели в лес, на место называемое: Орорие. Дорогою святой пел псалом: «Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем» (Пс.118:1), и прочее — до конца. Затем он преклонил колена, помолился, простер руки, как бы принимая какое то приношение, и, сказавши: «аминь», осмотрелся кругом, и увидев меня, — я стоял вблизи, — подозвал к себе и сказал:
— Брат Орест! Скажи господину Евстратию, чтобы он помолился обо мне, и что он скоро соединится со мною, и я его ожидаю.
Затем ему отсекли голову, при чем от места казни отогнаны были все, кого подозревали в принадлежности к христианам. Святое тело его ночью было тайно взято пресвитерами Аравракинскими. Но они не могли найти его главы и стали плакать и молиться Богу, чтобы Он указал им главу святого мученика. И, по устроению Божию, на одном дубе закаркал ворон; пресвитеры пошли на его голос и нашли главу святого, лежащею на развесистых ветвях того дерева, где сидел ворон. Взяв ее, пресвитеры приложили ее к телу и снесли на чистое и чтимое место и там погребли.
Услышав это, Евстратий заплакал и, помолившись Богу, сказал Оресту:
— Постараемся и мы, брат, пойти вслед за святым Авксентием.
По прошествии пяти дней, святые были приведены в Севастию, и правитель Агриколай, получив письмо Лизия, отдал узников под самую крепкую стражу. На другой день он восшел в присутствии народа на судебном месте на площади и велел привести к себе христиан, а прежде суда приказал прочитать во всеуслышание письмо, присланное Лизием, и первоначальный допрос узников. После прочтения письма, он сказал:
— Не думай, Евстратий, что и здесь тебя ожидают такие же мучения, какие ты претерпел от Лизия; лучше заранее окажи повиновение императорским повелениям и принеси жертвы богам, чтобы тебе не погибнуть лютою смертью.
Святой Евстратий спросил его:
— О, судия! Имеют ли законы силу и для царей, или нет?
— Да, — отвечал правитель, — так как и цари соблюдают законы.
— Итак, — продолжал Евстратий, — для одного тебя законы суть нечто только написанное, а не обязательное на деле?
— К чему ты, нечестивец, говоришь это, — сказал правитель: — кто и когда осмелился в чем-нибудь противиться законам?
Святой Евстратий отвечал:
— В законах империи мы читаем следующее: насилие не должно совершать ни словом, ни делом, и народ должен быть управляем преимущественно посредством увещания. Необходимо что-нибудь из двух: или чтобы начальствующий увещавал подчиненного, желая получить от него должное, или чтобы подчиненный, уже ранее наставленный в чем должно, свободно и добровольно исполнял повеление закона, и, кроме того, в законах находится еще следующее место: повелеваем, чтобы судия судил, соединяя строгость с милосердием, так, чтобы судимые не чувствовали к нему ненависти и не враждовали против него, будучи устрашаемы угрозами, и чтобы никто не осмеливался нарушать закон, надеясь на его снисходительность. — Так ли написано, судия, или нет?
— Да, — отвечал правитель.
— Прошу тебя, — сказал тогда святой, — сохранить такой порядок судопроизводства и для меня.
— И для тебя, и для всех, — отвечал правитель, — законы необходимо соблюдать ненарушимо со всем должным к ним уважением.
— Итак, прошу тебя, — заметил святой, — пусть твоя строгость будет соединена с милосердием и ты, как мудрейший из всех, благоволи больше выслушивать увещание, чем увещавать сам, разумно обсуждая всякий предмет. В противном случае, без всяких рассуждений и законов — мучь, убивай, делай, что хочешь.
— Говори смело и свободно, что хочешь, — отвечал правитель, — суд будет основан более на увещании, чем на страхе.
Святой Евстратий спросил:
— Каким богам прикажешь принести жертву?
— Сначала Зевсу, — отвечал правитель, — а потом Аполлону и Посейдону [6].
— От каких же мудрецов, или бытописателей, или пророков слышали вы, что должно кланяться Зевсу и прочим мнимым богам?
— От Платона, Аристотеля, Гермеса [7] и других философов, — сказал правитель, — и если бы ты знал их, то чтил бы их память, Евстратий, как мужей боговдохновенных и дивных.
— Мне не безызвестны их учения, — отвечал святой Евстратий, — так как я занимался ими с юных лет и хорошо изучил еллинские науки и искусства; и если прикажешь, то начнем сперва с Платона.
Правитель стал ссылаться на сочинение Платона «Тимей» [8], из которого будто бы ясно видно, что Платон усердно почитал языческих богов и богинь [9]. Евстратий, на основании того же сочинения премудрого Платона, доказал, что он явно и сильно осуждал самого Зевса, которого язычники считают властителем богов и людей, неба и земли, и утверждал, что Бог — источник и виновник всякого блага, каковым, по языческим басням, Зевс отнюдь не был; при этом, святой указывал на различные басни язычников, в подтверждение приводя также и слова знаменитейших языческих поэтов, как-то: Гомера и Эсхила [10].
— Я терплю твою дерзость, — сказал на это правитель, — только потому, что сам люблю рассуждать. Итак скажи мне, как можете вы признавать Богом Того, Которого ты чтишь, как Бога, когда Он был человек, который был осужден и пригвожден ко кресту?
Святой отвечал:
— Если ты согласен терпеливо выслушать меня, то я спрошу тебя сначала о некоторых предметах, о которых я собирался тебя спросить, а затем уже изложу тебе по порядку всё, о чем ты меня спрашивал.
— Даю тебе право, — сказал правитель, — говорить решительно всё, чего бы только ты ни пожелал.
— Всякий человек, — продолжал Евстратий, — обладающий здравым умом, должен представлять себе Бога, как праведного, непостижимого, неописанного и неисповедимого, неизменного и превышающего всё сущее Своими Божественными свойствами. Не так ли думаешь и ты, премудрый судия?
— Да, думаю так, — ответил судия.
— К сему нужно прибавить, — заметил святой, — и то, что в Боге нет никакого недостатка или несовершенства, но что Он — совершен во всём?
— Несомненно так, — согласился Агриколай.
— Итак что же? — продолжал Евстратий далее, — не признать ли нам, что существуют еще и другие некоторые боги, имеющие совершенное и нетленное божественное естество? Но это было бы нелепо, потому что если им чего-либо, хотя бы самого малого, недоставало из совершенства и свойств божественных, то они, думаю, уже недостойны быть почитаемы людьми за богов: в Боге нет никакого недостатка, как сказано нами ранее, и Ему должны веровать и покланяться все люди.
