В качестве преемника Рундштедта Гитлер выбрал фельдмаршала Кессельринга. 10 марта он лично получил всеобъемлющий инструктаж в бункере под рейхсканцелярией в Берлине и затем был назначен главнокомандующим на Западе. Гитлеровские соображения на этот счет были изложены в данном случае в заявлении, где говорилось, что «на нынешнем этапе войны наша единственная задача – ликвидировать разрыв, пока не будут готовы действовать 12-я армия (вновь созданное формирование под командованием генерала Венка), новые истребители и не поступит больше оружия нового типа». Из чего Кессельринг сделал вывод, что его задача на западе состоит в том, чтобы «держаться» и очистить от противника плацдарм у Ремагена. После этого он провел тщательную инспекцию своего штаба в Зигенберге и подчиненных ему армий и 15 марта вновь появился в Берлине. Он многое мог бы рассказать о фактическом состоянии дел на фронте и неудовлетворительном снабжении войск, но рассчитывать на четкий ответ на свои предложения ему не приходилось, что неудивительно, поскольку на одном из совещаний того периода высказывалось мнение, что есть надежда удержать острова пролива еще на год. В записях Йодля по поводу этого совещания Западный фронт впервые упоминается в его дневнике за последние два месяца. В них говорится: «Кессельринг хочет, чтобы у него были развязаны руки в отношении вывода 416-й дивизии. Фюрер не дает ему такого права, но говорит, что, если 416-я дивизия окажется под угрозой остаться отрезанной с севера, она должна отступить».
То, что такого рода запись смогла появиться в дневнике начальника высшего оперативного штаба в обстановке, когда на карту было поставлено все, кажется странным. Не менее странным было и то, как по-прежнему действовало на всех присутствие Гитлера. В отчете Кессельринга об этом совещании говорится:
«Когда в ночь с 15 на 16 марта я вернулся из ставки фюрера, у меня сложилось впечатление, что Гитлер упорно верит в то, что мы сможем одолеть русских на востоке, а то, что происходит на западе, его и не удивляет, и не особенно беспокоит. Он считает само собой разумеющимся, что, как только удастся консолидировать русский фронт, он сумеет с высвободившимися таким образом войсками и вновь сформированными дивизиями навести порядок на западе. Он в равной степени уверен, что его приказы увеличить запасы боепитания будут выполнены до последней запятой».
Наиболее яркую картину работы ставки в тот период и царившей в ней атмосферы дают дневник Йодля и фрагменты протокола совещания – и то и другое датировано 23 марта 1945 года, то есть вскоре после начала форсирования союзниками Рейна. Даже в этот последний период дневник Йодля содержит лишь обычные детали: «В 559-й [дивизии] 14 танков; в 190-й дивизии 4 пехотных батальона и 3 артиллерийских; 14 составов с боеприпасами и 18 составов с горючим в пути».
Далее следует одно или два замечания невоенного характера. Видимо, вторя Гитлеру, он говорит: «В Рурской области миллион с четвертью рабочих. Они там валяются без дела, больше проедают, чем приносят пользы, и ничем не занимаются, они должны работать на железной дороге». Вот и вся благодарность рабочим Рура за все, что они сделали для военной промышленности, за их стойкий труд под бомбежками.
Картину завершает протокол совещания, на котором присутствовал единственный старший офицер – генерал Бургдорф, главный военный помощник.
Гитлер. Самую большую опасность представляет, видимо, второй плацдарм, плацдарм у Оппенхайма.
Бургдорф. Потому что противнику удалось быстро доставить оборудование для наведения мостов.
Гитлер. Понтонного моста!
Гевел. Рейн там не везде такой ширины.
Гитлер. Там добрых две с половиной сотни метров! На водной преграде достаточно одному человеку заснуть – и может произойти ужасная катастрофа. Наличие верхнего плацдарма, возможно, спасло несколько частей внизу. Если бы его не было и если бы противник задействовал все свои силы для прорыва в южном направлении к Рейну, никто бы не ушел. Как только позволишь выпихнуть себя из укрепленной зоны, это конец. Командиры действовали там отвратительно. Они сверху донизу вдолбили войскам, что лучше воевать на открытой местности, чем здесь.
Бургдорф. Министр Геббельс просит разрешения превратить одну улицу, пересекающую Берлин с востока на запад, во взлетно-посадочную полосу. Придется убрать столбы освещения и расчистить Тиргартен на двадцать метров с обеих сторон. Он считает это полезной идеей, потому что потом можно будет расширить эту улицу.
Гитлер. Да, пусть займется этим. Но не думаю, что это нужно. Пятидесяти метров достаточно.
Цандер. У меня здесь три последних радиодонесения от Ханке[290] (передает их).
Гитлер. Я хотел бы посмотреть все радиосообщения.
Цандер. Они в бронированной комнате в партийной канцелярии, я принесу их.
Гитлер. Принесите немедленно! Пришла телеграмма, в которой он сообщил, что противник использует сейчас очень мощную артиллерию и ему нечем ей противостоять. Он просит тяжелые пехотные гаубицы. Но с пехотными гаубицами народ, как всегда, водят за нос. Предполагалось, что их пришлет командование группы армий. Но я отдал приказ доставить их с главного склада и тотчас же проверил, есть ли там тяжелые пехотные гаубицы. Буле выразил удивление. На самом деле их должна была предоставить резервная армия. У этой группы армий нет пехотных гаубиц. На это ушло слишком много времени. Потом они заявили, что они не помещаются в самолете, потом – что они войдут, если их разобрать на части, потом – что не смогут приземлиться. На самом деле просто боятся. Теперь они говорят, что если доставят гаубицы, то не смогут прислать боеприпасы. Речь идет всего лишь о шести самолетах и шести грузовых планерах. Для боеприпасов можно использовать что-то еще. Но Ханке танкист – он не понимает. Если им действительно нужно что-то, чтобы выбить противника из жилых кварталов, то есть оружие получше. Но мы не можем его доставить. Нет другого оружия, которое мы в состоянии доставить, кроме тяжелых пехотных гаубиц. Но если вы пришлете только восемнадцать снарядов на орудие, это беда. С восемнадцатью снарядами на орудие вы ничего не сможете сделать, хотя, конечно, пехотная гаубица может снести дом до основания одним выстрелом.
Бургдорф. Я могу дать добро министру Геббельсу?
Гитлер. Да. Но я не понимаю, зачем ее расширять. Мы не собираемся сажать «голиаф», а у него ширина всего пятьдесят метров.
Фон Белов. Если «JU-52s» будут садиться в темноте, то им помешают уличные фонари.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
