Лайвар молчал, упрямо уставившись в пол.
– Ну, – поторопил его Лабастьер. – Я жду.
Стражник-урания, поторапливая с ответом, ткнул Лайвара в бок древком копья. Тот вздрогнул и поднял голову. Он был бледен, но лицо его выражало решимость:
– Я бы снова поступил точно так же, мой император. Отец должен быть отмщен. Таков неписанный закон нашего племени. И ты знаешь о нем.
– Что ж, ты честен. Строптив, как отец, но честен. И ты – отличный работник. Я оставлю тебе жизнь…
В глазах Лайвара мелькнули удивление и радость. Было видно, что он не рассчитывал на пощаду.
… – Но лишу тебя способности летать…
Лайвар пошатнулся.
– Подобное наказание давно уже не практикуется в нашем Мире Стабильности, – продолжал император, – но и на жизнь Внука Бога не покушались уже почти три столетия.
– Лучше убей…
– Всему свое время. Кто же будет заведовать моим информаторием?
– Лучше убей, – повторил Лайвар, голос его окреп. – Иначе я буду мстить и дальше…
– Мне нравится такая игра, – усмехнулся Лабастьер. – Знал бы ты, как мне бывает скучно.
– Я не остановлюсь.
– Что ж. Если ты решил поселить в своем гнезде скорпиона, будь готов к его укусам… Мсти, Лайвар. Устраивай заговоры, плети интриги, планируй перевороты… Богу иногда полезно испытать ненависть смертного. Это забавляет и не дает бдительности уснуть окончательно. Уведите его, – бросил он ураниям. – И пусть сегодня вечером палач отсечет ему крылья. А в следующий раз, – вновь обратился он к Лайвару, – тебе отрежут кисти рук, ежели они вновь дерзнут подняться на императора…
Стражники поволокли Лайвара прочь, а Лабастьер, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и окунулся в водоворот образов, видимых тысячами его глаз. И вновь Наан ощутила доминанту совокупности его эмоций. Это была ПЕЧАЛЬ ОДИНОЧЕСТВА. Печаль, похожая на беспросветную всеобъемлющую скуку. Ему действительно нужно, чтобы кто-нибудь ХОТЯ БЫ НЕНАВИДЕЛ его. Он никогда не испытывал любви, и то религиозное обожание, которое выказывали ему подданные, тоже не было любовью. Наан казалось, что огромная ледяная глыба застыла у нее (у него) в том месте, где должно быть сердце.
И именно этим щемящим ощущением закончилась вторая мнемозапись Лайвара.
Наан стянула с головы обруч. Чувствовала она себя совершенно разбитой.
9
Ты уснул во сне, и приснилась явь,
Ты проснулся обратно в сон…
Жил Охотник. Как-то, себя познав,
Не вернулся из яви он…
Он исчез. Теперь ты спроси себя:
«Знаю ль я, что я впрямь рожден?»
«Книга стабильности» махаон, т. VII, песнь III; учебная мнемотека Храма Невест провинции Фоли.
Наан проснулась от неожиданного сотрясения сетки гамака.
– Привет, сесричка! – прокряхтел Лайвар, вывалившись из отверстия в потолке и рухнув рядом с ней. – Как поживаешь?
Было видно, что настроение у него отличное, хотя в то же время он казался изрядно вымотанным. Морщины на его лице как-будто бы стали еще глубже, а единственный глаз был воспален.
Наан провела ладонами по щекам, потянулась, зевнула и села.
– А я уже боялась, что ты не появишся никогда.
– Еще немного, и так бы оно и было. Нашелся императорский антиграв, на котором ты сюда прилетела, и сомнения в том, что ты в столице у Лабастьера Первого, исчезли окончательно. Само-собой, меня подвергли допросу.
– И?..
– Я и знать ничего не знал! – хитро прищурился Лайвар.
– Думаю, подручные императора умеют допрашивать…
– Не забывай, я – главный специалист империи в области информации, и скрывать ее я тоже умею отменно. Покопайся-ка, – Лайвар подставил бок, и Наан выудила из кармана его комбинезона небольшой темно-серый полупрозрачный ромбовидный камешек с застежкой-серьгой на короткой серебристой цепочке. – Нацепи это на ухо, и даже самый сильный телепат не сможет прощупать твое сознание.
– И это не вызовет подозрений? – спросила Наан, надевая украшение, благо, уши невестам протыкают в тот же день, когда производят и дефлорацию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Сознание ураний вовсе непроницаемо для телепатов, встречаются подобные бабочки и среди махаонов, и среди маака. Хоть и редко, но встречаются. А о существовании таких блокираторов не знает никто, кроме меня и двух-трех моих сподвижников.
– Неужели император не обезопасил себя от таких штучек? – тронула Наан сережку рукой.
– Телепатическая связь – основа его власти, и работы в этой области строго-настрого запрещены. Собственно, это-то и навело нас на идею создания блокираторов.
– На какой срок рассчитан этот приборчик?
– Срок не ограничен.
– Ты упомянул своих сподвижников. Вас много?
– Нет. Пока – нет.
– Вы боретесь с императором? – вопрос Наан был скорее риторическим, и она продолжала, не дожидаясь ответа: – Но можно ли тягаться с ним в силе? Не безумие ли это?
– Нельзя… – кивнул Лайвар, помрачнев. – Но и послушно терпеть его беспредельную власть тоже нельзя. Ты видела, каким путем он добился ее. Видела?
– Да, – кивнула Наан. – Но ведь это было так давно! Это уже история. Есть ли смысл мстить за наших родителей, которые погибли несколько веков назад? Мы даже не знали их. А сейчас… Невозможно оспаривать то, что сейчас, благодаря Лабастьеру Первому наше общество достигло стабильности, и оно процветает как никогда…
– Ты не понимаешь! – глаза Лайвара сверкнули гневом. – Месть тут ни при чем! Лабастьер не просто правит нами, он подмял под себя всю нашу цивилизацию! Экономика бабочек сегодня всецело зависит от него, а значит, и от его прихоти.
– У тебя есть основания не доверять ему и чего-то опасаться?
– Да, есть. Лабастьер – не бабочка. Это нечто другое. Бессмертное и многоликое. Бабочки нужны ему только для самовоспроизводства, без наших самок он лишится своего бессмертия, вот он и заботиться о том, чтобы мы продолжали существовать.
– А может быть, стоит посмотреть на это и с другой стороны? Мы нужны ему, а он нужен нам. Мы служим его благу, а он – нашему…
– Откуда ему знать о том, что для нас благо, а что – нет?! Он – существо совсем иной природы.
– Но до встречи с тобой я не встречала недовольных.
– Конечно! Недовольные были уничтожены еще три века назад. Но чистку, в меньших, конечно, масштабах, ему приходится повторять регулярно. Лабастьер объявил себя Внуком Бога, он и определяет, чего мы хотим, а чего не хотим. Он воспитал целый мир рабов, радующихся собственному рабству! Мы – трава под его ногами. Он поливает и удобряет нас.
– Может быть, ты в чем-то и прав… Однако сейчас мир устроен так, что если не станет Лабастьера, наступит хаос… Но все это – досужие разговоры, разве есть способ остановить его?
Лайвар испытующе посмотрел на сестру.
– Я бы мог тебе кое-что рассказать. Но, судя по всему, ты не настроена на борьбу.
– Я… – Наан неуверенно помолчала. – Я не знаю… – Наконец она решилась на откровенность. – Я, как и ты, ненавижу его. Но это чувство носит чисто личный характер… А иногда мне кажется, что я и люблю его.
– А если я знаю способ взять его власть под контроль?
– Не знаю. Я не уверена, что хочу этого. Пока ты не объяснишь, о чем идет речь, я не могу тебе ответить.
Лайвар покачал головой:
– Ты еще капризнее, чем я думал… Ладно. В конце концов, ты – моя сестра. Даже если ты откажешься помогать мне, я надеюсь, ты хотя бы не предашь меня?
– Не предам, – твердо ответила она. – Клянусь.
– Тогда слушай.
…Ночь. Наан стоит на центральной площади города и напряженно вглядывается в полутьму. Она ждет императора, и сердце ее бешено колотится, несмотря на уверения Лайвара, что ей ничего не угрожает. «Сестричка, – сказал он, – я прочитываю все мнемозаписи Внука Бога. Это часть нашей игры. Его могущество против моей осведомленности. Он никогда не обидит тебя. Представление на площади, которое он устроил для горожан – не более, чем представление. Он учинил его, чтобы ускорить поиски. Уж не знаю, в чем тут дело, но похоже, ты – первая самка за сотни лет, которая ему почему-то по-настоящему интересна. И это большая удача для нас, если, конечно, ты сделаешь то, о чем я прошу. Но хотя бы помни свою клятву…»
