— Да, дела наши идут не самым удачным образом, — рассуждал жрец, не особенно обращая внимания на угрюмость собеседника. — Можно даже сказать, они идут так, что лучше бы уж наконец постояли!
— Не вижу повода для шуток, — глядя на дорогу неподвижным взглядом, бросил Ширам.
— Я тоже не вижу, — тут же согласился Хаста. — В столице — измена, государь убит, наследник пропал, а какой-то раскрашенный фазан едва не разгромил армию доблестных накхов! И хотелось бы пошутить, да как-то не можется… Одно ясно — фазан на поверку оказался коршуном. Вот так причуда Исвархи!
На это Ширам и вовсе промолчал.
— Однако нам удалось вывернуться, и в этом я вижу великую милость неба, — не смущаясь его молчанием, продолжал Хаста. — Скажу как жрец — оно сохранило тебя для великих дел! А что ты? Собираешься мостить дороги черепами арьев! Исварха мне свидетель — это плохая затея. Сам посуди: один удар копытом, в черепе дыра, конь сломал ногу…
— Я знаю, что делаю! — огрызнулся саарсан.
— Не то чтобы я сомневался… Но давеча ты почтил меня высоким званием советника. А потому мне хотелось бы знать о твоих замыслах прежде, чем вновь придется искать брод посреди стремнины… Ты хочешь вновь потягаться силами с Араттой?
— Нет!
— Ну конечно — а родичей с войсками ты повелел сзывать лишь для того, чтобы поздороваться со всеми разом…
— Ты забыл, что я сказал после битвы? — резко повторил Ширам, поворачиваясь к жрецу. — Я не собираюсь тягаться силами с Араттой. Мы ее уничтожим.
— Погоди, погоди! Что значит «уничтожим»? Как же твое обещание отыскать Аюра и вернуть ему престол? Ты поклялся! Накхи держат слово…
— Да. Но я клялся мертвому государю. Если найду Аюра — он станет повелителем Аратты. Если нет — Аратты не будет.
Хаста поглядел на него с тревогой. У него не было никаких оснований полагать, что саарсан пошутил.
— Но послушай, что тебе сделали землепашцы? Может, ты затаил зло против пастухов или тебя чем-то оскорбили рыболовы и лесорубы? Да и воины — если не говорить о кучке столичных арьев, — разве они желали причинить зло тебе или другим накхам? Разве они участвовали в заговоре против тебя?
— Ты говоришь скучные вещи, — брезгливо поморщился саарсан.
— О нет! Я говорю о том, что, быть может, важнее всего. Совсем недавно ты понимал это. Вспомни, о чем мы говорили! Позволь мне действовать! Дай мне несколько надежных людей, я доберусь до святейшего Тулума, и вместе мы…
— Зачем? Разве верховный жрец Исвархи смог что-то изменить там, в столице, когда убивали его брата и похищали наследника престола? Даже если он еще не свернул себе шею, споткнувшись на лестнице, — язвительно произнес Ширам. — Твой благодетель — заложник в своем храме! За каждым его шагом следят, и на каждый взмах руки где-то поднимается десяток луков. Если я исполню твою просьбу, то потеряю и тебя, и своих людей. Я не желаю ни того ни другого.
Хаста покачал головой:
— Как скажешь. Я понимаю, что твои слова вызваны болью, терзающей сердце. Я сам рыдал от такой боли, когда видел гибнущих воинов. Сколько отваги, сколько молодой силы попусту ушло в землю на радость врагам! Конечно, ты не находишь себе места, желая отомстить за каждого из них!
Ширам стиснул зубы и отвернулся.
— Но прежде чем повести войско на столицу, — продолжал его советник, — ответь себе: сколько человек ты сможешь собрать? Пять тысяч? Может, семь? Аратта без труда выставит вдесятеро больше. Даже если каждый из твоих храбрецов, погибнув со славой, прихватит с собой с полдюжины врагов — а как мы недавно видели, это удается не всегда, — то, когда у тебя закончатся люди, Аратта лишь ненадолго ослабнет… И скорее всего, в опустошенные земли Накхарана сразу вторгнутся соседи, чтобы поживиться мясом умирающего зверя… Если, конечно, прежде Киран не пожелает прийти сюда и истребить всех способных держать оружие, как он поступал в землях болотных вендов…
— Я буду бить врагов малыми отрядами, — мрачно ответил Ширам. — Арьи не будут знать ни покоя, ни отдыха. Я отравлю им колодцы и выжгу посевы. Я истреблю их военачальников. Я наполню Аратту слезами и стонами!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хаста вновь покачал головой, хотя внутри у него все похолодело от таких слов. В свое время ничто не помешало накхам устроить подобное в его родных землях.
— Малые дела — большие хлопоты! — с наигранной беспечностью отозвался он. — Однако, даже если тебе удастся победить Кирана и захватить столицу, ты будешь ненавистным врагом каждому. И теперь уже ты и твои люди забудете о покое! Но все будет иначе, если на трон сядет законный правитель — Аюр! И если тыприведешь его.
— А если мне не удастся его отыскать? — предположил Ширам. — Такое вполне может случиться. Он, может быть, уже давно мертв.
— Мне не хочется думать об этом. Но поразмысли вот о чем: если ты, как и собирался, возьмешь в жены царевну Аюну, то прав на престол у тебя будет не меньше, чем у Кирана. И уж конечно, святейший Тулум в этом споре поддержит тебя…
Саарсан надолго замолчал, вновь уставившись на дорогу перед собой.
— Что ты советуешь? — наконец спросил он.
— Лишь подумать над моими словами, — смиренно ответил Хаста.
Он сказал все, что хотел, и надеялся, что Ширам сумеет услышать его.
— Я подумаю, — кивнул саарсан. — А сейчас поедем.
— Куда?
— Со мной.
Хаста вздохнул:
— Разве это ответ на вопрос «куда»?
— Ты задаешь слишком много вопросов. Мы едем в место, прежде именовавшееся Накхаран.
— Но разве мы уже не в Накхаране?
Не ответив ему, Ширам ударил пятками по конским бокам, и Хаста был вынужден догонять его на своей лошадке.
Ехать пришлось день и еще полдня. Хотя они, несомненно, углублялись во владения накхов, путь отряда пролегал через дикие и почти необитаемые места. То и дело под копытами коней сквозь мох и траву проглядывали гладкие плиты — следы давно заброшенной дороги. По сторонам от древнего пути Хаста замечал остатки строений: обломки колонн, куски серых каменных стен, торчащие из зарослей ежевики. Однажды он поднял голову и ахнул от неожиданности, увидев над головой готового к броску замшелого каменного льва, вытесанного прямо в нависающей над тропой скале.
На другой день появились еще свидетельства того, что в этих землях некогда обитали накхи, — и жизнь эта сильно отличалась от их нынешних скромных хижин и уединенных башен. Переходя вброд через шумную ледяную речку, Хаста заметил на соседней скале огромный знак Змеиного Солнца — три змеи, сцепившись хвостами, катятся по небосклону. Хаста знал, что этим знаком накхи изгоняли нечисть. А еще Змеиное Солнце было запрещено в Аратте как ересь и надругательство над Исвархой, и накхам предписали повсюду изничтожить его. Но в этой дикой глуши явно никто не позаботился выполнить приказ. Катящиеся по небу змеи проступали из толщи скал, будто скалы их и породили.
Пару раз всадникам встретились небольшие стелы из светлого камня, и все накхи склоняли голову, проезжая мимо. На поверхности изваяний была вырезана раскрытая ладонь, держащая сердце. Хаста прежде не видал ничего подобного и весьма заинтересовался. Но оказалось, что этот мирный знак имеет жутковатую подоплеку. Стелы ставились на тех местах, где вдовы cааров всходили на погребальные костры своих мужей.
Этот обычай был давно известен в Аратте и решительно порицался арьями как бесчеловечная дикость. Накхи возражали, говоря, что никого не принуждают и всякий человек волен распорядиться жизнью к славе своего рода.
Хаста решил было порассуждать о жестокости подобного обычая, но понимания не встретил.
— Это высшая честь, которую еще надо заслужить, — отрезал Ширам. — Тебе даже не понять, насколько она велика! Такая женщина зовется Совершенной и становится могучим духом — хранителем рода. Память о ее подвиге веками живет в семейных преданиях…
— А если знатная вдова все же вздумает отказаться от этакого подвига?
— Она навлечет на себя, покойного мужа и весь свой род неописуемый позор!
