Поднимается обычный в таких случаях шум. Появляется полиция: обыск, осмотр, расспросы. Триста фунтов – большая потеря. Кто в таких случаях первым оказывается под подозрением? Прислуга. Всех слуг вызывают наверх. И вот разнесчастная Сюзанна или Мэри Энн является на допрос. Она всхлипывает – что само по себе весьма подозрительно. Выясняется, что шкатулка была открыта вторым ключом; его нигде не могут найти, пока где-то между кухней и моечной не находят маленький ключик «брама», который миссис Джой тут же опознаёт. Сюзанна (а может быть, Мэри Энн) отправляется в заключение…
В течение всего этого времени миссис Джой не произнесла ни слова: она словно окаменела, взор её холодный, безразличный. Она превратилась в воплощение Немезиды и была исполнена решимости роль свою сыграть до конца, чего бы ей это ни стоило. Миссис Джой вела себя мужественно: подобные сцены в респектабельном семействе выглядят отвратительно. Когда всё было кончено и похитительницу препроводили в участок, хозяйка поднялась к себе наверх.
Мистер Хенгист был на грани безумия, он сидел в своей комнате и стенал о своих утраченных сокровищах. Мистер Джой отвёл дочь в соседнюю комнату и устало поведал ей всё, о чём она до сих пор не подозревала. Он сказал ей, что устал от борьбы. Всё должно закончиться уже через день-другой. Больше он сопротивляться не в силах. И лучше будет, если она узнает обо всём сразу. Только что случившееся несчастье лишь приближает финал. Рассказ отца потряс девушку, однако она попыталась утешить его: мол, всё будет хорошо, главное, не падать духом. Ах эти увещевания: сколь сладостны они, столь и бесплодны. Счастливый день когда-нибудь наступит, но пока он так далёк…
Девушка отправляется в гостиную, где её избранник оплакивает утраченные деньги. Она принимается подбадривать и его: кто знает, вдруг деньги ещё найдутся?.. Поначалу он раздражителен и капризен. Но как устоять перед нежным голосом и милым личиком? Хенгист, человек, в сущности, жизнерадостный, очень скоро поддался на уговоры: стоит ли действительно так убиваться из-за нескольких гиней? Осталось-то их у него ничуть не меньше. Завоевав первый плацдарм, девушка стала продвигаться дальше. Она сама навела его на разговор о причинах родительской опечаленности и осторожно открыла всю правду, рассказав об опасности, которая нагрянет, возможно, уже завтра.
– Лучше будет, если вы узнаете об этом сейчас, – сказала она. – Я сама услышала новость лишь нынешним вечером. Я думала, что наша семья богата, – оказалось, отнюдь нет. Было бы несправедливо, если бы вы стали её членом, не зная правды. Думаю, самое правильное было бы освободить вас от всяких обязательств.
Такая прямота Хенгиста несколько обескуражила. Сам он вполне мог заявить о разрыве, но чтобы девушка предложила ему свободу – это было невообразимо. Жених засомневался. Сначала он решил, будто здесь кроется какая-то хитрость. Затем обиделся: что плохого он сделал, почему она так дурно о нём думает? Мы говорили уже: характер его был переменчив и противоречив. Позабыв о финансовых потерях, он ощутил вдруг прилив щедрости и готовность предложить родителям невесты любую помощь, какая только понадобится.
XII
Словно камень свалился у неё с души: она поспешила к отцу. Тот встретил известие спокойно: сильные чувства – радость, горе – оставили его окончательно.
– Ты спасла нас, – сказал он. – Ты наш ангел. Поди наверх, сообщи это своей бедной матери: она приняла случившееся куда ближе к сердцу, чем мы.
Ангел-дочь поцеловала отца в лоб и пожелала ему оставаться в добром расположении духа.
– Мы все ещё будем счастливы. Нас ждут радостные дни, – сказала она и стала подниматься по ступенькам.
Эхо слов её, казалось, застыло в воздухе. Вечер несчастий остался позади, и естественно было ждать первых лучей забрезжившего рассвета. У них вновь появилась надежда на счастье. Утомительны бессонные ночи, стоило ли удивляться, что миссис Джой задержалась в постели, решив отдохнуть немного и днём? Дочь осторожно, на цыпочках, ступила в комнату, не желая тревожить мать. Уже стемнело, в комнате царил полумрак. Женщина спала крепко, в этом не оставалось сомнения. Однако даже в темноте девушка заметила на столе записку с подписью. Она приблизилась к кровати. Тёмная фигура в своём повседневном платье лежала так неподвижно, что… Дочь бросилась к матери и всё поняла.
Нетрудно догадаться, что привлекло чумазую ораву тем утром в понедельник к ограде ярко-красного кирпичного особняка. В тот день здесь появились коронер, поверенные, полицейские. Особенного расследования и не потребовалось. Обычная в таких случаях склянка с резким запахом служила более чем ясным объяснением случившегося. Наконец из комнаты вышел доктор – и изложил собственную версию происшедшего.
Никаких сомнений дело не вызывало. Разве что содержание записки хозяева скрыли от этих джентльменов, ибо в ней было признание – последний возглас разбитого сердца и сломленного духа.
«В минуту временного помрачения рассудка…» – нередко эта газетная формулировка служит лишь утешением родственникам, сражённым горем. В данном случае, однако, нам придётся отнестись к этим словам с полной серьёзностью. И сам дом – заброшенный, приходящий в упадок – идеальная сцена для нашего повествования. Он весь во власти увядания: достаточное основание, чтобы усомниться, будто намечавшаяся свадьба была здесь сыграна.
1862
Карета призраков[103]
История благородного семейства в правление террора
I
– Господин виконт де Мори!
Январским вечером 1792 года эти слова, произнесённые с порога дальней гостиной в замке де Гру, произвели необычайно сильное впечатление на его обитателей – шестерых знатных благовоспитанных особ.
Старая маркиза, восседавшая в высоком кресле возле пылающего камина, устремила свирепый и в то же время насмешливый взгляд на своего сына – маркиза, когда тот вскочил из-за стола, не доиграв в триктрак с шевалье де Мазаном, двоюродным братом своей жены. Младшая маркиза, худая, педантичная дама сорока пяти лет, поджала губы в совершенно непозволительной гримасе, насупилась и подняла полуослепшие глаза от пяльцев, за которыми, согнувшись, она с невесткой – графиней де Гру – вышивала гобелен. Заметив резкое движение отца, граф тоже поднялся со стула и с величественной неторопливостью, как бы в укор встревоженным родственникам, сделал два шага к порогу.
Но что-либо сказать или изменить уже не было времени. Незваный гость прошёл в гостиную, где встретил молчаливый приём со стороны собравшихся, в глазах которых читались любопытство, гнев, презрение, холод и надменность. Ни одного дружелюбного взгляда, ни тени радушия. Щёки гостя, и без того зардевшиеся на холоде, почти побагровели, когда он раскланивался с обитателями негостеприимного салона. Наружность виконта отнюдь не давала повода к такому приёму. Это был красивый и, судя по всему, энергичный молодой человек, оказавшийся на целую голову выше мужчин, присутствовавших в гостиной. Черты лица его были весьма выразительны, и людям непредубеждённым оно бы тотчас внушило симпатию и доверие. Однако в замке де Гру виконта де Мори не без основания считали врагом. Вот почему не сразу, а после долгого колебания старая маркиза заставила себя наконец отнестись к гостю как к равному и вежливо указала на свободный стул.
– Прошу садиться, сударь, – сказала она. – Вы что-то поздно разъезжаете с визитами, но, может быть, такова ныне мода. Давно я не бывала в Париже, не знаю, право, какие теперь там порядки.
– Простите, мадам, что я появился у вас в столь необычный для визитов час, – произнёс де Мори. – Но как вы, вероятно, догадываетесь, меня могло привести сюда лишь дело чрезвычайной важности.
– Ах вот что. И чем мы обязаны столь редкой чести? – осведомилась маркиза.
– Делом, от которого зависит жизнь или смерть, мадам. Или если угодно: быть может, зависит.
– Неужели? Однако, прежде чем мы перейдём к столь серьёзным материям, позвольте узнать от вас последние новости из Парижа. Что поделывают ваши доблестные друзья-патриоты?
– На этой неделе никаких особенных новостей не было, мадам. Разумеется, там по-прежнему волнения и беспорядки, но со временем народ угомонится. Если конституция, которую мы разработали, будет принята, в стране наступит мир и процветание и все прошлые распри будут позабыты.
– В таком случае, сударь, нам всем остаётся только уповать на возврат мрачного прошлого, – сказал шевалье.
– А что поделывает ваш непогрешимый герой де Лафайет? Или как вы его называете – гражданин Мотье? – усмехнулся маркиз. – Кстати, примите мои извинения за моих невежественных слуг, наградивших вас титулом во время доклада. Дело в том, сударь, что я, собственно, забыл, кто вы есть. Гражданин…
