Мишина рука оказалась легкой: опять в тех бланках, которые он относил, оказался самый большой куш. Пять номеров выпали в развернутой комбинации из восьми чисел.
Три пятерки и четверок море. Иван Иваныч пританцовывал не по-стариковски:
– Подбираемся, подбираемся к середке! Мы им покажем, где раки зимуют!
Раки зимовали, попрятав усы от мартовского мороза, в обрывистых берегах чистой речки Пехорки. Я по здравом размышлении настоятельно попросить компаньонов на месяц воздержаться от дальнейшего использования системы. Хорошенького понемножку.
Следующий день был праздничный – восьмое марта. Поэтому случаю, с охами и вздохами, решено было нанести визит теще. Ирина Анатольевна, прихорашиваясь перед зеркалом, жеманно и притворно обрадовалась нашему визиту и совершенно непритворно – авоське со всякой всячиной, не скаредно укомплектованной на магазинном складе. Ахая и охая, пристраивая все к своему месту, теща нестерпимо болтала о том о сем, о компании давних, еще с комсомольских времен, подруг, которые ждут ее к застолью, а потом…
– Представьте, звонят мне сегодня часов в десять. Открываю, а там стоит такой лощеный, самодовольный, холеный франт из этих самоновейших русских, – фу-ты ну-ты!
Зеленое пальто до пяток, золотые очки, как у кота из мультика круглые, папочка этакая у него… У меня сердце взыграло. Я не скрываю, что ненавижу подобную публику! И вот, воображаете себе, фитюлька эта расфранченная, на педика похожая, томным голосом спрашивает Конкина Михаила Афанасьевича. А я в сердцах заявляю ему, что нет такого! И захлопываю дверь. С треском! Оглушительным! И только потом доходит, что это мог быть клиент. Они, знаете ли, часто передают на Мишу рекомендации друг другу. Мастер он старого закала, не то, что нынешние…
Нашего оторопения она не заметила, а мы оторопели, поскольку в описанном хлыще невозможно было не узнать Диму. Кое-как досидев из вежливости, пока Ирина Анатольевна соберется, мы вывалились на улицу, проводили тещу, а тестя прихватили с собой и отправились к нам. Мы собирались укомплектовать еще кошелку с подарками и проведать бабушку Зюльму, но отложи на вечер: дело требовало обсуждения. Максим заработал кофемолкой. Обычно это была Колькина работа, но у Кольки руки были заняты: помогал отцу с нами разговаривать.
– Откуда он знал адрес, Иван?
– Это-то проще всего. Он писал паспортные данные, заполняя квитанцию. Не проверял, но уверен, что к божьему одуванчику, где я прописан, тоже заглянули.
– Зачем?
– Он видел, как Миша самостоятельно играл – гений ты малолетний, Колька! Он знает, сколько Миша выиграл. Он будет его сманивать на совместную игру. Видишь, даже не досидел до того, как будет оформлять выигрыш, загорелось немедленно. Уж он самородка не упустит. Будешь самородком дальше, Миша?
Тесть ухмылялся широко и довольно: быть самородком ему нравилось. Он тоже хотел "об себе повоображать" и делал это со вкусом и юмором.
В среду Дима появился в павильончик к Любашке раньше обычного времени и, отведя в сторону Ивана Иваныча, начал расспрашивать о его знакомствах среди сильных игроков и в частности, о новеньком:
– Личность такая приметная, перепутать ни с кем невозможно. Здоровенный, рыжая борода, глухонемой, предпенсионого возраста, и всегда при нем сын, лет десять-двенадцать мальчишка, переводчиком. Прописан в Кучино, но там не живет. Столяр или плотник, мастеровой, в общем.
– И что он тебе? – Иван Иваныч был серьезен, как черепаха.
– Что?! Он месяц подряд берет такие суммы каждую неделю! Больше, чем вы всем профсоюзом, вместе с Иваном. Больше, чем любой другой. Везение тут исключено!
Или он не то, что кажется, или за ним кто-то есть. Играет в разных местах, но чаще всего на Шаболовке, в пивбаре. Карточки заполняет сам, по крайней мере я это видел лично. Постарайтесь припомнить, может быть, вам скажет что-то фамилия – Конкин?
– Артист такой есть, Шарапова играл, – припомнил старик.
– Ах нет, артист такой есть, конечно, но Конкин – фамилия того субъекта. Я же видел его паспорт – Конкин Михаил Афанасьевич. Не слышали? Решительно ничего?
Жаль.
Миша расплывался от счастья, узнавая о таком бурном интересе к своей особе, и жестами изображал, что он по поводу этого интереса думает, недвусмысленно и смачно, так что хохотали мы до колик все, включая Иван Иваныча.
В пятницу он, как обычно с Колькой, отправился в контору и предъявил Диме то, что играл перед его глазами за неделю с небольшим до того.
У Димы в тот раз не то что челюсть отвисла, глаза вылезли из очков.
Миша уже как бы и не был Миша. Опилок в его бороде уже не наблюдалось.
Наблюдались тщательные парикмахерские усилия как за этой примечательной частью его волосяного покрова, так и за всеми прочими доступными обозрению. Плешку прикрывало от мороза настоящее английское кепи. Темно-синий костюм стоил полторы тысячи баксов. Из жилетного кармана скромно, с несуетным достоинством, выглядывала золотая часовая цепочка. Матовым сиянием светились ботинки. А пальто…
В общем, Дима мог в свое длиннополое высморкаться. После лицезрения этого портновского шедевра ему ничего больше не оставалось.
Дня за три до того я снабдил Марию своей карточкой, отдал в ее руки отчима и брата, объяснил задачу и велел патронов, то есть денег, не жалеть. Миша как художник и натура артистичная имел неплохой вкус. Мария уже к тому времени поняла, что есть оригинал и что подделка. Оставшееся время ушло на то, чтобы войти в образ. В результате перед ошалевшим бухгалтером стоял то ли почтенный профессор, то ли коммерсант не последней руки, в сопровождении дорого и модно одетого чада. Справедливости ради сказать, чаду было по барабану, во что оно одето. Лишь бы чисто и не рвано, к этому он был привередлив. Воспитание Кубы, где с одеждой был напряг и каждую тряпку носили, пока она не расползалась от ветхости.
Так что у завистливого Димы и лицо побледнело и руки подрагивали, – все приметил глазастый Колька. Бухгалтер не торопился, выписывая документ. Когда закончил, не сразу подал. Сперва обратился к мальчишке:
– Молодой человек, можно узнать вас по имени? Николай, переведи, пожалуйста, несколько слов отцу – это ведь отец, да? Фамильное сходство, знаете ли…
Поздравляю вас, уважаемый Михаил Афанасьевич. На последний месяц или чуть больше вы наш самый успешный и стабильный игрок. Как вы полагаете, это у вас такое необыкновенное везение?
Колька перевел ответ скрупулезно:
– Везет дуракам и новеньким. Я вроде уже не новенький. Что, рожа дурацкая?
– Что вы, у вас очень самобытная, настоящая русская внешность. В игре я сам профессионал с неплохим образованием. В этом смысле я могу сказать, что на одну удачу полагаться невозможно. Но самородки на Руси не переводятся. Я приглядывался к вашей манере: видна рука профессионала, особенно в разработке.
Не сочтете неделикатным, если я спрошу: вы играете единую систему или делаете разработки на каждый тираж?
Миша, собственно, в переводчике не нуждался, хорошо читая по губам. Но он добросовестно смотрел на Колькину жестикуляцию. Потом изобразил руками и лицом нечто, без перевода любому ежу понятное, закончив тираду поднесением к Диминому носу кулака. Кулак Мишани явно выбивался из имиджа, поскольку многолетние ежедневные упражнения с деревом и инструментом не способствуют белизне и нежности рук. Тем более весомо он выглядел перед девичьим личиком бухгалтера.
Забрав бумагу на выигрыш, Миша посмотрел на сына, и тот перевел:
– Знаете, папа посчитал ваш вопрос неделикатным.
С тем и покинули контору, направившись в банк. Диму оставили в состоянии, близком к прострации. Люди до такой степени завистливые с невероятным трудом переживают чужие успехи.
Подошел срок нашего отъезда. Колькина классная дама упрямилась и возражала против того, чтобы отпускать парня: по русскому языку не все гладко, он и так больше иностранец, чем русский, а вы хотите сдернуть посреди ученого года почти на три недели? Но поделать ничего не могла, а утихомирили ее букет цветов и кошелка "восьмомартовского" набора, хоть и врученного с некоторым опозданием, но принятого с благосклонностью. Оставили Абрама Моисеевича командовать магазином, Мишу в помощь, и полетели.
Что такое после длительного отсутствия вернуться в маленький прибрежный городишко Сан-Лукас? По контрасту с суетливыми столицами – размеренная, кажущаяся почти сонной жизнь. Рыбаки поутру уходят в океан и возвращаются вечером с уловом. Лавочки с двенадцати до двух закрыты, все равно покупателей нет, все спят после обеда, устроившись в холодке, учителя и ученики, клерки и конторщики, негритянки с табачной фабрики и индейцы в кожевенных, шляпных и прочих мастерских. Все обо всем узнают со скоростью сверхзвуковой. Если у врача подали к обеду лишнее блюдо, город судачит о том, что ему аптекарь дал взятку, чтоб выписывал лекарства подороже.
