«Подружка моя, ты не сомневайся…» — задумчиво пропел Шломо.
«О! — радостно подхватил Сеня. — Вот и царь Шломо прорезался. Скажи уже что-нибудь, порадуй нас откровениями верного мужа и друга.»
«Где уж мне с моими промытыми мозгами, — все так же задумчиво отозвался Шломо. — Хотя, знаете… Вот вам несколько наблюдений моего филистерского сознания. Во-первых, твой, Сеня, вариант — совсем не третий, потому что Сашкин гуманизм в итоге сваливается именно к провозглашенному тобой шкурничеству. А как же иначе? Все человечество любить — это уж больно неконкретно, сплошной туман. А собственная шкура — вот она, родная, всегда под рукой. Так что себялюбие — это гуманизм на практике.
Во-вторых, если уж выбирать между двумя промывками… Я не вижу ничего плохого в защите своего дома, семьи, друзей, Отечества, коли на то пошло. Да и при чем тут промывка мозгов? Разве не естественно защищать группу, к которой принадлежишь? Волки дерутся за свою стаю, муравьи — защищают свой муравейник. До смерти, заметьте, защищают. У них что — тоже мозги промыты?»
Сашка в отчаянии хлопнул себя руками по бедрам: «Но ты-то не муравей, не волк! Ты человек, тебе затем разум и даден, чтобы изжить в себе психологию стаи!»
«С чего ты взял? А может, — как раз таки затем, чтобы эту стаю получше организовать, защитить? Ты пел что-то о самореализации. Но настоящая самореализация бывает только в рамках группы. Или во имя группы. Если, конечно, не брать нашего Сенечку в качестве обратного примера… Он-то реализовался в полной мере, не так ли, Сеня?»
В комнате наступило молчание. Потом Сеня погасил сигарету и, прищурившись, посмотрел на Шломо: «Спасибо тебе, Славик, на добром слове. Чаю хочешь?»
«Не за что, — смущенно ответил Шломо. — Сам напросился. А чаю не надо, я уже на работу опаздываю. Так что мы с подружкой пойдем.»
«С какой подружкой?»
«Да есть тут одна приставучая…» — и он вышел, напевая накрепко привязавшуюся «подружку».
«Подружка моя, ты не сомневайся — я пойду его встречать, а ты одевайся. Или — раздевайся? Черт его знает… Подружка моя…» В голове его было пусто и звонко, и не хотелось ни о чем думать.
9
В Барселоне Бэрл остановился в неприметном отеле «Сити Парк», в десяти минутах ходьбы от вокзала «Сантс». На этот раз сюрпризов не было. Чемодан ждал его в платяном шкафу. Вытряхнув на кровать незатейливое содержимое верхнего отделения, Бэрл щелкнул потайным замочком второго дна и приступил к осмотру своего арсенала. Помимо обычной «беретты» с глушителем и спецпатронами, чемодан содержал недурной набор штурмового оружия — гранаты, укороченный десантный «узи» и девятимиллиметровый «йерихо» с обычным снаряжением. Бэрл остался доволен. «Беретта», незаменимая в быстрых контактных ликвидациях, мало чего стоила в открытом бою. Тут Бэрл предпочитал оружие израильского производства.
С членами своей группы он встречался в маленьком открытом кафе, там, где кривая Авенида де Мадрид, побыв какое-то время короткой и куцей Авенидой де Берлин, окончательно превращалась в Авениду де Париж — прямую, длинную и ухоженную. Бэрл пришел на встречу заранее, но оба парня уже были на месте, поджидая его за крайним столиком.
«Привет, ребята, — улыбнулся он, присаживаясь. — Меня зовут Бен. Кто на этот раз вы?»
Они уже встречались несколько раз по разным поводам, в разном составе и под разными именами. Все трое принадлежали к внутреннему кругу и нередко дублировали друг друга, иногда даже не подозревая об этом.
«Стив». «Джеки».
«Сойдет, — согласно кивнул Бэрл. — Надо бы выпить за знакомство. Что вы такое глушите? Пиво? В такое-то время дня и года? Кто вас только обучал…» Он махнул рукой официанту: «Эй, бижу! Принеси-ка мне Мартель и эспрессо.»
«Не у всех есть русские корни, Бен, — саркастически заметил Джеки, ладно сложенный, жилистый парень восточной наружности. — Есть и такие, что этот французский клопомор на дух не переносят…»
«…предпочитая зашариваться травкой,» — жизнерадостно закончил за него Бэрл. Все трое расхохотались.
«Ладно, ребята, — сказал Бэрл, пригубив коньяку. — Давайте переходить к делу. Прежде всего — у всех все в порядке? Все штатно?» Его собеседники кивнули.
«Отлично. Персонаж — Абу Айяд, живой, по мере возможности. Думаю, я не должен объяснять вам, кто он… Вот и славно. Сюжет — завтра вечером он ждет своего приятеля на ферме около Гироны. Помимо него, там может быть до шести грязных. Установка на них — обычная. Я подбираю вас на железнодорожной станции Гироны в шестнадцать сорок. И не забудьте захватить с собой свои игрушки. Вопросы?»
«Источник сюжета?» — спросил Стив. Бэрл помолчал. Вообще говоря, он не обязан был отвечать на этот вопрос. Но и тихарить особой причины не было.
«Источник — тот самый приятель, которого Абу Айяд ждет на ферме. В настоящее время горит себе — не сгорает в адовом серном пламени. Чего и другу своему желает.» Бэрл помрачнел, вспомнив свои ночные бдения с нагероиненым Надиром в подвале на улице Шамир.
«Итак, до завтра, — он допил коньяк и встал. — Постарайтесь не слишком надуваться пивом. Замедляет реакцию.»
* * *
Назавтра, около девяти утра Бэрл вышел из здания гиронского вокзала. Машина ждала его на близлежащей стоянке. Это был обычный для здешних мест пикап «Пежо», с маленьким кузовом и двойной кабиной. Почти не сверяясь с картой, Бэрл выехал из города в северном направлении и свернул налево, к невысоким зубцам Пирренейских предгорий. Узкое шоссе петляло между разрозненными хуторами и маленькими деревеньками, ощутимо забираясь наверх, в горы Сьерра-де-лас-Медас. Проехав с полчаса, Бэрл увидел нужный ему указатель. Еще несколько километров узких горных долин, и вот наконец справа, в сотне метров от грязной грунтовой дороги, перед ним возникла небольшая, ничем не примечательная усадьба, отгороженная от чужих глаз прямоугольником пыльных кипарисов.
Бэрл проехал мимо, не замедляя хода. Пока он не мог пожаловаться на точность описаний, данных ему покойным Надиром. Дай-то Бог, чтоб и дальше так… Лощина вильнула вправо и начала сужаться. Лучше не придумаешь, — порадовался за себя Бэрл. Он свернул с дороги на еле заметный проселок, забиравший вверх по крутому склону невысокого лесистого отрога, окаймлявшего лощину с севера. Проселок закончился небольшой лужайкой; дальше ехать было невозможно. Бэрл приткнул пикап под деревом, вышел и осмотрелся. Как он и предполагал, по гребню хребта, между густыми зарослями дикого кустарника, вилась вполне утоптанная тропинка. Пройдя по ней несколько сот метров, Бэрл увидел сквозь путаницу веток знакомые очертания кипарисного каре. Он был у цели. Усадьба лежала перед ним, как на ладони. Бэрл устроился поудобнее и вынул бинокль из рюкзака.
Двор был пуст, не считая двух машин — раздолбанного пикапа и пыльной белой «тойоты-королла». Вся усадьба состояла из каменного двухэтажного беленого дома с плоской крышей и бревенчатого гумна на высоком кирпичном цоколе. Никакой живности Бэрл не заметил; в особенности его порадовало отсутствие собаки. Отчасти это уже характеризовало нынешних хозяев усадьбы — все знакомые Бэрлу арабы испытывали стойкую неприязнь к собачьему племени; впрочем, собаки платили им тем же.
Ближе к полудню из дома, потягиваясь, вышел высокий парень в куртке, сел в «тойоту» и завел двигатель. Потом показался второй, повозился у двери с замком и присоединился к первому. «Тойота», переваливаясь на колдобинах, выбралась на грунтовку и укатила в сторону Гироны. Это выглядело настоящим приглашением. Бэрл поразмыслил и решил не отказываться. Он осторожно спустился со склона, расчищая путь от сухого валежника и шатких камней, помечая удобные места и обозначая обход естественных препятствий. Спустившись до самого низа, он недовольно покачал головой, вернулся наверх по своим следам и снова отрепетировал спуск. Он проделал эту операцию четырежды, прежде чем остался доволен результатом. Теперь можно было заняться домом.
Бэрл посмотрел на часы. По его расчетам, до возвращения хозяев оставалось не более двадцати минут. Надо было поторапливаться. В несколько прыжков он преодолел травянистый выгон, отделявший край зарослей от заднего ряда кипарисов. Дом высился перед ним, неожиданно большой, защищенный мощными решетками на окнах подвала и первого этажа. Задняя дверь, прежде незамеченная Бэрлом, была заперта изнутри. Он поднял голову. Окно наверху было приоткрыто, и сквознячок выдувал наружу белую занавеску, словно сам дом сигнализировал о добровольной сдаче невероятному бэрлову везению. Думать было некогда. Бэрл решительно вскарабкался к окну, влез внутрь, и, не медля ни секунды, понесся по дому, фотографируя сознанием расположение комнат, мебели, размеры простреливаемых пространств и расстояния между углами.
