— Я тебе верю, — сдаюсь я. И понимая, чего она ждет, я складываю мышцы лица в улыбку и добавляю: — Я тебя люблю.
От этих слов на языке остается странный привкус. Шагая в сторону своей комнаты и верной кровати, я удивляюсь: почему? И только укрывшись с головой одеялом, понимаю — лишь эти мои слова не были ложью.
Мне двенадцать, еще полгода — и я стану настоящим Хранителем. Мама в бешенстве от того, что ты опять «где-то» поранился. Она подозревает, что ты напился, подрался и вообще отказываешься достойно стареть. Ты спокойно прикуриваешь сигарету, поправляешь рукой спутанные седые волосы и позволяешь ей верить в эту чушь. Верить, что ты лез на рожон и напрашивался на неприятности.
— Это очень тяжело? — спрашиваю я, дождавшись, когда она, бушуя и крича, вылетит из комнаты. — Выносить столько лжи.
Ты глубоко затягиваешься и точным щелчком стряхиваешь пепел в раковину, зная, что там его все равно заметят. Ведь тебе уже нельзя курить.
— Не так уж тяжело. Солгать просто. Но становится очень одиноко.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда ты всем обо всем вынужден лгать, что в итоге остается? Что такое правда для тебя?
— Ничто, — признаю я.
— Вот именно.
Я просыпаюсь от телефонного звонка.
— Привет-привет! — бодро говорит Линдси. — Время для ежедневного отчета!
— Привет, Линдс. — Я зеваю во весь рот.
— Ты что, спала?
— Ну да, я ведь пытаюсь соответствовать образу, который придумала твоя мама.
— Не обращай на нее внимания. Ну, что нового в отеле? Нашла мне парочку призраков?
Я сажусь на кровати, свесив ноги. Да, я видела окровавленного парня в своей комнате, но вряд ли этим стоит с ней делиться.
— Пока ничего, но я не сдаюсь.
— Ты уж постарайся! В таком месте все должно кишмя ими кишеть. Ведь ему уже под сотню лет.
— Откуда ты знаешь?
— Разыскала кое-какую информацию! Или ты думаешь, я позволю тебе переселиться в какой попало дом с какими попало привидениями?
— И что же ты нашла?
— Как ни странно, ничего. То есть вообще ничего, и это подозрительно. Раньше это был отель, после Второй мировой во время Большого бума его переделали под многоквартирный дом. Об этом писали все газеты, но потому он вдруг будто исчез с лица земли… ни статей, ни упоминаний. Ничего.
Я хмурюсь и встаю с постели. Мисс Анджели сказала, что это место пронизано историей. Ну и где же она? Ведь мисс Анджели не может читать стены, как я, откуда ей знать секреты Коронадо? И почему она не захотела ими делиться?
— Смахивает на заговор, — предполагает Линдс. — Или программу по защите прав свидетелей. Или хоррор реалити-шоу. Ты уже проверяла, у вас там камер нет?
Я смеюсь, а про себя думаю — а вдруг правда еще ужаснее? И смотрю на заляпанный кровью пол.
— Ну, у тебя хоть есть соседи, похожие на героев фильмов Хичкока?
— Так, ну что ж. Пока мне удалось познакомиться с дородной коллекционершей антиквариата. А еще я встретила парня, который, кажется, подводит себе глаза.
— Это называется гайлайнер,[2] — подсказывает она.
— Ага. Ладно. — Я потягиваюсь и шагаю к двери. — Я бы сказала, что это полная тупость, но тем не менее на него приятно смотреть. И я даже не знаю — это его подводка красит, или он симпатичный вопреки макияжу.
— По крайней мере тебе хотя бы есть на чем задержать взгляд.
Я обхожу жутковатые пятна на полу и иду в коридор. Уже закат, но свет никто не зажег.
— А как у тебя дела? — спрашиваю я. Линдси достался бесценный дар — нормальная жизнь. Я просто купаюсь в лучах ее благополучия. — Летние курсы? Подготовка к колледжу? Очередной экзотический язык? Музыкальные инструменты? Спасение отсталых африканских стран?
Она покатывается со смеху. Ее легко насмешить.
— Ты воображаешь меня каким-то многоруким, все успевающим Шивой.
И тут я чувствую, как в кармане скребется архивный листок.
Алекс Кинг, 13.
— Потому что ты и есть многорукий Шива.
— Мне просто нравится чем-нибудь заниматься.
Тогда приезжай сюда, думаю я, убирая листок. У нас тут точно не соскучишься.
Я слышу легкое бренчание гитарных струн.
— Это еще что такое?
— Я настраиваюсь.
— Линдси Ньюман, ты что, говоришь со мной по громкой связи, чтобы можно было одновременно гитару настраивать? Ты же ставишь под угрозу священную неприкосновенность наших с тобой интимных разговоров!
— Расслабься. Родители уехали на званый вечер. Час назад торжественно оделись и отчалили. А твои как?
На кухонном столе я обнаруживаю две записки.
На одной нацарапано: «В магазине! Люблю, мама».
На другой: «Регистрируюсь на работе. П».
— Мои тоже уехали, — признаюсь я. — Но только без смокингов, платьев и по отдельности.
Я возвращаюсь в комнату.
— Наконец-то можешь посвятить вечер себе, — говорит она. — Надеюсь, ты закатишь вечеринку?
— Я уже с трудом слышу твой голос через пьяные вопли и орущую музыку. Наверное, надо пойти велеть всем успокоиться, пока соседи копов не вызвали.
— Созвонимся еще, ладно? — говорит она. — Я скучаю.
И я знаю: она говорит от чистого сердца.
— И я по тебе, Линдс. — В кои-то веки я могу не врать.
Трубка замолкает. Я бросаю ее на кровать и пристально смотрю на испещренный темными пятнами пол.
Меня буквально раздирают вопросы. Что произошло в этой комнате? Кем был тот парень? Чья кровь была на его руках?
Пусть это не мое дело, пусть это нарушение правил, пустая трата сил и способностей, но, как ни крути, в Архиве все мы давали одну и ту же клятву.
Мы оберегаем прошлое. И как мне кажется, чтобы делать это лучше, мы должны его понимать.
Поскольку ни эрудиция и любознательность Линдси, ни секреты мисс Анджели не приоткрыли передо мной завесу тайны, мне придется узнать все самой. Я решительно снимаю кольцо и, не успев как следует испугаться, опускаюсь на колени, прижимаю ладони к половицам и тянусь к воспоминаниям.
Глава девятая
На кровати, подтянув колени к подбородку, сидит юная девушка.
Я отматываю воспоминания назад, до тех пор пока не вижу на прикроватном столике календарь с листком «март». На кресле в углу разложено синее платье, на столе лежит черная книга. Дед, как всегда, был прав. По крошкам, как в сказке «Мальчик-с-пальчик». Я ухватилась за нужную нить.
Девушка хрупкая, длинные светлые волосы волнами ниспадают к ее узкому лицу. Она выглядит чуть младше меня. Сейчас она говорит с тем самым парнем, только его одежда и руки пока чисты. Ее слов не разобрать — только легкий шелест, как радиопомехи, а парень между тем не может устоять на месте. По глазам девушки я вижу, что она говорит медленно и настойчиво, а он отвечает нервно, помогая себе резкими рублеными движениями. Его руки стремительно мелькают в воздухе. Он вряд ли намного старше ее, но судя по дикому выражению лица и тому, что его пошатывает, он уже пьет. Кажется, ему нехорошо, и он вот-вот закричит.
Девушка тоже это замечает, потому что встает с постели и подносит ему стакан воды. Он выбивает стакан из ее рук, и стекло разлетается на множество осколков. Я слышу только легкий треск. Он с силой хватает ее, пальцы глубоко впиваются ей в плечо. Она его отталкивает, и он спотыкается о кровать и валится с ног. Девушка отворачивается и бежит, а парень поднимается с пола, захватив большой осколок стакана. Стекло режет его ладонь, но он бросается за ней и у двери нагоняет. Они вываливаются в коридор.
Я веду рукой по полу и вижу их через проход. И тут же жалею об этом. Он прижал ее к полу, и я вижу только хаос из осколков, крови и переплетающихся конечностей. Ее стройные худые ноги бьются под ним, пока он одним ударом не пришпиливает ее к полу, как бабочку.
И тут все замирает.
Он стряхивает осколки и с трудом поднимается на ноги. Теперь я могу видеть ее: разодранные, окровавленные руки и глубокий страшный порез на горле. Осколок вложен в ее ладонь. Он медлит над ней несколько мгновений, прежде чем пойти в спальню. В мою сторону. И я понимаю, что он весь в крови. В ее крови. Меня едва не выворачивает наизнанку, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отпрянуть в сторону. Его здесь нет. А меня нет там.
Ты убил ее, шепчу я. Кто ты? И кто она?
На неверных ногах он проходит по комнате, пошатывается, опускается на корточки и раскачивается из стороны в сторону, будто одержимый. Но потом поднимается на ноги, оглядывает себя, россыпь осколков на полу, смотрит на бездыханное тело, медленно и лихорадочно вытирает руки о рубашку. Проковыляв к шкафу, сдергивает с крючка черное пальто, рывком надевает его и застегивает. Потом убегает, и я остаюсь одна у тела девушки.
