Конь умолк, а Самко заторопился прочь. Неподалеку от конюшни встретил он Адамца. Тот искал его. Самко — молчок, ни словом не обмолвился, где был, с кем говорил, а когда подсел к товарищам, потихоньку начертил на контрабасе маленький крестик.
И так они всё играли, всё играли, а разбойники с девицей всё плясали, чуть не дрались за нее, а как загорелась на небе заря, все разом исчезли неведомо куда, как и появились невесть откуда.
Музыканты сильно устали, отложили инструменты, сидят, по сторонам беспокойно озираются, не знают, что делать, да никого не видать вокруг. Тут подошел мужик-гора с кудельными усами и, как накануне, поманил их за собой. Пошли они. Усатый провел их через узкую дверь в скалу. В скале оказалась большая просторная пещера. Не было в ней ни стола, ни скамейки, только мешки посреди стоят, а по углам кучки сора.
— Ну, музыканты дорогие, вы для нас хорошо постарались, теперь наш черед рассчитаться с вами, — сказал он.
Самко тут вышел вперед и говорит:
— Спасибо на добром слове, я рад, что мы угодили вам. Ну, а коли ты завел разговор про плату, то наша воля такая: хочешь нам заплатить — дай сору, что по углам лежит.
Музыканты нахмурились, едва удержались и не бросились на него, не поняли, зачем чудную плату запросил. Но перечить не посмели. Самко был у них главный, ему музыку заказывали, ему и плату определять. Мужик ничего не ответил, головой кивнул, а Самко к одной кучке сразу подошел и насыпал две горсти в кошель, что при себе имел. Его примеру и остальные музыканты последовали.
Собрались они в дорогу, и мужик-гора повел их. Вышли они из каменной палаты через дверь в скале и очутились в густом лесу. На дворе была еще ночь, а в самом лесу еле брезжило. Мужик-гора подал голос:
— Вот и пришли. Ждите терпеливо, пока солнце взойдет. А солнышко взойдет, сами увидите, куда вам идти.
Сказал он это — и раздался страшный треск и грохот, будто гром грянул либо скала о скалу ударила, и мужик исчез. Как провалился. Музыканты постояли, постояли, да тут усталость их сморила, сели они и заснули как убитые. Проснулись, а на дворе ясный день.
Протерли музыканты глаза — глядь, а они под тем самым дубом у Трех родников, где вчера провожатого дожидались. Не долго думая, подхватили они свои инструменты, скрипки да цимбалы с контрабасом, и — давай бог ноги, прочь от этих гиблых мест. Дух перевели уж когда до себехлебской межи добежали. Тогда потише пошли, пот с лица утирают. Никто слова не обронил, все только о пережитом думали, что видеть и слышать им довелось в горах у Ситна.
А что же с кошельками сделалось, где невиданная плата лежала? Будто по чьему велению попадали кошельки у них из рук, когда наладились они вытряхнуть никчемный сор да взяться за Самко — зачем просил сор, а не деньги за их старания? Поднял свой кошелек один, поднял другой, поднял и третий — и все кошельки тугие да тяжелые, будто свинцом налитые.
— Ах, проклятье, что еще за напасть? — запричитал старый Адамец и подкинул кошелек на руке.
Стали музыканты кошельки развязывать и видят, сора как не бывало, во всех кошельках золотые звонкие дукаты. Сейчас только поняли они, отчего Самко сор — не деньги выбрал. Но сколько они ни допытывались, откуда он дознался, что сор деньгами обернется, он так и не сказал. Сдержал Самко Дудик слово, данное коню-жупану в Ситне.
Пришли музыканты в родную деревню, а им тут несказанно удивились.
Повстречали они на околице старую Кршачеву, а та, едва увидела их, руки воздела и заголосила:
— Ой, люди добрые, где же это вы пропадали?
Настал черед музыкантам удивиться. Остановились они, глядят на старуху и думают: не помутилось ли у ней в голове? Да старуха в своем уме была, а они узнали, что с той поры, как ушли они в Ситно из деревни, три месяца прошло. Никто уж и не чаял увидать музыкантов живыми, их давно оплакали. Музыканты диву давались, а их рассказам о Ситне никто не верил. Показали музыканты золотые звонкие дукаты, только люди все равно не поверили и знай приговаривали:
— Ах, нечистые это дукаты, как и все, что приключилось с вами, нечисто.
— Покропить бы их святой водой, — подсказала старуха Кршачева.
Музыканты только посмеивались. Кропи не кропи, дукаты остались дукатами. Откуда они у разбойников? Их разбойники у богатых панов взяли. А паны? С бедноты содрали, с крестьян, что спину на них от зари до зари гнут.
И будто бы немало тех дукатов в Ситне спрятано, да неведомо, как подобраться к ним.
Может, нашел бы к ним путь знаменитый скрипач вроде Самко Дудика из Себехлеб, да только не родился на свет другой такой, вот и лежат дукаты в той скале нетронутые.
Пророк
Словацкая сказка
Перевод И. Ивановой
ил крестьянин, плут да бездельник, еще и женой глуховатой судьба наградила его. Так они хозяйничали, все промотали; ничего-то у них не осталось, одна корова.
Вот и надумал хозяин: «Продам-ка я корову, на что мне она? Жена совсем не кормит ее, отвыкнет корова есть — одни кости да кожа останутся, а много ли за кожу выручишь? Худо, конечно, без коровки-то, да ладно, чего долго думать — займусь каким-никаким ремеслом, глядишь, и прокормлюсь».
Сказано — сделано, и погнал он корову на базар. Увидала его жена и кричит вдогонку:
— Корову продашь, купи мне юбку, пускай даже не сборчатую!
— Куплю, так и быть, куплю! Но первым делом какой-никакой едой разживусь! — откликнулся муж, а сам поскорее за околицу.
Корову он продал сразу. Купил календарь и жареного гуся, засунул все в суму, а прочие деньги в корчме спустил, до самого утра там просидел.
А жена, дожидаючись мужа, затопила печь. В тепле разморило ее, она и надумала: «На что мне старая одежа, коли муж новую купит?»
Скинула она с себя все старье, бросила в огонь, в одной сорочке осталась. Сгорели одежа и дрова, выстыла печь, выстыла и изба, пока муж все в корчме сидел. А глупая жена за печью в одной сорочке дрожала от холода.
Наконец явился дорогой муженек. Только он в дверь, жена кричит:
— Любезный муженек, скорей давай новую юбку!
— Какую еще тебе юбку? Не купил я.
— Что ж ты, проклятый, наделал! Я же велела тебе, чтоб купил какую ни на есть, пусть даже и не сборчатую!
— Зато я гуся принес, дам и тебе попробовать, только замолчи!
Теперь вот только осталось жене сидеть за печью в одной сорочке да помалкивать — как ей на люди без юбки показаться! Спасибо еще, муж от щедрот своих дал ей кусочек гусятины. А мужу одно надо — лишь бы сидела да помалкивала про его волшебную книгу, где сплошь одни загогулины, кружочки да палочки всякие, и в тех знаках сказано обо всем, что делается на свете. И объявил он на деревне, что всё угадать может, любую пропажу найдет, пускай только спросят. Взял он волшебную книгу — а попросту говоря — календарь, — положил перед собой вверх ногами, потому как грамоты он не знал, и такую важность напустил на себя, будто все книги на свете перечитал и море премудрости выхлебал. Долго, однако, никто к нему не шел. Но вот однажды сидит он за столом и вдруг к нему в избу сосед вломился.
— Ох, беда, дорогой соседушка! — завопил он с порога.
— Да что ж это ты, братец, вваливаешься, будто невежа какой! Нешто так к пророку входят? Ступай вон, постучись, а как услышишь «Войдите!» (это я тебе скажу), стало быть, входи и шляпу сними, не забудь. Тогда уж и говори со мной, да пообходительнее, как господа промеж себя говорят. Ты запомни: перед тобой — пророк!
Что поделаешь, вышел сосед, а после уж, поклонившись, и заговорил:
— Пан пророк, пропала у меня пара волов, не знаете ли вы, кто их угнал? Заплачу вам двадцать дукатов и меру гороха в придачу дам. А горох у меня отменный — зернышко к зернышку, не горох — чистое золото!
— То-то, невежа, сразу так бы поклонился, обошлось бы и без наставлений. А теперь тащи двадцать дукатов да горох. Найдутся твои волы.
Обрадовался сосед, будто волы уже в хлеву у него стоят, притащил горох и деньги.
— Подойди сюда и гляди, коли не слепой! Этот вот, с кривой ногой, — ткнул он на закорючку в календаре, — ночью отвязал твоих волов. Ежели к завтрашнему утру он не приведет их на место, увидишь — и на вторую ногу захромает, тут-то мы его и сцапаем за хохол.
По деревне тотчас разнеслось — так, мол, и так, волы найдутся, и хромому придется худо. И кто же оказался вором? Хромой Кубо с нижнего конца деревни. Он тотчас и явился, сам не свой от страха, постучался как положено и поклонился:
— Пан пророк, пан предсказатель, изволите быть дома?
— Дома, дома я. Тебе чего, кривая твоя душа? — встретил его пророк.
А тот в ответ:
— Ах, что с души возьмешь, уж как она вздыхала и горевала, когда рукам украсть захотелось. Да вы уж знаете, я насчет тех волов к вам пришел. Как бы мне худо не было.
