и мы вышли из нее и начали свою прогулку. Вскоре Мельхорн расслабился и заговорил, но говорил он словно больше с самим собой, а не со мной. Время от времени с озера налетал свежий ветер и шумел в листве старых деревьев. Потом снова наступала тишина, и звучал только голос моего друга. Он говорил быстро резкими, отрывочными фразами почти без пауз: «Будет война. Ее больше нельзя предотвратить. Гитлер уже давно принял это решение. Все готово. Даже если западные державы или Польша в последнюю минуту пойдут на соглашательство, даже если заступится Италия, это не изменит основной план Гитлера. Самое большее — это может означать небольшую отсрочку, и все».
Его голос становился все более взволнованным по мере того, как он рассказывал мне, как Гейдрих попросил его зайти к нему в кабинет и, к его удивлению, сообщил ему один из секретных приказов Гитлера. По возможности до 1 сентября должен был быть создан абсолютно безупречный повод к войне — такой, какой в истории выглядел бы как полное оправдание и заклеймил бы Польшу в глазах мировой общественности как агрессора в отношении Германии. Поэтому возник план одеть войска в польскую военную форму и напасть на радиостанцию в Гливице. Гитлер поручил Гейдриху и адмиралу Канарису, возглавлявшему армейскую разведку, провести эту операцию. Однако для Канариса был настолько неприемлем этот приказ, что он сумел устраниться от его выполнения, и Гейдрих один отвечал за него. Гейдрих разъяснил Мельхорну детали плана. Польская военная форма должна была быть поставлена по распоряжению Кейтеля высшим командованием Вооруженных сил.
Я спросил Мельхорна, где они возьмут поляков, которые должны были надеть эту форму. «В этом-то все и дело, — ответил Мельхорн, — в этом-то и вся дьявольщина этого плана. „Поляками“ будут заключенные из концентрационных лагерей. Их вооружат настоящим польским оружием, но большинство из них, разумеется, просто поляжет под огнем. Им пообещали, что всякий, кто выживет, немедленно получит свободу. Но кто поверит в такое обещание?»
Мельхорн сделал паузу, а затем сказал: «Гейдрих поставил меня командовать этим нападением». Он крепко схватил меня за руку выше локтя. «Что мне делать? — спросил он. — Гейдрих дал мне это задание, чтобы избавиться от меня. Я это знаю. Он хочет моей смерти! Что я могу сделать?»
Теперь настала моя очередь молчать. Какой вообще совет я мог ему дать? Наконец я сказал: «Весь этот план безумен. Нельзя делать историю, применяя такую тактику. Это невозможно держать в тайне, во всяком случае в течение долгого времени. Где-то каким-то образом вся эта история выйдет наружу. Но вы должны держаться от нее подальше. Попробуйте провести переговоры о том, чтобы вы в ней не были замешаны. Придумайте какую-нибудь отговорку — скажите, что вы нездоровы, или просто откажитесь. Что бы ни случилось после вашего отказа выполнять приказ такого рода, это будет предпочтительнее последствий вашего участия в его исполнении».
На следующий день перед Мельхорном встал самый трудный выбор в его карьере. Он имел мужество отказаться от выполнения этого задания, отговорившись состоянием своего здоровья, которое помешает ему выполнить такое ответственное задание со стопроцентной эффективностью, необходимой для его успеха.
Гейдрих сначала не желал слышать его доводы, но Мельхорн стоял на своем, несмотря на все угрозы Гейдриха. По счастью, Гейдрих в то время был сильно перегружен работой и, в конце концов, принял его отказ. Но через десять минут Гейдрих отдал приказ перевести Мельхорна на трудную и нижестоящую должность на Востоке.
В 10 часов утра 1 сентября 1939 г. Гитлер обратился с речью к рейхстагу и народу Германии. Когда я услышал его оправдание вторжению Германии в Польшу, которое началось в то утро, — «многочисленные нападения поляков на территорию Германии, среди которых нападение регулярных польских войск на радиостанцию в Гливице», — должен признаться, я все еще едва мог поверить своим ушам.
Четырьмя часами ранее Гитлер отдал приказ начать наступление на Польшу. Началась Вторая мировая война.
3 сентября в Польшу выехали три специальных поезда: один был поезд фюрера, в котором находился сам Гитлер, генерал Кейтель, генерал-майор Йодль и весь личный состав штабов трех частей вермахта; другой — «специальный поезд Геринга», в котором ехали маршал ВВС и его штаб; и третий — «специальный поезд Генриха» с Гиммлером, фон Риббентропом и доктором Ламмером — секретарем рейхсканцелярии на борту.
Мне было назначено ехать в поезде Гиммлера в качестве представителя РСХА — Главного управления имперской безопасности, созданного незадолго до этого, под совместным руководством Гиммлера и Гейдриха. Это была организация высшего уровня для координации работы и руководства различными полицейскими департаментами государства, а также государственным, полицейским и разведывательным департаментами партии (СД). Я был назначен руководителем Департамента IV Ε (внутренняя контрразведка) этой организации, и именно в качестве ее представителя я должен был ехать в поезде Гиммлера. Гиммлеру нужен был квалифицированный специалист в своем окружении, который занимался бы поступающей каждый день курьерской почтой, а также поддерживал бы самую тесную и быструю связь посредством курьеров, радио и телефона со специальными поездами и Гейдрихом в Берлине. Также у него должен был быть кто-то под рукой, который на месте мог бы решать срочные вопросы, относящиеся к разведке.
Когда Гейдрих объявил мне об этом назначении, он добавил: «Я хочу, чтобы вы были чрезвычайно осторожны: пол чертовски скользкий. Вам придется работать в постоянном контакте с начальником канцелярии Гиммлера группенфюрером Вольфом. Гиммлер не может жить без своего маленького волчонка. Адъютанты Вольфа — весьма неприятные ребята, но не обращайте на них слишком много внимания: они громко лают, но не кусают». (Зная Гейдриха, из всего сказанного я понял, насколько глубока его неприязнь к Вольфу.) «А самое главное, — продолжал Гейдрих, — вам необходимо лично узнать рейхсфюрера СС. И я даю вам своего собственного секретаря — вы увидите, что у вас будет довольно много работы в этой поездке».
Прошедшие дни вымотали меня, а теперь еще это задание, которое мне совсем не понравилось. Оно отвлекало меня от моей новой работы — руководства департаментом контрразведки, к которой я только-только приступил и которой был полностью поглощен.
Вместе с тем мой интерес значительно вырос, как только я осознал те возможности, которые открывались передо мной благодаря этому заданию. Я буду находиться на высшем командном посту, где смогу узнать, а также наблюдать за теми, кто реально руководит этой мощной машиной.
В «специальном поезде Генриха» меня приняли любезно, но заметно холодно. Меня держали на расстоянии, как будто я был незваным гостем. Я решил, что мне лучше всего, по крайней мере
