— Я снова умудрился это сделать! Я снова умудрился это сделать!
Гарри вытащил из кармана полоску бумаги — калькуляторную ленту. На ней было полно красных пометок, а цифра в конце гласила: «00,00». Тогда до меня начало смутно доходить, что сделал Гарри: он расстался на бирже со своим миллионом, что второй раз привело его к той же точке, с которой он начал, — к отметке «00,00».
— Я прогорел, — сказал Гарри.
Мне было жаль это слышать, но, пытаясь его развеселить, я сказал, что «прогорел» для него не terra incognita, он там уже был. Я хотел узнать, что еще поделывает Гарри, с кем видится, что читает, что думает о положении на бирже. Но все, что мог делать Гарри, это без конца шлепать калькуляторной лентой по стойке бара и повторять: «Прогорел». Он ни с кем не виделся, он ничего не делал, все его силы уходили на то, чтобы сбрасывать одеяло и выползать из постели по утрам. Когда я возразил, что на Уолл-стрит занавес поднимается каждый день в десять утра, открывая новое представление, Гарри тут же заткнул меня и повторил: «Прогорел». Похоже было на то, что прогорел не только его банковский счет, но прогорел и сам Гарри, как прогорают люди после увольнения или развода, люди, которые каким-то образом лишились своей идентификационной карточки[2], когда соревнование между идентичностью и тревожностью было начисто выиграно последней, а эго растерто в порошок. Бесполезно уговаривать таких людей смотреть на жизнь иначе. С таким же успехом можно обучать паралитика ходить, убеждая его выдвигать вперед сначала одну ногу, а потом другую.
— Сейчас я должен принять одно решение, — сказал Гарри, — и я подумал, что это хорошо, потому что если ты способен принять одно решение, то сможешь принять и все последующие. Главное решение сейчас это жить или не жить. Так ведь, кажется, выразился Камю?
Камю вполне мог выразиться и так, но это не та тема, которую люди обсуждают буднично и повседневно. И уж, конечно, это малоприятный предмет для разговора с человеком, на которого ты случайно наткнулся в баре. Чтобы придать беседе более позитивный характер, я заказал еще по одной. Далее некоторые имена и цифры будут изменены — как говорят, чтобы защитить невиновных, но все постоянные величины будут на месте. Как поется в балладе, «о, ковбои младые, услышьте же песнь».
Я познакомился с Гарри десять лет назад, когда он думал, что Данхилл — это табачный магазин, а не портной с Пятьдесят Седьмой улицы, бравший по $300 за костюм. Гарри работал тогда в крупной инвестиционной фирме. Различий между людьми в те времена было меньше, чем нынче, Уолл-стрит была популярным местом обитания молодых тигров. Это сейчас их стало так много, что пришлось изобретать всевозможные нашивки и лычки, чтобы хоть как-то различать чины и ранги. Гарри был финансовым аналитиком — таким, каким в те годы и полагалось быть. В его распоряжении было несколько счетов, которые он вел самостоятельно, и огромное количество энтузиазма, который он вкладывал в работу. Солидные дяди в фирме работали с солидными компаниями, занимались солидным андеррайтингом и обстряпывали солидные сделки по слиянию. Гарри работал с маленькими компаниями, потому что это было все, что оставалось после солидных дядей. У него был стол посреди загона, куда были согнаны такие же, как он сам. Он зарабатывал $11000 в год, и его бросила жена, согласившись на одноразовую и окончательную уплату алиментов, потому что большего с Гарри она получить и не мечтала. А Гарри так и работал с маленькими компаниями, а потом писал отчеты, которые старшие компаньоны только изредка позволяли ему подписывать своими инициалами. Когда один из отчетов Гарри бывал напечатан, Гарри оказывался на седьмом небе, а когда начальство позволяло ему поставить внизу его инициалы, он был страшно горд собой. Тогда он еще этого не знал, но облака Фортуны уже начинали клубиться над его головой, а быть в нужном месте в нужное время — серьезный элемент игры.
В каждом экономическом цикле всегда есть отрасль промышленности, чьи акции не просто поднимаются, а взлетают на 500, на 700 процентов. В последние годы это были авиалинии: «Нортвест», «Бранифф», «Дельта» — все они улетали на 600, 800 и даже 1000 процентов. Такую партию достаточно сыграть раз или два раза в жизни. Иное дело, что, поди, на нее наткнись.
Еще с пятидесятых годов у Гарри были скопленные $5000 и маленькая квартирка в Вест Виллидж. Он делал кое-какие деньги на акциях, на которых все делали кое-какие деньги, а еще он встречался с актрисой, пробовавшейся на полупрофессиональной сцене. Он много плавал, летом он ездил на Файр Айленд и играл в шахматы. В общем, жизнь не была такой уж тяжелой. А потом русские запустили свой спутник, а Джо Элсоп обнаружил наше отставание в ракетах, и внезапно любая компания, делавшая хоть какие-то части для компьютеров или производившая экзотическое топливо, становилась буквально чаровницей на выданьи.
Когда я сейчас думаю об этих акциях, они видятся мне как лица полузабытых девушек, с которыми мы в молодости развлекались по выходным. Где ты сейчас, «Дженерал Транзистор»? «Поликаст», ты помнишь, как взлетал с 3 до 24 за акцию? «Филм-Ом», ты вошел по цене 2, а к концу первого дня торгов уже продавался по 11, — живешь ли ты в Скардейл, счастлив ли ты сегодня?
Весь прочий рынок был старым и усталым, и молодые тигры набросились на чудеса науки. Конечно, было это не так, что кто-то просто восклицал: «Генератор на лампе обратной волны!» — и акции компании FXR тут же взмывали с 12 до 60. Нет, тогда буквально каждый упорно и честно пытался понять сквозь туманную призму школьных знаний, что же такое на самом деле этот генератор на лампах обратной волны, и все сразу стали страшно умными, потому что генераторы на лампах обратной волны понять все-таки сложнее, чем, например, форды, сходящие с фордовских конвейеров.
И Гарри тоже был именно там и даже впереди стаи. Он всегда имел склонность к науке, а когда он начинал говорить о том, как новые транзисторы изменят мир, планета и впрямь начинала чуточку дрожать. Дело было вовсе не в удачливости Гарри: будь он просто удачлив, глядишь, все кончилось бы гораздо лучше. Штука в том, что он действительно видел вещи, которые вот-вот должны были реализоваться. Да вот вам один пример. Гарри как- то сказал, что компьютеры множатся, как грибы, но во всем этом недостает одного важного звена в самом начале цепи, — звена, которое брало бы информацию из повседневной жизни и переводило бы ее в форму, которую компьютер в состоянии понять. Человек заливает бак бензина и протягивает заправщику свою карточку «Мобил», но все равно нужны еще клерки с толстыми карандашами, чтобы объяснять компьютеру «Мобил», как ему просуммировать счет. И Гарри решил отправиться на поиски недостающего звена, чтобы все мы стали богаты.
Он набрел на изобретателя, который сказал ему, что на чердаке у него есть машина, умеющая читать. Гарри сразу же понял, что если машина действительно умеет читать, то она в состоянии объяснить компьютеру то, что она читает, а значит, всех клерков компании «Мобил» с толстыми карандашами в руках можно спокойно уволить или перевести на более полезную работу. Боссы Гарри немножко посмеялись над читающей машиной, которая в конце концов принадлежала не IBM, да и занялись снова своими делами. Уж, конечно, так-таки и читающая машина! Изобретателя звали Лоуренс Хаммонд, чей дядя некогда изобрел хаммонд-орган. Когда Лоуренс научил машину читать своеобразно написанные числа, он назвал свою компанию «Интеллижент Машинз» и продал ее другой компании, «Фэррингтон», чьи акции тут же отправились в ошеломляющий полет с $10 до $260 за штуку. А наш Гарри положил в карман четверть миллиона. Он сразу же заложил свои акции в банке и взял кредит, чтобы прикупить еще.
— Ты когда-нибудь задумывался, — сказал он, — что такое миллион долларов? Миллион долларов — это пять тысяч акций «Полароида» по двести за штуку вот и все. И это миллион долларов — миллион долларов! А ведь миллион долларов может изменить всю твою жизнь.
Я согласился, что миллион долларов может изменить всю жизнь, но у меня никогда не хватало мужества занимать деньги и докупать акции, когда они движутся вверх, а потом занимать еще, потому что как залог они поднялись в цене. Если вы занимаете $30 на каждую заложенную акцию ценой в $100, и если затем акции падают на 30 процентов, вы в состоянии выплатить занятое, и у вас еще останется пригоршня акций. Но если вы заняли $30 на акцию и купили новую порцию бумаг, а затем заняли деньги уже под залог этих купленных акций, а когда они пошли вверх, вы заняли деньги под этот рост, то при первом же качке вниз у вас нет никакого резерва, и вся пирамида с грохотом рушится. Гарри знал, что так оно и есть, но он сопоставлял риск с годами и годами жизни, а также с тем, что вообще делать со своей жизнью. Он хотел жить по-крупному или в нищете, но только не посередине.
