— Не хватит? Лучше побыстрее убирайтесь отсюда!
Они не двинулись с места, и я шагнул к ним. Глаза их не отрывались от моей штуки, и я чувствовал, как она дергается.
— Лучше уходите!
— А кого ты изнасилуешь первой? — тихо спросила Марта.
— Мне все равно, — сказал я, — но лучше уходите. Сестры переглянулись.
— Ты старшая, — сказала Вера.
Я посмотрел на них, не зная, что делать. Такого я не ожидал.
— Так вы уходите? — угрожающе спросил я. Марта посмотрела на меня.
— Ладно, сделай это со мной первой.
— Тебе это не понравится, лучше уходи. Марта подняла юбку.
— Будешь или нет? — нетерпеливо спросила она. Я уставился на редкий черный пушок у нее между ногами. Она с вызовом и ожиданием смотрела на меня.
— Ладно, — согласился я. — Но запомни, ты сама этого захотела.
Я делал все так, как делал Роберто в лесу со шлюхой. Мы легли на землю, я раздвинул ей ноги и взгромоздился между них, судорожно дергая бедрами. Я тыкался куда попало, не зная, что надо делать, но вдруг почувствовал, как она взяла мой член в руку и направила туда, куда ей хотелось, но там были тонкие и жесткие волосы, коловшиеся, словно тысяча иголок.
— Не дергайся, — зло прошептала Марта. — Толкай! Но я не мог, боль, разлившаяся в паху, не позволяла мне сделать этого, и, как я ни старался, я не мог даже чуть-чуть войти в нее. Марта пыхтела, усиленно пытаясь помочь мне.
— Что тут такое?
Я обернулся и увидел Котяру, стоявшего в дверях и в изумлении уставившегося на нас. Веры нигде не было видно. Котяра подошел и сердито поднял меня на ноги, залепив при этом пощечину.
— Значит, так ты платишь нашему хозяину за его доброту?
Я тяжело дышал и не мог ответить, а только смотрел на Марту. Она вскочила и выбежала из сарая. Я снова повернулся к Котяре.
Он уже больше не злился, на лице его светилась широкая улыбка.
— Застегни-ка штаны.
Я опустил взгляд и быстро застегнул штаны.
Котяра любовно потрепал меня по голове.
— А я все думал, когда же эти две сучки доберутся до тебя. — Он рассмеялся. — Пошли, подготовим фургон, нам завтра рано выезжать.
Котяра пошел к выходу, а я стоял и смотрел ему вслед. В дверях он обернулся и, видя мою озабоченность, сказал:
— Не расстраивайся. Я же говорил тебе, что скоро ты станешь мужчиной!
15
Раздался выстрел, и не успел он еще стихнуть, как я перевернулся и растянулся на полу фургона. Прозвучал другой выстрел, и Котяра плюхнулся на живот на обочину дороги. Через секунду он вскочил мокрый и грязный и, потрясая гневно кулаком в сторону горного склона, закричал во всю силу легких:
— Сантьяго! Слепой идиот, отродье гиены! Осел недоношенный! Ты что, не видишь? Это же я, твой друг!
Снова раздался выстрел, и пуля ударила в грязь футах в трех от Котяры. Он снова плюхнулся на землю, но на этот раз уже больше не поднимался, а лежал в луже на животе и вопил:
— Засранец, дерьмо индейское! Это же я, Котяра!
— Котяра? — донесся голос старшего Сантьяго с горного склона.
— Да, Котяра, муха ты слепая. Котяра!
Раздался треск веток, и возле лужи внезапно появился Сантьяго. Он посмотрел на лежащего в воде Котяру.
— Котяра! — воскликнул он. — Что же ты не сказал, что это ты?
Котяра поднялся, вид у него был еще более жалкий, чем прежде, вода стекала со шляпы на лицо, и он молча отфыркивался.
— И впрямь Котяра! — Сантьяго радостно отшвырнул ружье и заключил друга в объятья. — Ты живой!
— Живой! — сердито рявкнул Котяра, пытаясь вырваться из объятий индейца. — Только не по твоей милости.
— А мы думали, что ты мертв, — удивленно вымолвил Сантьяго и отступил на шаг, разглядывая приятеля. — Жив и здоров, ни одной царапины!
Котяра оглядел себя. Новая рубашка и штаны, которые ему подарил сеньор Монкада, были в грязи.
— Ни одной царапины! — Кулак Котяры взлетел в воздух.
Удар пришелся Сантьяго по скуле и опрокинул его на землю. Он поднял голову и посмотрел на Котяру, на его обычно непроницаемом лице была написана обида.
— Чего ты разозлился, Котяра? — удивленно воскликнул он. — Что я тебе сделал?
— Что сделал? — взорвался Котяра. — Ты посмотри на мои новые штаны, на мою новую рубашку! Ты их испортил, вот что ты сделал!
Его кулак снова нацелился в голову индейца, но Сантьяго ловко крутанулся и скатился с дороги, а Котяра поскользнулся и рухнул спиной прямо в лужу. Он лежал в ней, тяжело дыша и оглашая лес проклятьями.
Я услышал, как кто-то еще пробирается сквозь заросли, и на дороге появился Мануэле. Сначала он посмотрел на лежащего на дороге индейца, потом перевел взгляд на распластавшегося в луже Котяру и произнес ровным, спокойным голосом:
— Может быть, вы прекратите свои детские игры и скажете нам, что находится в фургоне?
Прошло всего двенадцать дней с тех пор, как мы отправились с гор в Бандайу, хотя мне казалось, что минул целый год. Мы вошли в лагерь, где нас встретили, как героев. Все едва дождались, пока откроют бочонок с солониной, и женщины унесли мясо, чтобы приготовить его. Все то время, что мы отсутствовали, они были вынуждены питаться мелкой дичью и, главным образом, кореньями, потому что из-за засухи зверье покинуло горы.
В лагере было восемь мужчин, четыре женщины и четверо детей. Генерал Диабло Рохо использовал этот лагерь в качестве штаб-квартиры и убежища. Трое женщин и трое детей были его, а одна женщина и ребенок — Мануэле.
Дети генерала были рождены от разных матерей. Старший из них, мой приятель Роберто, был темнокожим, как и его мать, приходившаяся дальней родственницей Сантьяго. Средний, Эдуарде, был больше похож на генерала, но в его жилах также текла смешанная кровь, что нашло свое отражение в грубых чертах его лица. И только самый младший ребенок — дочь Ампаро была светлокожей и белокурой, с тоненькой и стройной фигуркой и яркими, живыми глазами, всегда сверкавшими от какого-то внутреннего возбуждения. Без сомнения, она была любимицей генерала, как, впрочем, и ее мать.
Это была стройная блондинка, не похожая на двух других женщин, смуглых и довольно полных. Они ужасно ревновали к ней генерала, но боялись вымолвить плохое слово в ее адрес. Она была откуда-то с побережья, и поговаривали, что генерал нашел ее в публичном доме, хотя сама она заявляла, что является дочерью обедневшего кастильского аристократа и беженки из Германии. Она вела себя как госпожа, в то время как другие женщины готовили пищу и прислуживали ей.
В отсутствии генерала она все время занималась тем, что играла с Ампаро, одевая и переодевая ее, словно куклу. Такого отношения матери да еще обожания генерала и всех остальных мужчин в лагере вполне хватило, чтобы испортить ребенка. В семь лет Ампаро уже проявляла властные замашки и моментально начинала капризничать, если что-то было не по ней. В большинстве случаев она всегда добивалась своего и тогда расточала окружающим чудные, лучезарные улыбки.
Когда я слезал с козел, Ампаро стояла рядом с фургоном, одетая в красивое белое платье.
— А они мне сказали, что ты мертвый, — сказала она даже с некоторым разочарованием.
— Нет, как видишь.
— Я уже даже помолилась за упокой твоей души, и мама обещала, что когда мы в следующий раз будем в церкви, то закажем мессу.
Я внимательно посмотрел на девочку. Мы с ней были детьми, но теперь я внезапно почувствовал, что только она ребенок.
— Извини, если бы я знал об этом, то позволил бы убить себя.
На лице ее вспыхнула улыбка.
— Правда, Дакс? Ты сделал бы это ради меня?
— Конечно, — ответил я, дурача ее.
Она обняла меня за шею и поцеловала в щеку.
— О, Дакс! — воскликнула Ампаро. — Ты у меня самый любимый! Я очень рада, что тебя не убили! Правда, рада!
Я мягко отстранил ее.
Ампаро с сияющим лицом смотрела на меня.
— Я уже решила!
— Что? — спросил я.
— Когда вырасту, то выйду за тебя замуж! — Она повернулась и побежала. — Пойду скажу маме, что я все решила!
Я с улыбкой смотрел ей вслед. Когда мы уезжали, она закатила истерику, потому что решила выйти замуж за Мануэле, а мать сказала ей, что этого сделать нельзя, так как у него уже есть женщина. А за несколько недель до этого ее избранником стал молодой посланец генерала, доставивший от него новости. Я повернулся к фургону и принялся распрягать лошадей.
На другой стороне поляны Котяра хвастался своим черным жеребцом. В этот момент меня окликнули Роберто и Эдуарде.
— Привет! — сказал я, оборачиваясь к ним.
Эдуарде поздоровался в ответ. Он был всего на несколько месяцев моложе меня, лицо его было бледным, глаза пожелтели и выглядели болезненно.
— Что с тобой? — спросил я.
Не успел он ответить, как вмешался Эдуарде.
— Он подцепил.
— Подцепил? А что это значит?
Роберто промолчал, а Эдуарде пожал плечами.
— Не знаю. Братья Сантьяго и Мануэле тоже подцепили. Женщина Мануэле ужасно на него сердится.
