Румянолицый влез на трибуну с ногами и парил теперь надо всеми.
- Оглашаю! - повторил он еще торжественнее.
Палач поплевал на руки, потер их крепко-накрепко и ухватисто взялся за топор. Зал ахнул в каком-то слаженном едином порыве. Многие привстали.
- Прошу внимания! - громко и иным тоном произнес румянолицый. - Перед оглашением, товарищи, прошу поприветствовать маэстро!
Раздался робкий хлопок, другой, третий... И посыпались, посыпались - сначала не слишком уверенные, но затем все более слаженные и мощные. Зал рукоплескал. Палач с достоинством и величавостью раскланивался, прикладывал руку к сердцу. Но топора из другой не выпускал. Наконец все встали и аплодировали уже стоя. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не прозвучал совершенно неожиданно голос ниоткуда:
- Ну хватит уже!
Бурные озации смолкли, публика с шумом и треском уселась.
И тут Антон Варфоломеевич понял кое-что. Он приподнял голову с плахи, прислушался.
- Пора кончать! - прогрохотал как никогда ранее голос ниоткуда.
И Антон Варфоломеевич не ошибся, теперь он знал точно, наверняка - это его собственный голос! Да, голос ниоткуда был его, его голосом - какие сомнения?!
Он вскочил на ноги, метнул настороженный взгляд на человека в красной рубахе. Знакомое лицо? Ха-ха! Это же было его лицо! Как он мог не узнать сразу?! И вообще - это же он сам, один к одному! Не надо даже зеркала!
Вот теперь Антон Варфоломеевич испугался по-настоящему. Это был уже не испуг, а смертный, жуткий ужас. Бросив еще один взгляд на своего двойника в красном балахоне, он взревел носорогом, пнул ногой плаху, отчего та скатилась прямо в зал, на публику, и прыгнул сверху в проход.
В два прыжка он преодолел расстояние до дверей, резким ударом сшиб с ног смуглокожего охранника с изогнутым мечом и всем телом навалился на створки. Двери не выдержали. И вместе с ними, переворачиваясь и теряя ориентацию в пространстве, леденея и одновременно покрываясь потом, Антон Варфоломеевич полетел в черную и молчаливую бездну.
Пробуждение было тяжелым. Минут двадцать Баулин не мог никак сообразить, где он находится. Лежал и смотрел в потолок. Ждал, что будет. Все тело болело, как после сильных побоев или многодневной пьянки. Голова была пуста и тяжела.
Наконец он отбросил край одеяла. Встал, ощущая легкое, но непроходящее головокружение. Он не пошел ни на кухню, ни в ванную, а как был в пижаме, так и уселся за массивный письменный стол, выдвинул боковой ящик и достал лист бумаги.
Перед глазами стояла слабая пелена. И перед тем, как вывести первую строку, Антон Варфоломеевич тщательно проморгался, погрыз кончик дорогой фирменной ручки. Потом начал:. "Директору... научно-исследовательского института... заявление. Прошу освободить меня от занимаемой долж..." Раздался телефонный звонок.
Баулин поднял трубку.
- Антоныч? - Голос зама был свеж и бодр, совсем не напоминал о вчерашней ссоре. - Ты?!
- Да вроде бы я, - промычал Баулин, подумывая, а не повесить ли трубку.
- Чего раскис?! - Зам рассмеялся грубо и громко. - Не отчаивайся, Антоныч! - просипел он сквозь смех. - Все путем! Глядишь, мы с тобой и еще протянем малость!
- Что случилось? - встрепенулся Антон Варфоломеевич, сердце учащенно, в предвестии радостной новости забилось.
- Грустная весть, Антоныч, - вполне серьезно и со скорбью в голосе проговорил зам. - Новый-то наш перенапрягся с непривычки. Ночью его на "скорой" увезли, сердчишко зашалило, может, инфаркт. Такие вот дела, Варфоломеич! Так что - не состоится запланированное мероприятие-то, мне только что звонили, проинформировали. Ты слышишь?!
Баулин онемел, он не мог произнести ни слова, издать ни звука. Это было спасение! С трудом подавив в себе нахлынувшие чувства, он все же сказал спустя минуту:
- Несчастье-то какое.
- Все под богом ходим, - согласился зам.
Про распри-ссоры и взаимные обвинения-оскорбления оба благополучно забыли. "Беда" снова объединила их. Как и подобает давнишним приятелям, они вновь готовы были делить пополам предстоящие победы, радости, успехи.
- Ну, ладно, будь! - заключил зам.
- Ага, буду, - сказал Антон Варфоломеевич. Потом добавил: - Я на часик задержусь, скажи там моим.
- Сам скажешь, - ответил зам. - Отдыхай!
В трубке раздались гудки.
Но только Баулин положил ее на рычажки, как прозвенела еще трель.
- Антон Варфоломеевич? Все отменяется! - с ходу провозгласила трубка Сашкиным голосом.
- И без тебя знаю, - начальственным тоном произнес Баулин. - Что еще?
- Все-е, - растерялся Сашка.
- Тогда привет! Да скажи там, что буду к обеду!
Самообладание полностью возвратилось к Антону Варфоломеевичу. С брезгливой гримасой на лице он сгреб ладонью бумагу, лежавшую на столе, - свое недописанное заявление, скомкал ее и бросил в корзинку.
Голова прояснилась окончательно. Тело больше не гудело и не ныло. Напротив, с каждой минутой Баулин ощущал в нем прилив сил, энергии. За окном вовсю светило утреннее, умытое солнышко. Весело щебетали птицы. И уже радостно горланили выведенные во двор на первую прогулку детсадовцы - народец простой, беззаботный и счастливый.
Вот таким беззаботным и счастливым ощутил вдруг себя Антон Варфоломеевич. Полной грудью набрал он воздуха и запел:
О да-айте, да-айте мне-е свободу-у!
Я свой позо-ор-р-р сумею искупи-и-ить!
Дальше он слов не знал и потому просто мычал - громко, с вдохновением, извлекая из себя басовые, колокольно-набатные звоны и переливы. При этом прислушивался к ним как бы со стороны - с любовью и восхищением. Что и говорить, нравилось Антону Варфоломеевичу то, как он исполняет арию, очень нравилось. Перефразируя где-то слышанное, он даже воскликнул в голос: "Ай да Баулин, ай да сукин сын!" И ударил кулаком по столу.
Вот так, с мычанием, в состоянии великого воодушевления, Антон Варфоломеевич проделал все туалетные необходимости. Затем проследовал на кухню и принялся за приготовление завтрака. В распахнутое окно била жизнь - она врывалась в квартиру с солнцем и ветерком, со всеми звуками улицы. Даже залетевшая оса жужжала весело и жизнерадостно.
Закончив готовку, Антон Варфоломеевич, расставил все на столе и включил репродуктор. Оттуда полились бравурные марши. Пока он поглощал съестное и пил кофе, смакуя каждый глоток, марши не смолкали. "Надо надеть сегодня лучший, свежий костюм и ту сорочку, что Валюша привезла из Англии, - планировал Антон Варфоломеевич. - А к вечеру откупорить бутылочку коньяка-с! Праздник так праздник!" Все в нем ликовало.
Марши сменились оглушающе звонкой песней:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
Антон Варфоломеевич подпевал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
