Высота уменьшалась со скоростью десяти метров в секунду. Десять секунд ― сто .метров, тысяча пятьсот метров ― сто пятьдесят секунд. Чем ниже опускался "Ил", тем сумрачнее становилось в кабине и толще нарастал лед на крыльях. Срезы пушечных и пулеметных стволов "зачехлились" стеклянными колпачками. Стрелять из них уже нельзя.
Тысяча метров… Пятьсот метров до земли… Иван уменьшил снижение до пяти метров в секунду… Триста метров. Последние триста метров. Думая, как выйти из облаков и что делать, если они до земли, добавил мотору обороты и еще убавил снижение.
"Ил" снижался теперь по два метра. "Два метра вертикали и восемьдесят по горизонту ― это одна секунда моей жизни. Сколько еще их осталось?" Его, Ивана, конкретная жизнь, судьбой дарованная, укладывалась сейчас в цену ошибки при выходе из облаков.
"Не может быть, чтобы облака были до земли… А если до земли? Тогда как?… Дольше пяти, может быть, семи минут этим курсом лететь нельзя: заберешься на Ржевско-Вяземский плацдарм немцев. Как же быть?… Делаю так: если на пятидесяти метрах не выйду под облака, разворачиваюсь на север, набираю пятьсот метров высоты и прыгаю. Другого выхода нет".
…Двести метров. Облака. Вот уже стрелка на высотомере подходит к стометровой отметке. Облака. В кабине еще больше потемнело.
― Давай, пилот, ниже еще на пятьдесят!!
Иван с удивлением замечает, как его ноги с силой упираются в педали, придавливая тело к спинке сиденья. Одна рука на ручке управления самолетом в тревожной готовности в любое мгновение перевести самолет в набор высоты. Вторая держит сектор газа мотора, чтобы немедленно, как только он об этом подумает, дать полные обороты для ухода вверх. Глаза шмыгают взад и вперед по одному и тому же маршруту: высотомер, авиагоризонт, форточка фонаря; высотомер, авигоризонт, форточка фонаря… Ищут землю. И чем ниже, тем быстрее и нетерпеливее.
― Ну где ты там? Покажись!… Покажись!
Высотомер, авиагоризонт. Взгляд в форточку ― под самолетом лес!
― Ура!!! Молодец, "Илюха"! Вынырнул! ― Иван кричит радостно. ― Ну, а теперь поживем. Шестьдесят метров ― это же океанская глубина, все равно что у моряков ― семь футов под килем.
Разворот на север. Теперь нужно найти новую опору ― железную дорогу. Он знает, уверен ― она должна быть севернее. Все сомнения в сторону, только на север. Если первой дороги не будет, найдется вторая, которая идет от Великих Лук на Бологое. Вторая дорога ― стратегический резерв восстановления ориентировки.
Снова Сохатый гоняет винт на разных оборотах, и мотор отзывается то высокими, завывающими тонами, то ворчит басовито. Гоняет упорно, пока мотор с "булыжной мостовой" не попадает на "асфальт", очистив винт от ненужного льда. С крыльев и стекол лед сбросить нечем, приходится терпеть. Только вытерпит ли "Ил"? Через лобовое стекло, покрытое мутной синевой льда, ничего не видно. Иван открывает фонарь. По оборотам мотора и скорости, по поведению самолета ясно, что лед его кораблю ой как не безразличен. Им обоим тяжело. Устали они изрядно.
А вот и дорога, идущая перпендикулярно полету. Это ― ржевская. Только какой ее участок? "Чем восточнее я сейчас, тем дальше от нее второй линейный ориентир, который может привести меня домой. Летим, Илюша, дальше!"
Лед "съел" уже пятьдесят километров скорости. Самолет делает теперь всего четыре километра в минуту. Кончаются горючее, терпение и способность самолета держаться в воздухе. Часы бесстрастно отсчитывают время: оно мучительно растягивается и никак не стыкуется с желанием Сохатого. И снова Иван борется с тряской мотора: то уменьшает, то наращивает обороты. Увеличение оборотов вовсе не желательно. Увеличивается и расход топлива. Но иного выхода нет. Если "запустить" винт, рухнет последняя надежда добраться до аэродрома.
Самолет и человек держатся. С трудом, но летят… Наконец показалась долгожданная дорога на лесной просеке. По затраченному времени на полет от первого до второго ориентиров Иван определяет, что аэродром ― справа в двенадцати, ну, может быть, в пятнадцати километрах. Это еще три-четыре минуты полета. Теперь он уже почти спокоен. Горючего ― хватит. Только бы хватило сил у самолета. "Ил" похож сейчас на заезженную ломовую лошадь.
После небольшого доворота самолет никак не хочет успокаиваться и летит, пошатываясь с крыла на крыло, задрав вверх мотор, ревущий почти на полных оборотах… Лед "съел" еще двадцать километров.
"Придется садиться с ходу. На круг, да и нужен ли круг в такой обстановке? Сил у машины не хватит. Свалится на крыло, сам погибнет и меня с собою прихватит. Смотри, Ваня, мощности мотора может оказаться мало для полета с выпущенными шасси. Что думаешь делать? Сажать исправный самолет на фюзеляж после таких передряг ― сумасшествие. Никто не поверит в беду. Скажут, обалдел Иван от радости, что домой добрался, забыл колеса выпустить. Выход один: рассчитать время и выпустить шасси перед самой землей".
В любом деле важно решение. Пусть даже не очень: хорошее, но своевременно принятое и настойчиво выполняемое. Оно лучше бесчисленных "идеальных" вариантов, составленных на бумаге или в голове.
"Будем садиться, "Илюха", так, чтобы еще вместе не раз полетать".
Впереди аэродром.
Сохатый развернул машину носом на полосу укатанного снега, и она скрылась от его глаз за матовыми лобовыми стеклами. Эта "игра в прятки" ему не нравится: приходится высовываться из кабины то в правую, то в левую сторону, чтобы увериться: "Ил" летит прямо на полосу.
"Перед опушкой леса буду выпускать колеса. Должно хватить времени на их выход…"
Кран шасси на выпуск. Шипит воздух. Красные лампы погасли. "Хорошо!"
Самолет, почувствовав под крыльями дополнительное сопротивление, качнулся вниз… Сохатый дал мотору полные обороты… Ждет… На приборной доске вспыхивают две зеленые лампы.
"Порядок!"
Мотор ревет, "Ил" снижается… Вот она, полоса. Колеса цепляются за землю. Дома!
После шума ветра в кабине, рева мотора перед посадкой руление успокаивает. Мотор добродушно ворчит тихим басом, попыхивая дымком выхлопа.
…Иван спрыгнул на землю. И как всегда, первый однополчанин, узнающий о победе или поражении, ― техник самолета ― тут как тут, готовый помочь, порадоваться с тобой вместе или разделить печаль. Если надо ― успокоить.
― С возвращением, командир! Как дела?
― Все хорошо, Володя! Мы сегодня все трое именинники. Досталось и мне, и самолету… Смотри, какую ледяную броню наш боевой "конь" надел! Был бы лошадью, за такую работу дали бы кусочек сахара, цветок к уздечке прикололи, праздничной попоной укрыли… А "Илюхе" помочь надо, устал он, наверное, держать на себе этот ледяной панцирь. После доклада о вылете будем снимать это украшение. Давай грей воду!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
