Я объясню этот процесс с точки зрения психологии. Характерным признаком психологии человека с ригидной и нестабильной автономией является постоянная защита им автономии на двух фронтах одновременно. Он должен защищать ее от внутренней и внешней угрозы. Результатом битвы на одном фронте является ригидность; на другом - защита. Поскольку сражение идет одновременно на двух фронтах, появление внутренней угрозы автономии обязательно усиливает и чувство беззащитности перед внешней угрозой, усиливая таким образом не только ригидность, но и защитные механизмы. Эти в общем-то малозаметные факты являются, как мне кажется, центральными в понимании параноидного функционирования в целом и проекции - в частности, поскольку они описывают, как интенсификация внутреннего напряжения сказывается на интенсификации защитного напряжения в противостоянии с внешним миром. Они описывают первый шаг в процессе трансформации внутреннего напряжения во внешнее.
Например, один ригидный и защищающийся человек периодически восхищался своим боссом, хотя в его присутствии был скованным и беспокойным. Он хотел пригласить босса к себе на обед, хотя считал это дерзостью. Едва запланировав приглашение, он ощущает усиление своих обычных защитных тревог: что думает о нем босс и как на это можно возразить. В дни, предшествующие приглашению, он более зажат, более чувствителен, его системы защиты в присутствии босса полностью включены. Внутреннее напряжение породило интенсификацию защитной чувствительности и напряжения в отношении внешней фигуры.
Однако для параноика процесс трансформации внутреннего напряжения в интенсификацию защитных механизмов и в усиление чувства беззащитности на этом не заканчивается. Усиление защитного напряжения параноика автоматически означает усиление всех механизмов мобилизации, и в частности когнитивных механизмов. Под влиянием усиленного чувства незащищенности и вновь появившегося защитного напряжения вся ригидная мобилизованная система деятельности (которая была расстроена внутренним напряжением) теперь вернулась к жизни, получила новую
цель защиты и стала направлена на новый внешний объект. Теперь человек не просто чувствует себя беззащитным и чувствительным к нападению; он оказывается настороже, активно ищет врага, предчувствует и интерпретирует его действия, конструирует образ из ключей, выделенных в интересах его защиты. Короче говоря, теперь он стал подозрительным, и результатом его подозрительности оказывается проекция. Далее следует сжатое описание развития проективных идей из чувств, сходных с чувствами из вышеприведенного примера, но в форме, более адекватной ригидному и параноидальному характеру.
Очень умный тридцатитрехлетний профессор колледжа, скованный, но весьма амбициозный, а иногда даже высокомерный, всегда был весьма чувствителен к унижению своего достоинства, когда его "принуждали" что-либо сделать или обращались с ним, по его мнению, как с "ребенком". Он часто брался за новую работу и, хотя стыдился в этом признаться, желал произвести впечатление на важного профессора, чтобы стать его протеже и, возможно, в конце концов его перегнать. В любом случае этот профессор производил на него огромное впечатление, и потому он в его присутствии нервничал и беспокоился, что тот о нем подумает. Иногда он боялся, что его сочтут "слабым", а иногда, - что у него чрезмерное самомнение. Он искал признаки обеих реакций.
Интенсификацию защитного напряжения, включая многократно усиленное ощущение уязвимости и беспокойство о защите, по-прежнему можно считать следствием проекции. Но скоро станет ясно, что это защитное напряжение и усиленное чувство уязвимости постепенно развивает усиление ригидности и нарастающую антагонистическую защитную скованность. Так, тот профессор не только искал признаки недовольства, но ждал их и все больше себя накручивал. Он вспомнил, что старший профессор презрительно отзывался о подхалимах, и стал общаться с ним как с равным, с подчеркнутым достоинством.
За несколько недель, в течение которых старший профессор явно не обращал на него внимания, защитная скованность развивалась дальше. Он все пристальнее наблюдал за старшим профессором: наблюдал уже не с тревогой,
а с подозрением. Он яростно схватился за двусмысленный случай, когда старший профессор проявил к нему неуважение и диктаторские наклонности. Он решил, что не станет "этого терпеть", и в отношениях со старшим профессором стал более защитно-высокомерным. Например, он отказывался от "рабских" должностей. Почувствовав ярость и подозрение, он сразу же стал наблюдать за своим коллегой так, как это делают подобные люди - словно маленький мальчик, играющий в полицейских и бандитов вокруг ничего не подозревающего отца, но только с большей интенсивностью и серьезностью, интерпретируя каждое движение в соответствии с правилами игры: "теперь он делает вид, что не замечает меня, готовится к новому выпаду" и так далее. Со своей обозленной, подозрительной, а теперь еще и высокомерно-надменной точки зрения, он обнаружил ключи, показавшие ему, что был прав; старший профессор посягал на его независимость и хотел сделать его своим подпевалой. Он заявил, что теперь решается, "чья воля сильней".
Активизация параноидной защитной мобилизации под влиянием нового дискомфорта или усиленного чувства уязвимости предполагает нечто большее, чем простая активизация подозрительного внимания. Это означает полную зажатость в интенсивную узкую направленность, на которую способны такие люди; и в этом режиме, у которого есть новая защитная цель, происходит дальнейшее сужение аффективного восприятия, а восприятие "себя" сужается до командного центра, и, таким образом, параноик все больше отстраняется от своих аффектов и импульсов. Оба аспекта защитной зажатости: интенсификация подозрительного внимания, направленная на обнаружение внешнего врага, и происходящая в то же время потеря реальности - явно работают в одном и том же направлении.
Однако скрытое осознание своих чувств и интересов создает якорь для нормального процесса эмпатического воображения. То есть постоянное ощущение своих чувств не позволяет нормальному человеку потерять себя в эмпатических представлениях о чувствах других. Без такого якоря параноик способен не только создать образ врага из ключей, найденных защитным предубеждением, но и смотреть на этот образ как бы с холодной объективностью,
вовсе не узнавая в нем себя. Он похож на пассажира поезда, чье внимание зафиксировано на поезде, стоящем на соседних путях. Он не чувствует движения и не понимает, что движется именно его поезд.
Общее понимание проекции, которое я предлагаю, можно выразить с помощью следующей диаграммы:
УСИЛЕНИЕ РИГИДНОСТИ
Угрожающее внутреннее напряжение => Усиление чувства уязвимости и защитного напряжения => Защитная мобилизация: активизация подозрительного и сужение аффективного восприятия <=> Проективная идентификация угрозы
У этого процесса существует две стадии. На первой подавленный импульс, болезненный аффект или идея угрожают сложившейся ригидной защитной организации, усиливая чувство уязвимости и защитную чувствительность, и при этом автоматически усиливают и ригидность, и защитную мобилизацию. На второй, проективной стадии параноик (чья ригидность и защитная мобилизация усилились) становится подозрительным и хватается за ключи, подходящие к его защитной цели, находит врага и создает конкретный образ внешней угрозы. Двойными стрелками в последней части диаграммы я попытался обозначить взаимозависимость и связь между состоянием параноидной защитной мобилизации и объектом этой мобилизации, то есть образом, спроецированным на внешний объект. Проективный образ сотворен главным образом защитным напряжением и закрепощающими защитными процессами. Едва образовавшись, проективный образ продолжает фокусировать напряжение и усиливать защитную мобилизацию. Иногда этот процесс происходит постепенно, параллельно с кристаллизацией проективной идеи, как в примере, приведенном выше: сначала появляются общие наброски, а затем, как только параноик нападает на след, они заполняются деталями и логическими связями.
Едва начавшись, этот процесс самостоятельно прогрессирует, что вполне понятно. Это процесс субъективного облегчения. В конце концов он не только превращает внутреннее напряжение во внешнее, но и трансформирует напряжение, пагубное для сжатой, ригидно направленной психологической системы, в напряжение, находящее для этой системы новый объект.
Мне кажется, что эта концепция проясняет определенные клинические черты проекции. Например, в проективных идеях всегда присутствует аспект отношения к проецирующему. Я поясню, что имею в виду. Хотя иногда проекцию описывают как процесс "выбрасывания" ментального содержания, из практики мы знаем, что это описание неадекватно. На практике ментальное содержание не просто "выбрасывается" или приписывается внешнему объекту. Процесс проекции включает в себя не только направление от субъекта к внешнему объекту, но и, в субъективном восприятии, направление от объекта к субъекту, как правило в форме угрозы или антагонистической силы. У нас нет причин считать этот аспект вторичным или случайным. Иными словами, наблюдения говорят о том, что внутреннее напряжение не "выбрасывается", а трансформируется в напряженное противостояние с внешним миром. Таким образом, в динамических отношениях между субъектом и объектом - например, между преследуемым и преследователем - всегда присутствует проективное восприятие, проявляющееся в содержании проективной идеи.
