А может, и не должна? Кажется, это выбивается за рамки приличия.
Но…
Я ведь могу быть осторожной. Не переступать красную черту. Не делать того, что слишком плохо.
– Было очень больно, когда ты отдалился, перестал приходить на площадку, игнорировал в школе… – задыхаясь, ломлюсь дальше. Напролом, как всегда делает сам Ян. Боже, я в дичайшем шоке от себя! И все же… – Скажи, пожалуйста, это из-за меня? Я сделала что-то не то… – шепчу едва слышно, ощущая себя так, словно умираю. Кожа на щеках однозначно сгорит и никогда не восстановится. Но мне нужно знать! Я устала мучиться. – Скажи, Ян! Честно скажи! Ведь со Святом ты продолжал общаться… Все это время!
И снова он смотрит на меня ошарашенно. Во все глаза! А потом… Выдает какой-то свистящий выдох и просто отворачивается.
Не знаю, откуда у меня столько смелости. Только я понимаю, что уже не могу остановиться.
Сорвалась… Лечу.
Беру Яна за руку. Игнорируя то, как он вздрагивает, и как меня саму прошивает молниями, переплетаю наши пальцы.
Раскаленное тепло, внушительная сила и крайне волнующая мужская жесткость – первое, что я отмечаю при этом контакте. Какая-то безумная волна проносится по моему телу и закручивает все нервные окончания в трескучие узлы.
– Скажи, Ян… Я должна понять…
14
Ее распускают, а мне похрен.
© Ян Нечаев Мать вашу…
Я уже признавался, что являюсь конченым мазохистом? Я себя буквально убиваю. Без какого-либо смысла. Мне, блядь, мучительно больно даже смотреть на Ю. А я позволил ей еще и коснуться себя.
Ее ладонь в моей руке. Мог ли я когда-либо мечтать об этом? Не имел права. Но, сука, безусловно, мечтал!
Вот так просто… Мать вашу… Вот так… Сплетаясь пальцами… Сливаясь по нервным окончаниям… Воспаляя до свирепого жжения рецепторы… Заставляя кожу задыхаться и потеть… Считывая какую-то психотропную информацию… Дуреть от восторга.
Я знал, что с Ю это может быть губительно. Но, блядь, то, что воздействие окажется настолько мощным, конечно же, не представлял.
Разве так бывает? Разве этот невинный контакт способен вызывать такой ураган в душе? Разве подобное, мать вашу, возможно?
Я разбалансирован. Раздроблен на атомы. Лишен концентрации и ориентиров.
В легких заканчивается воздух. Размыкая пересохшие губы, совершаю резкий вдох. И чувствую, что задыхаюсь. По венам разлетаются ошеломляющей силы импульсы тока. Кровь выжигает моментально. Не имея топлива, сердце прекращает биться. Отчаянно трепыхаясь, выдает какую-то затяжную скрежещущую трещотку.
– Скажи, Ян… Я должна понять…
Шок – это, вероятно, единственное, что помогает мне справиться со всем тем, что Ю сегодня выдала.
«Я скучаю по нас…»
Зачем она это сказала? На хрена?!
Не выдерживаю. Смотрю на нее. Глаза в глаза, и я принимаю в грудь новые снаряды. Один из них запускает сжатое в пульсирующий комок сердце. Раздуваясь до гигантских размеров, оно за два раскатистых удара стягивает в свои шлюзы кровь со всего моего организма. И у меня… Впервые в жизни у меня возникает ощущение, будто я вот-вот лишусь, на хрен, сознания.
Я держу ее за руку… Я держу за руку Юнию… Она говорит странные вещи. И снова смотрит, как в раздевалке, будто реально между нами есть нечто большее, чем этот гребаный, ставший взаимным, страх.
Ю избавлялась от следов моей слюны, как от мокроты бешеной псины. Но сейчас… Этот чертов ложный сигнал, мать вашу, повторяется – я смотрю на ее губы, она тут же смотрит на мои.
Что за хуета?!
Как мне это игнорировать, если внутри все рвется принять вызов?! Огнем горю. Готов к штурму. Улавливаю отмашку. Но в этот раз я не двигаюсь. Цепенея, наблюдаю за Ю.
Ее небесно-голубые глаза не такие чистые, как кажутся на первый взгляд. В их глубинах висят темные тучи и сверкают молнии.
Ю дразнит неосознанно. Манит запредельно. Искушает адски.
И если задержать контакт… Задыхаюсь от силы тех чувств, которые глаза Юнии выдают.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Либо я рехнулся… Либо… Блядь, ее мир со мной заодно?
Что происходит?! Я не понимаю, что она хочет?!
Я уже клюнул. Понадеялся. Поддался. Пошел в атаку. И снова, сука, разбился.
– Ян…
Я, мать вашу, так потрясен, что у меня до сих пор нет слов. Да и способен ли я вообще что-то говорить? Даже если мне подготовят текст – вряд ли.
Я разбомблен. Я потерян. Я, блядь, в ахуе.
Слегка сжимаю ладонь Ю. Скольжу по ее запястью пальцем. А потом… Давая выход части радиоактивных эмоций, подношу ее дрожащую руку к лицу и мягко прижимаюсь к костяшкам губами. Ю, естественно, как и я сам, приходит в ужас от подобного. Дергается, намереваясь вырвать у меня руку. Но я уже не отпускаю. Тяжело сглатывая, прикладываюсь задницей к крышке багажника и осторожно тяну ее ладонь за собой. Прижимая к груди, где молотит на разрыв сердце, решительно делаю вид, что в этом-то жесте ничего дикого нет.
Встречаемся взглядами. Глаза в глаза, и я снова пью дурманящий коктейль эмоций Юнии. Он, мать вашу, такой крепкий, что рубит меня смертельными дозами. Однако я взываю к своей гребаной выдержке и старательно держу равновесие, рассчитывая дожить хотя бы до того момента, когда поведение Ю станет для меня, черт возьми, понятным.
– Нет, – хриплю, заставляя ее оцепенеть. Пульс так яростно фигачит в висках, что кажется, из ушей дым валит. Но я забиваю на это. По привычке ухмыляюсь, типа у меня все в порядке. – Ты ничего не сделала, Ю… Конечно, нет, блядь… – вырывается у меня шумно. Я просто чувствую себя вскипевшим на огне чайником, которому, сука, запрещено свистеть. То, что я ровно говорю – уже успех. С матерщиной – так я иначе не умею в принципе, хоть и понимаю, что Юнии это неприятно. – Отдалился… – повторяю и замираю, чтобы не удавиться волной подорвавшихся со дна души эмоций. Причин было много. Но по факту, что я могу ей рассказать? Я, блядь, скорее сдохну, чем позволю себе кому-либо ныть. А ей – так особенно. – Ты была права, когда говорила, что мне лучше не попадаться на глаза твоим предкам. Хотя бы потому, что Алексей Николаевич... – поминая ее папеньку, едва сдерживаю все те уничижительные, сука, эпитеты, которыми обычно сопровождаю имя этого ублюдка. – В общем, когда моего отца взяли под арест, Алексей Николаевич в выражениях не стеснялся. Вызвал к себе в тот же день и, надавив на нужные точки, стребовал обещание больше к тебе не приближаться.
– Папа?.. – имеет наивность удивиться. – Папа не мог.
Вскидывая подбородок, хмыкаю. Качаю головой и даже сипловато смеюсь.
– Вообще–то мог, – утверждаю, замирая на Ю сосредоточенным и беспощадным взглядом.
Она издает какой-то задушенный вздох и повторяет попытку отнять у меня свою ладонь. Я держу ее, словно гранату с сорванной чекой – с трудом и с опаской. Но отпускать не хочу. Обезоруживая взглядом, которому и сам точного определения не найду, тяну еще ближе к себе, пока Юнии не приходится сделать шаг между моих расставленных в сторону ног.
Замираем, не сговариваясь. Зрительный контакт набирает градус.
Кроме того, в ноздри мне бьется, обжигая и без того воспаленную слизистую, сладкий и охуительно трепетный запах. Нежный мускусный аромат, характерный только Ю.
Не сопротивляюсь. Вдыхаю на полную.
Голова тотчас кругом идет. Вены заполняет тягучая, как карамель, и раскаленная, как лава, гормональная консистенция, выход которой я никак не могу принять невозмутимо.
Дергая ноздрями, тяжело таскаю свой личный афродизиак.
– Да тебе, наверное, тоже промывали мозги, – толкаю глухо только для того, чтобы скрыть часть физических реакций. – Признайся, говорили о моей семье всякую хрень?
Юния не отвечает. Но краснеет и виновато опускает взгляд. Этого достаточно, чтобы я, блядь, яростно заскрипел зубами.
– Мне жаль, что мои родители думают о твоей семье плохо, – шепчет Ю отрывисто. – Я не хочу тебя бояться, – выдав это, она поднимает голову и робко смотрит мне в глаза.
