Аэрин открыла-таки способ делать мазь от драконьего огня.
Она понимала, что занимается этим из чистого упрямства: это надо ведь, больше двух лет снова и снова смешивать снадобья, делая лишь крохотные изменения, учиться разыскивать и готовить все составляющие для этих смесей (нельзя же без конца грабить запасы Хорнмара и Теки), искать наиболее редкие зелья по аптечным лавочкам в Городе, которые тоже еще нужно было найти, выезжать на недовольной Кише за травами, растущими поблизости…
Поначалу она боялась, что кто-нибудь попытается ее остановить, и первое время при посещениях лавочников и выходах за городские ворота у нее живот сводило от ужаса.
Но аптекари обслуживали ее почтительно и даже охотно, и постепенно она поняла, что ничего ужасного в ее вылазках нет. Маскироваться не имело смысла. Она была единственной обладательницей рыжих волос в Городе, и любой дамарец, даже никогда не видевший ее живьем, сразу понимал, с кем имеет дело. Можно было повязать на голову шарф, но одного взгляда в зеркало хватило, чтобы осознать безнадежность затеи: волосы-то шарф, конечно, скрывал, но оставались еще рыжие брови. Галанна красила каким-то снадобьем ресницы, но Аэрин понятия не имела, как им завладеть. К тому же, подумалось ей, Тека только-только перестала возмущаться по поводу ее самой и ее странных отлучек, а если няня поймает свою царственную хозяйку, пробирающуюся закоулками со спрятанными волосами и крашеными бровями, она выйдет из себя — и пиши пропало.
Поскольку время шло, а никто ее так и не остановил, в Аэрин окрепла уверенность, и вскоре она уже вплывала в лавки, которые часто навещала, с гордо поднятой головой, как подобает первой сол, делала покупки и выплывала наружу.
Она казалась себе невероятно величественной, но лавочники и женщины находили ее очаровательно простой. Они-то привыкли к перлитам и галаннам, которые никогда не смотрели никому в глаза и всегда были недовольны (поговаривали, что женщина, поставлявшая Галанне краску для бровей, не зря получала такие баснословные деньги). Обычно у таких придворных деньги и покупки держали лакеи, пока хозяева теребили драгоценности и смотрели вдаль.
Арлбет порадовался бы, дойди до него свежая прядка городских сплетен про ведьмину дочь и про то, что у дочери (как и у матери, о чем некоторые теперь вспомнили) всегда находилась улыбка для каждого. Благодаря этим разговорам почти рассеялось и дыхание страха, порожденное слухом, что ведьмина дочь якобы привораживает первого солу. Некоторые из ее новых сторонников решили, что Тор как первый сола и будущий король вполне законно хочет тихой семейной жизни, а королевская дочь, пожалуй, единственная при дворе, с кем подобная жизнь возможна.
Были даже такие, особенно среди стариков, кто качал головой и говорил, что не следует держать юную первую сол запертой в замке, как это делается нынче. Лучше б ее выпускали общаться с ее народом. Услышь это Аэрин, ну и посмеялась бы она.
А вещи она покупала совершенно невинные, пусть временами и странные, к тому же за несколько месяцев скупила их изрядное количество. Ничего такого, что могло бы вызвать какую бы то ни было… беду. Хорнмар заметил, очень тихо и только одному-двум ближайшим друзьям, что первая сол совершила чудесное исцеление старого Талата. И каким-то образом эта история тут же разошлась, и как припомнили легкую улыбку ведьмы, так же некоторые начали вспоминать, как она умела ладить с животными.
За несколько месяцев до своего девятнадцатилетия Аэрин положила порцию желтоватой мази на свежий кусочек сухого дерева, взяла его железным пинцетом, сунула в огонек свечи на углу рабочего стола — и ничего не произошло. Она производила данный конкретный набор движений — отмерить, отметить, смешать, положить и смотреть, как горит дерево, — столько раз, что от долгой практики движения сделались скупыми и точными, даже если мыслями она была на следующем уроке фехтования с Тором. Или с Текой, которая через день-другой начнет приставать со штопкой чулок, ведь они все прохудились, так что на придворных мероприятиях в большом зале Аэрин последнее время щеголяла в ботинках, дабы не сверкать пятками. Она прикинула, что в зеленых чулках дырки вроде бы меньше, их даже почти можно зашить, а обедать сегодня придется в зале. С тех пор как Аэрин исполнилось восемнадцать, от нее ожидали регулярного участия в балах, а сегодня точно будут танцевать, поскольку обед дают в честь Торпеда и его сына, приехавших с юга. Одна из Торпедовых дочерей служила фрейлиной у Галанны. В ботинках танцевать трудно, придется как-то выкручиваться…
Тут Аэрин поняла, что рука устала… и что кусочек обмазанного желтым составом дерева спокойно игнорирует пылающее вокруг него пламя, а железные щипцы в руках нагрелись.
Она подскочила, смахнула свечку и выронила горячие щипцы. Намазанный кусочек дерева покатился по пыльному, усыпанному щепками полу, собирая на себя стружки и опилки, пока не стал походить на новую разновидность ароматического шарика. Мастерскую Аэрин себе устроила в заброшенном каменном сарае неподалеку от Талатова пастбища, где некогда хранилась растопка и всякие штуки вроде старых топорищ и кусков дерева для новых, да все не могла собраться подмести пол. Ее трясло так, что она снова выронила свечку, пытаясь ее поднять, и промахнулась, пытаясь затоптать струйку дыма, поднимавшуюся от пола в том месте, куда упал огарок.
Аэрин уселась на кучу топорищ и сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, старательно думая о зеленых чулках. Затем встала, снова зажгла свечу и спокойно воткнула ее обратно в подсвечник. За долгие месяцы она научилась не растрачивать понапрасну время и аптекарские товары и делала только крохотные порции каждой смеси зараз. Мраморная чашка, в которой происходило окончательное растирание и смешивание перед экспериментом со свечным пламенем, была не больше яичной скорлупки. На дне чашечки мази осталось как раз на кончик пальца. Аэрин выбрала указательный палец левой руки, ибо именно его она обожгла в результате самой первой попытки приготовить мазь, — казалось, с тех пор прошли века. Она решительно сунула кончик пальца в огонь и стала наблюдать. Остроконечный желто-голубой овал пламени обтекал палец с двух сторон и соединялся над ним, отбрасывая тени на каменный потолок. Никаких ощущений. Аэрин вынула палец из огня и уставилась на него с благоговейным ужасом. Потрогала его другим пальцем — не теплее, чем обычно. И при этом он не был жирным, в отличие от деревяшек, которые оставались липкими. Кенет. Он существует.
Она проверила записи, дабы убедиться, что сумеет прочесть написанное ею же самой касательно пропорций данной конкретной попытки. Затем задула свечу и в полном ошалении отправилась штопать чулки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
