Станко повернулся и побрел обратно, спотыкаясь, едва не падая – но теперь с каждым шагом тяжесть становилась легче, отваливалась, отпускала.
Он выбрался на дорогу – и все закончилось. Светило солнце, где-то под камнем верещал сверчок.
– Так, – сказал Илияш, опускаясь прямо на серый песок. – Так.
Помолчали.
– Попробуем… С другой стороны, – Илияш потер лицо и поднялся.
И они свернули вправо.
Сначала все шло совсем неплохо, Илияш видимо приободрился, шел все быстрее, спешил – и вдруг будто налетел на невидимую преграду. Станко видел, как ссутулились его плечи, подогнулись колени, как проводник зашатался… Через секунду давящая тяжесть навалилась и на Станко тоже.
Полумертвые, подавленные, они вернулись на дорогу. Сели рядом, бросив в пыль заплечные мешки.
– Это клещи, – сказал Илияш безучастно. – Эта ловушка называется «клещи». С двух сторон… А потом сжимаются.
Станко панически огляделся. Ничто не предвещало беды – круглые облака на синем небе, сверчок под камнем, безветрие… Но справа и слева от дороги стояли непроходимые стены, и сейчас, быть может, они медленно двинулись навстречу друг другу.
– Вот что, – Илияш поднял голову. – Хватит. Пойдем.
Он встал и поднял свой мешок.
– Куда? – Станко остался сидеть.
– Обратно, – Илияш кивнул в сторону моста. – Дальше хода нет. Пойдем скорее.
– Я пришел сюда, и я пойду дальше, – шепотом отозвался Станко.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.
– Это жаль, – сказал Илияш наконец. – Но решать за тебя я не могу. Могу только сказать так искренне, как никогда никому ничего не говорил: если хочешь увидеть отца, идем со мной. Останешься – встретишь его на том свете.
Тишина.
– Нет, – сказал Станко медленно. – Я пойду в замок.
– Дурак, – к Илияшу, казалось, вернулись прежние силы. Он раздраженно забросил мешок за спину, потом сорвал снова и в сердцах швырнул им о землю:
– Дурак! Дурень сопливый… Мне что же, силой тебя волочь?!
Станко удивленно поднял брови: попробуй, мол.
Илияш неразборчиво выругался под нос, резко повернулся и зашагал к мосту. Шагал размашисто, изо всех сил впечатывая, вбивая каблуки в землю, и спина его выражала злое бессильное возмущение.
С каждым его шагом Станко чувствовал себя все более одиноким. Он отвернулся, чтобы не видеть этого ухода; он отвернулся и посмотрел на заброшенную дорогу. Идти будет легко; через три дня, а может, через два с половиной…
Он уговаривал себя, он гладил потной ладонью рукоять меча и воображал, как вернется к Виле – вернется победителем. Потом ему увиделся собственный растерзанный труп во-он под тем камнем.
Он глянул Илияшу вслед – тот всходил на мост. Еще не поздно броситься бегом и догнать.
Он снова посмотрел на дорогу. Да нет там ничего, добрые духи! Старый браконьер окончательно струсил, а он, здоровый парень, поддался и готов был бежать…
Ни звука не донеслось от моста, но Станко вдруг вздрогнул и обернулся.
Илияша не было. Ни на мосту, ни на той стороне пропасти, ни на этой. Он будто провалился сквозь…
…землю, додумал Станко на бегу.
Он бежал что есть сил, ветер свистел в ушах, разлеталась из-под сапог ссохшаяся глина, и вот уже видно, что мост провалился на самой середке, что камни продолжают беззвучно падать, и что Илияш…
Станко громко, отчаянно всхлипнул – и увидел пальцы, вцепившиеся в камень по эту сторону пролома.
Мост вел теперь никуда, в пропасть, на той стороне каменной щели рухнула и опора – а здесь сохранилась часть кладки, от разлома пиявками ползли черные трещины, и за медленно разлезающиеся, как мертвая плоть, камни цеплялись человеческие руки.
Илияш висел над бездной, и висеть так ему оставалось несколько минут.
– Ой, нет, – сказал Станко шепотом.
Обычное желание броситься и спасти безрассудно толкнуло его вперед, он сделал шаг… и отпрыгнул, потому что камни ходуном заходили под ногами, и зашаталась кладка, и разом приблизилась Илияшева гибель.
– Добрые духи… – прошептал Станко.
Илияш попытался подтянуться – оборвался и полетел вниз камень, вслед за ним сорвалась рука. Станко вскрикнул – но Илияш удержался, и пальцы, окровавленные, снова вцепились в край разлома.
– Что мне делать… Что мне делать?! – Станко заломил руки, как часто заламывала их мать. Это совершенно женское движение вдруг сделало его слабым, ему захотелось, чтобы все поскорее закончилось, лишь бы не стоять бессильно и не смотреть на сползающие руки Илияша…
– Я не могу тебе помочь, – прошептал он, и черные трещины, удовлетворенные, еще быстрее поползли по щелям между камнями.
Станко беспомощно оглянулся – веревка осталась в заплечном мешке Илияша. Ни палки, ни дерева, ни помощи.
Он снова всхлипнул и лег на живот. Теперь он не видел пальцев Илияша, а только покрытые пылью, слепленные негодным раствором камни да черные трещины между ними.
Тогда он крепко зажмурился и пополз.
Он не открывал глаз, но все тело его в секунду стало зрячим. Тело видело каждый расшатанный камень, каждую мелкую трещинку в толще кладки, влажный мох на брюхе моста, засохшие кляксы птичьего помета на спине его… А внизу, под остатками моста виделась бездна, изголодавшаяся, ощерившаяся скалами, как кривыми зубами…
Он заставил себя открыть глаза. Он лежал теперь у самого разлома.
Кладка дрогнула, еще несколько камней сорвались и бесшумно полетели вниз.
– Я здесь, Илияш! – сдавленно крикнул Станко.
Ни звука в ответ. Станко продвинулся вперед еще на ладонь – и заглянул вниз.
Не следовало этого делать. Ему показалось, что его подталкивают сзади. Бездна тянула, жадная, как упырь.
Обломок моста дрогнул. Еще минута – и он рассыплется, как неумело сложенная поленница.
Станко протянул руки и вцепился Илияшу в запястья. Тот поднял голову – из-под спутанных волос на Станко глянули круглые, будто удивленные, голубые глаза.
– Давай, – сказал Станко одними губами. Теперь он страховал браконьера, и тот мог побороться за свою жизнь.
Илияш снова попробовал подтянуться. Станко сжал его запястья до хруста, в ту же секунду вывалился еще один камень, за ним другой – и обе руки Илияша сорвались почти одновременно, и Станко дернуло в пропасть, и он, не выпуская рук проводника, вцепился в кладку коленями, ступнями, животом…
С превеликим усилием ему удалось удержаться на краю пролома. Положение Илияша не улучшилось ни на волосок.
– Еще, – прохрипел Станко. Ему почему-то вспомнилась торговка леденцами – такие вкусные звезды на палочках, а мать не купила, так он в жизни и не попробовал леденцов…
Илияш медленно, задержав дыхание, двинулся вверх. Вот его голова показалась над проломом… Вот рука, за которую тянул Станко, оперлась о кладку локтем… Станко пятился, отползал, давая Илияшу дорогу… Вот проводник лег грудью на край пролома, он уже выбрался, он уже…
Черная трещина разошлась с торжествующим треском, подобно прогнившему шву, и под браконьером обрушился целый пласт.
Станко удержался. Проводник, чудом уцепившись, снова повис на руках – повис, с каждой секундой теряя силы.
Он поднял голову – Станко вздрогнул, увидев его лицо. Серые губы шевельнулись, беззвучно произнося: «Уходи».
– Попробуй еще, – попросил Станко, и тоже почти беззвучно. От напряжения он перестал различать цвета, кровь на лице и руках Илияша казалась ему черной, а где-то на краю сознания маячил проклятый леденец: надо же, за всю жизнь так и не попробовал…
– Уходи, – сказал Илияш. Станко подполз ближе и снова взял его за запястья.
Глаза Илияша странно изменились. Не сводя со Станко взгляда, он разжал пальцы.
Бездна дернула – так рыбак подсекает рыбину. Станко заскрипел зубами, вся тяжесть Илияша оказалась подвешенной на нем, на сведенных судорогой мышцах, на цепляющихся за камни коленях, на тисками сжавшихся пальцах. Станко был ниточкой, на которой еще держалась Илияшева жизнь.
Проводник смотрел Станко в глаза:
– Пускай.
Под животом у Станко гадюкой поползла трещина.
– Ты что… – прохрипел Станко, – делаешь, ты?! Тянись, ты… Я же с тобой сейчас… Вытягивайся, ты!..
Илияш застонал и снова вцепился в разлом. Станко сразу стало легче, и он смог почувствовать, как под ним расползаются камни.
– Дурак, – сказали губы Илияша.
И он снова стал подтягиваться – безнадежно, силы его исчерпались, сейчас камни обрушатся, и ясно было, что проводник ненавидит Станко – за то, что тот сорвется вместе с ним…
…Перед глазами Станко стеной стояла трава. В траве лежала бессильно откинутая рука Илияша – с белым шрамом на пальце.
Он не помнил, как им удалось выбраться. В памяти его зиял провал – почти такой же, над которым он провел… полчаса? час? минуту? Невозможно определить…
Пыльные камни, пьяные камни, они качались, как пьяные… Редкий мох в бороздках сочленений, трещины, трещины… Белые пальцы, вцепившиеся…
