Что до меня, то даже вынося за скобки приключившуюся в пути историю с бароном Кейдном, я вынужден признать: встрече этой предшествовало немало хлопот. С моей, разумеется, стороны.
Прежде всего, сам нужный мне постоялый двор найти было не так-то просто. Как вообще что-либо искать в чужом незнакомом городе. То есть, ненамного проще поисков иголки в стоге сена. Кому доводилось бывать в чужом городе даже моего родного мира, да в одиночестве, без гидов и друзей, поймет. Сам я, к слову, в прежней жизни в другой город попал всего один раз. Собственно, когда поступал в универ. Тем более, уже к концу первого семестра город тот уже не был для меня чужим.
Краутхолл же — совсем другое дело. В прошлый раз в столице Фьеркронена мы задержались меньше, чем на сутки. Недостаточно, мягко говоря, чтобы прилично узнать город. Потому мне пришлось не один час бродить по улицам, спрашивая то у одного прохожего, то у другого. При этом совсем некстати мучаясь от стыда, поскольку даже вопрос более-менее четко сформулировать не мог. Знал, что нужен постоялый двор, но таковых в городе видимо-невидимо. Силился вспомнить как выглядело здание, но под скудное мое описание тоже попадало слишком много заведений. Название же того единственного из них, что был мне нужен, я банально не запомнил еще в первый раз.
В итоге приметы, по которым я нашел нужное заведение, оказались, скорее, косвенными. Как выглядели здания, соседствовавшие с постоялым двором, я запомнил более-менее сносно. А особенно — полусгнивший сарайчик, где Вилланд и Эдна прятали Камиллу-Карину. Как я недавно узнал, нынешнюю пассию бывшего вора Кифа.
Собственно, сам сарайчик успел намозолить глаза кому-то из горожан уже настолько, что когда я подходил, его собирались сносить. Или, что практичнее, разобрать на дрова. Вокруг ветхой постройки суетились работяги, круша топорами и ломами потемневшие от времени стены.
Прошествовав мимо них, я шагнул на порог вожделенного заведения. Навстречу новым трудностям — ибо комната, где мы остановились в прошлый раз, оказалась занята. Единственная комната, которую только и мог вспомнить Аль-Хашим для переноса в столицу.
Засела там целая семья: какие-то беженцы то ли из Савьера, то ли из Тергона. И от кого спасались, кинувшись искать счастья в Краутхолле, я из сбивчивого их рассказа так до конца и не понял. То ли владетель местный жизни не давал, замордовав поборами. То ли вконец осмелели варвары из Кальдмунда, зачастившие в эти земли с набегами. А может, какой-то богатенький ублюдок начал подбивать клинья к единственной дочке — на мой взгляд, к обычной деревенской дурнушке с фигурой огородного пугала и взглядом мелкого, загнанного в угол, зверька.
Очередная грустная история, коих в этом мире происходит, наверное, немало. Другое дело, что на порог временного пристанища этой семейки я заявился отнюдь не за тем, чтобы дать всем троим проплакаться в жилетку. Мне хотелось, чтобы несчастная семейка подыскала себе другую комнату. И, понятное дело, предложение мое беженцы встретили без радости.
Я просил, уверяя, что на следующий день они смогут сюда вернуться. Больше-то времени для того, чтобы нарисовать магическую фигуру и дать перенестись Аль-Хашиму мне не требовалось. Я предлагал деньги… сколько мог, а предложить я мог немного. Но все равно надеялся, что бродячая семейка, также богатством не отличающаяся, пойдет мне навстречу.
И я, наконец, вынужден был трем «понаехавшим» угрожать. Как ни противно, но даже авторитетом пришлось давить — правда, не столько собственным, сколько Церкви. Ибо я все-таки рыцарь-храмовник. Тогда как невольные соперники мои в этих краях никто и звать их никак. Как, впрочем, и у себя на родине.
«Смотрите, как бы с инквизицией пообщаться не пришлось, — говорил еще я, — а то мало ли кто с другого конца страны мог пожаловать. Вдруг вы колдуны беглые. Или просто по городам ошиваетесь, порчу разнося».
Такого давления несчастные скитальцы, понятно, не выдержали. И, с вздохами собрав небогатый скарб, отправились искать приют в другом месте. Я же, усовестившись, напомнил, что вернуться семья беженцев сможет уже на следующий день. Ну и кошель свой, без того не тяжелый, опустошить пришлось. Чтобы не чувствовать себя совсем уж подонком — из тех, кто злоупотребляет своим положением, дабы унизить и ущемить всякого, кому в жизни повезло меньше.
К тому же, если б кто-то узнал, чем именно собирается заняться доблестный святой воитель в отвоеванной комнате, общение с инквизицией могло грозить уже самому этому воителю. Мне то есть. Так что, расставаясь со своими сбереженьями, я в некотором смысле упреждал такую возможность. Пытаясь погасить жажду мести хотя бы в этой несчастной семье.
А поскольку в результате данной попытки я остался на мели, едва оказавшись в комнате, то пришлось мне заняться тем же, чем когда-то на службе у Алика Бурого. И что еще менее подобало рыцарю-храмовнику, чем даже рисование магических фигур.
Пока мое тело лежало на одной из освободившихся кроватей, дух выбрался на охоту. И ближе к вечеру сумел разжиться кое-какими трофеями. Я умыкнул почти полный кошель с пояса какого-то пьяницы, успевшего, наверное, два часа просидеть в кабаке на соседней улице. И, естественно, к тому времени он вконец осоловел, готовясь с минуты на минуту отбыть в царство Морфея. Так что, думаю, если не я, так кто другой мог овладеть денежками этого беспечного дурня, оказавшегося в столь непотребном состоянии.
Из булочной в сотне шагов ходу от постоялого двора мне удалось вынести пару караваев — дабы наспех перекусить, прежде чем приняться за магическую фигуру. Караваи, кстати, оказались не в пример тем, что я покупал в дорогу. Нежнейшие и с неподражаемым чарующим запахом, что присущ только свежей выпечке. Я чуть слюной не захлебнулся перед тем, как откусить от одного из них.
Ну а последним моим трофеем на этот раз оказалась… ряса. Монашеская ряса, посредством которой я задумал замаскировать Аль-Хашима. Все-таки рыцарь-храмовник уместнее бы смотрелся в компании монаха, а не алхимика, тем более беглого.
Рясу я обнаружил в одной из комнат постоялого двора — другого, естественно. С тем, в котором остановился я, его разделяло около четверти мили. Осторожность следовало соблюдать: прихвати я одеяние кого-то из соседей-постояльцев, тот вполне мог обвинить меня в воровстве. Просто заметив у меня свою вещь.
Вообще, как я успел убедиться, с монахами и иными носителями религиозных символов связываться в призрачном обличье опасно. Однако данный конкретный монах, на мое счастье, утомился с дороги и потому засветло завалился спать. Да и нашел я его не просто так. Но, приметив на улице, проследил путь до постоялого двора и наспех снятой комнаты. А час спустя вернулся — как раз, когда святой брат спал без задних ног.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
