Программа называлась «Во тьме», и ведущим ее был Донни Пуксон-младший. Она велась уже не первое десятилетие в удобное для зрителей время, и в ней сын заступил на место отца.
Дублер Вундеркинда сидел и все хвастался и хвастался: каким он был замечательным студентом, каким способным, каким непревзойденным в своей группе. И в гениальном озарении он изобрел это горючее в лабораториях университета и явился, чтобы поведать о нем всем, а компания «Спрут» ополчилась против него. А затем Вундеркинд станцевал, размахивая университетским флагом.
И тут ведущий задал ему вопрос:
— Если вы лучший студент в группе, может, скажете, почему Нью-Йорк называют «большим яблоком»?
Вундеркинд улыбнулся во весь рот, отчего особенно заметными стали его лошадиные зубы, и отвечал:
— Потому что он весь червивый!
Зрители в аудитории так и покатились со смеху, и Вундеркинд отвесил им пару поклонов.
В этот момент я ощутил укол тревоги. В него не бросали тухлых яиц! Смеялись над ним, это да. Но зрители, похоже, чувствовали к нему расположение. Я не хотел, чтобы тут у меня была осечка. Я не хотел, чтобы его считали блестящим студентом. И позвонил на Месс-стрит, 42. Там было занято и занято.
Что ж, я все же надеялся, что Мэдисон об этом позаботится, и отправился спать, чтобы к утру восстановить свои силы.
Глава 8
Я был прав, что не стал беспокоиться. На следующее же утро Мэдисон занял свою первую страницу!
«ВУНДЕРКИНД ЛЖЕТ, ГОВОРЯ ОБ УНИВЕРСИТЕТЕ. ЛЖЕ-СТУДЕНТ
Прошлым вечером, выступая в общенациональной программе «Во тьме», Вундеркинд безосновательно утверждал, что является лучшим студентом ведущего технического вуза страны.
Он также безосновательно настаивал на том, что компания «Спрут» несет ответственность за его недавние неудачи.
Заинтересованные журналисты сразу же заполонили кампус Массачусетского института катастрофо-ведения — МИК.
Вундеркинд в числе его студентов не числится и никогда не числился!
Никто из учащихся вуза никогда о нем не слыхал, ни один преподаватель не нашел его имени в своем списке.
Президент МИК в заявлении для прессы сообщил следующее: «Это заведомо ложная информация. Я не позволю, чтобы имя почтенного заведения протащили по общественной свалке! Это очевидная попытка злоупотребить высоким божественным правом университетов. Если бы мы имели право заниматься деятельностью, свойственной ЦРУ, то были бы лучше подготовлены для борьбы с подобного рода чудовищными интригами!»»
Были еще высказывания. Об этом говорили все газеты, радио, телевидение. Мое сердце наполнилось благоговением.
Да, с таким видом убийства я еще не был знаком. И оно казалось еще более действенным оттого, что убийцы как бы вовсе не было, и все это не выходило за рамки допущенного законом. С каждым можно сотворить то же самое!
Я позвонил Мэдисону, чтобы поздравить его, но все его телефоны были заняты.
А, ладно, подумал я, у Мэдисона дело на мази, а вот как на это отреагирует Хеллер? Дела его так плохи, что он, поди, вне себя от ярости. Я обратился к монитору.
Хеллер явно не торопился в контору. Был ужасно холодный безветренный день, и все городские печи, работавшие на нефти и угле, так загрязняли атмосферу дымом и смогом, что глаза слезились. Хеллер шел и на ходу не просто наблюдал состояние атмосферы, а делал замеры плотности воздуха денсиметром — волтарианским прибором, которым он не стеснялся пользоваться прямо на улице. Это было бы нарушением Кодекса, если бы ньюйоркцы были другими: они никогда ничего не замечали, чтоб им (…)!
Наконец он поднялся на свой этаж в Эмпайр Стейт Билдинг и по пути в свое собственное пышно обставленное помещение заметил, что дверь в отдел Транснациональной компании приоткрыта. Там обычно спал Изя в стенном шкафу для половых тряпок.
Хеллер вошел в комнату и замер.
На огромном экране рабочего компьютера Изи красовалось послание:
«ПРОЩАЙ, ЖЕСТОКИЙ МИР!»
Хеллер бросил все, что нес, кинулся к лифтам и молниеносно пробежал пальцами по всем кнопкам вверх и вниз.
Один за другим лифты остановились.
У каждого лифтера Хеллер настойчиво спросил:
— Господина Эпштейна видели? Такого плюгавого, со здоровенным носом и в больших очках?
Допрашивая третьего служащего, он попал в точку.
— Около пяти минут назад он поехал наверх, — сказал молодой человек. — Там он обнаружил, что не может попасть на смотровую галерею в этом лифте и попросил меня отвезти его на первый этаж.
— Всех пассажиров побоку, — приказал Хеллер. — Это вопрос жизни и смерти. Немедленно отвезите меня на первый этаж!
Лифтер подчинился.
— У него был страшно растерянный вид, господин Джет, — сообщил он, когда они стремительно мчались вниз, невзирая на протесты других пассажиров.
Хеллер выскочил и сломя голову понесся к скоростному лифту. Не прошло и минуты, как он оказался на восьмидесятом этаже и пересел в лифт до восемьдесят шестого. Объявление в лифте гласило: «Сегодня видимость плохая».
На восемьдесят шестой этаж никто не ехал.
Хеллер направился к закусочной и ларьку с сувенирами. Одни служащие.
Хеллер бросился к смотровой галерее. Побежал вдоль высокого защитного ограждения, окружающего ее, чтобы лишить самоубийц возможности прыгнуть вниз. Хеллер посмотрел вниз. У меня закружилась голова. Потом он огляделся и увидел кисть чьей-то руки. Она сжимала ножку прочно закрепленного у двери стула, довольно далеко от края.
Хеллер заглянул за сиденье и увидел Изю. Тот всем телом прильнул к настилу площадки, держась рукой за стул. Самое малое в двадцати футах от края.
— Изя! — воскликнул Хеллер. — А ну-ка вставайте!
— Нет, от высоты у меня так кружится голова, что я не могу ходить! Не могу отцепиться. Пришел сюда, чтобы броситься вниз, но теперь не могу отцепиться от этого стула!
— Что случилось? — спросил Хеллер.
— Это все из-за того, как вас разукрасили в газетах, — захныкал Изя. — Статья о студенте сегодня утром стала последней каплей. У меня сломан хребет. Я больше не могу за вас отвечать!
— Да бросьте вы, — сказал Хеллер, — ведь это давно уже началось. Здесь должно быть что-то еще.
Изя заплакал.
— Я даже не заслуживаю, чтобы вы меня ругали. А вы должны. Я так перенервничал с этой прессой, что наделал ошибок в работе.
Хеллер опустился возле него на колени и положил на него руку так, будто держал его, не давая ему соскользнуть.
От этого Изя расплакался еще пуще.
— Вам не следует хорошо ко мне относиться! Я вас погубил. — Он немного повсхлипывал, затем разразился речью: — Наша задолженность в подоходном налоге должна была составить уже целое состояние. Но тут подвернулась старая-престарая компания, на столько увязшая в долгах, что никто и прикасаться к ней не хотел: даже правительство и профсоюзы давно отказались от нее. Автомобильная корпорация «Крайстер». Я не утерпел. Она бы на многие годы обеспечила нас долгами!
Хеллер положил на него и вторую руку, как бы опасаясь, что он скользнет на двадцать футов по горизонтали.
— Что ж, Изя, это мне не кажется таким уж скверным.
— Согласен. — И тут он снова заныл: — Но с самого начала я сделал глупейшую вещь! Я распустил совет директоров и поставил во главе компании свою матушку — и компания начала приносить доход! Впервые с 1968 года!
— Это же хорошо, — возразил Хеллер.
— Как бы не так! — вскричал Изя. — Государственная налоговая служба издала постановление, имеющее обратную силу, и обложила ее налогами, которые нужно срочно уплатить за предыдущие, вплоть до 1967-го, годы, вместе со штрафами! Они арестовали все наши банковские счета, даже в корпорациях, не входящих в компанию! Мы разорены!
— Как разорены? — спросил Хеллер.
— Нам нужно более полутора миллионов, чтобы выкупить наши банковские счета. Мы не можем ни заплатить нашим служащим, ни снимать помещение. У нас даже нет денег, чтобы снова начать валютные операции. Выбросьте меня за ограду. Без меня у вас дела пойдут лучше. Я закрою глаза.
Хеллер с трудом отцепил его пальцы от ножки стула. Изя крепко зажмурился. Хеллер взял его на руки.
— О, спасибо вам, спасибо, — бормотал Изя, очевидно, думая, что Хеллер собирается перекинуть его через высокое ограждение.
Но Хеллер понес его мимо ларька с сувенирами и закусочной к лифту. Изя открыл глаза и, обнаружив, что он уже не в смотровой галерее, снова зарыдал. Хеллер спустился с Изей на руках в вестибюль и снова поднялся, уже к себе на этаж. Он прошел к своему офису, открыл дверь и опустил Изю в кресло.
