Да что уж теперь. — Пухлая ручка вытерла пот со лба. — Уходить тебе надо срочно. Недоброе староста задумал. — Она склонилась к самому уху. — Сама слышала, как он Бичку кривому наказывал кузню спалить. Тот сполнит, не сумлявайся. Он Любомиру верный прихвостень и тать еще тот, за хмельное, мамку родную зарежет.
Солнце, опускаясь за вершины деревьев, подожгло их зловещим пожаром, последних красок уходящего дня. Похолодало. Сечень (февраль), перед приходом березола (март), решил напоследок показать свой норов, и пощипать людишек за носы последим морозцем.
Парок вырывался вместе со словами шепчущей тетки, а ее лицо в полутьмах белело как предвестник надвигающихся неприятностей.
— Поберегись в крайнюю ночь. Вижу, что уже сподобился. — Она кивнула в сторону собранных в дорогу саней. — Правильно. Я пойду к старосте, и как бы невзначай шепну, что ты бежать собрался, он не дурак, отступит. Зачем ему руки кривдой пакостить, ежели ты и так отступаешься, добровольно, но все одно, держи ухи востро. Поганый он человечишка, пакостный да злопамятный.
— Спасибо Фекла. Только лишнее это. Хочет деревню без кузни оставить, то его дело, мне она уже без надобности, пусть палит, а на меня дернется, я постоять за себя умею, да деток своих в обиду не дам.
— Видела в круге лихость твою. Удивил. — Хмыкнула она и перевела разговор на другую тему. — Ты и в правду свою Славку за блаженного отдаешь? — Любопытство в теткиных глазах, готово было выпрыгнуть, и вцепиться в горло кузнеца требуя ответа. — Люди бают, что ты нарочно это придумал, чтобы мальца от смертушки оборонить. Правда, аль нет?
— Придумал, не придумал. — Хмыкнул Перв. — А угадал я. По весне, даст Мокошь-матушка, соединю руки, оженю. Да и блаженный он не больше, чем мы с тобой. Хворый был — это да, но уже излечился. Любят его боги. Он теперича и кузнецом неплохим стал, и с мечом лихо управляется, да и дочурку мою любит искренне и уважает. Чего еще отцу пожелать. А то, что добра пока не нажил, да примаком в дом входит, то не беда, я не упрекну и другим не позволю, злато дело наживное, и не главное, да и я пока есть, с голоду молодым помереть не дам. Скопил кое-что на старость, нам хватит.
— Бедовый ты. — Фекла поднялась. — Пойду я, Пусть Стрибог тебе ветер в спину направит. Еще раз за косу спасибо, уважил. Как мы без тебя тут будем?.. — Вздохнула она. — Ну да ладно, чего уж теперь. — Махнула рукой. — Не поминай лихом. — Она склонилась в поясном поклоне, и Перв ответил ей тем же.
— И тебе добра Фекла. — Прошептал в удаляющуюся спину тетки Перв.
— Что так долго батюшка? Чего она хотела? — На пороге дома появилась Слава. — Шел бы ты домой, отдыхать. Похолодало к ночи, да и в дорогу завтра.
— Петуха нам огненного сегодня подпустить хотят, вот и предупредила тетка, а что домой не иду, так муторно на душе что-то. Чувствую напасть. Скребет внутри что-то.
— Кто-то скачет. — Девушка прислушалась.
— Слышу. — Кивнул Перл. — Воин это. Доспехи позвякивают и у коня топот своеобразный. На такое, лошадка, что под плугом ходит, не способна. В доме скройся, от греха. Я встречу. Может коня подковать надо, может оружие в кузне справить, а может чего недоброе затеял гость незваный. От гостя на ночь глядя чего угодно ожидать можно.
Черный, боевой конь вырвался паром взмыленных боков, и взвесью снежной пыли из мрака, и поднявшись на дыбы остановился напротив вставшего на встречу кузнеца. Из седла на землю, не касаясь стремян слетел воин и откинув в сторону, покатившийся по тропе, сорванный с головы шлем, раскинув руки, словно готов был обнять весь мир, растянул в широкой улыбке губы:
— Ну здравствуй, воевода, брат. Не ожидал меня увидеть?
— Гостомысл? — Удивленно воскликнул Перв. — Какими судьбами тут, и как нашел?
— Ты думал, от князя, в его же княжестве скрыться. Не обижай правителя, он каждый шаг твой отслеживал, все пятнадцать лет, как ты от него ушел да обидел.
— Сам знаешь, не мог я по-другому поступить. — Нахмурился кузнец.
— Конечно знаю, и Рар знает, потому зла и не держит. Думкам ты своим тяжелым тогда поддался, с бедой справиться не смог, от себя сбежать захотел... Дурак, хоть и воевода. Ну да, кто старое помянет, тому глаз вон.
— А кто забудет, тому оба. — Перл обнял старого знакомца, хрустнув тому позвонками.
— Я ведь по делу к тебе. Княже на службу зовет. Беда у нас. — Отстранился Гостомысл, и нахмурился.
— Что за напасть приключилась? — Перв посмотрел в глаза друга.
— С севера, племена рыбоедов под себя, жесткой рукой, Локк взял, и не успокоился на этом, решил и наше княжество подмять. Войной идет. Войско у него великое, и до сечи жадное. Рар собирает всех, кто меч в руках держать умеет, а тебе ведь равных в этом искусстве нет.
— Я-то не против, да у самого беда. — Вздохнул кузнец. — Повздорили мы с местным старостой, ухожу из деревни в никуда, с дочкой и зятем, не могу я их одних оставить, молоды еще, дров наломают.
— Нашел беду. С собой забирай в стольный град, терем твой за тобой так и остался, его убирают да протапливают. Даже барахло твое в сохранности. Служку приставили он за порядком следит. Но ежели хочешь, я с Любомиром поговорю, он после этого на них дышать побоится, не то, что козни строить.
— Сам разберусь. — Махнул рукой Перв. — Ладно. Уговорил. С собой заберу. Кузнецом мне видимо боги не дозволят помереть, вернусь на службу княжескую. В строй встану.
— В строй он встанет... — Усмехнулся гость. Воеводить тебя князь ставит. Помнит доблесть твою, и ум воинский ценит. — Гость протянул ладонь. — Сговорились?
— Сговорились. — Сжал ее Перв. — По утру выдвинемся помолясь.a
Глава 7 Орон
Совсем еще недавно, обычного деревенского кузнеца Перва было не узнать, важный стал, даже взгляд изменился, сделался властным, волевым и жестким. Это был уже не работник молота и наковальни, теперь это был воин, суровый, видавший не одну
