Еще в пору своего ученичества она иногда ловила себя на том, что сознание и чувства действуют словно сами по себе, движутся по жизни, подобно этим существам на склонах, но главное происходит не здесь. Она могла испытывать радость или грусть — не имело значения. Важным оставалось одно: океан великого, безмерного счастья, неизбежно ожидающий ее впереди.
Не стоит внимания ее нынешнее состояние, хрупкое и готовое вот-вот прерваться. Теперь она знала, что на самом деле ее мир здесь, на большой высоте, среди горных пиков, частью которых была и она сама. Еще пугали немного, особенно сегодня на рассвете, минуты последней слабости. Но в ней крепла уверенность, что когда рассвет достигнет уголка, где она лежит, один-единственный последний, пронзительный удар света разом переменит все, а то могущественное знание, которое и есть ее настоящая сущность, станет наконец чистой радостью.
У той Маргарет, которая лежала, сейчас в постели в доме на Холме, оставалось совсем немного сил. И все же она заставила себя выползти из темного угла навстречу свету. Она просто отвернулась от всего, что было в этом углу — от дома, от воспоминаний, от пьес Стенхоупа, от Паулины, и с трудом, через силу начала свое последнее путешествие. Ей было все равно, сколько оно займет времени — часы или дни. Как только она тронулась, осторожно пробираясь по склону горы, свет хлынул ей навстречу. Этим первым движением она подтвердила свое согласие умереть, теперь оставалось лишь исполнить намерение.
Неожиданно обе Маргарет — и та, которая тронулась в путь, и та, что оставалась в постели, — задремали. В этом легком сне она снова шла по улицам Баттл-Хилл, словно стоило ей принять решение — и некто воссоздал поселок только для нее. На Холме все еще длилась ночь. На улицах горели фонари; шелест листвы незаметно вытеснил тишину гор. Но и вершины, расцвеченные первыми рассветными бликами, тоже присутствовали в этом сне со всеми своими обитателями. В предвкушении радости смерти Маргарет проходила между ними, но никто не замечал ее.
Она увидела, как Паулина выходит за калитку и обеспокоенно оглядывается по сторонам. Отсюда, с горного склона, Маргарет увидела другую Паулину, двинувшуюся навстречу первой. Та, которая спускалась с гор, шла с высоко поднятой головой, сияя на солнце, в глазах ее мерцал нездешний свет, движения были свободными и четкими, как у ветра, выметающего прошлогодний сор из ущелья. Поначалу шаги ее были бесшумны, но вдруг зазвучали на асфальте, когда вторая Паулина пересекла незримый рубеж. Вот первая Паулина увидела ее и бросилась бежать, а вторая своим летящим шагом легко нагоняла ее. Вот они затерялись на темных улицах, в горных расселинах и исчезли из вида.
А вот по улице, у самой вершины холма, торопливо идет кто-то незнакомый. За ним спешит целая толпа — в основном молодые люди и дети, и у всех — его лицо. Они преследовали его так же, как одно видение Паулины преследовало другое, но при этом оглашали улицу раздраженными воплями. Человек словно торопился найти что-то, его глаза беспокойно бегали по сторонам. Время от времени он заглядывал в водосток или поднимал глаза к темным окнам, пока вдруг резко не свернул к какой-то калитке. Его компания замешкалась, переглядываясь и перешептываясь.
Теперь Маргарет видела того же человека уже смотрящим из окна. Рядом с ним стоял еще кто-то, но они словно не замечали друг друга. Впрочем, она узнала второго — это был Лоуренс Уэнтворт. Он тоже смотрел вниз, а минуту спустя вышел из дверей дома. За ним тут же вышла молодая женщина, та самая, прихода которой он ждал.
Первый мужчина тоже вышел на улицу. Однако это была уже не улица поселка, а какие-то руины, напоминавшие не то строительные леса, не то камни, не то кости — торчащие вверх, угловатые, голые, как скелет, потерявший плоть. Незнакомец шагал уже по склону горы, хотя и не догадывался об этом. Ему не помог даже свет, разливавшийся по вершинам. Он шел, рассеянно поглядывая то вверх, то вокруг себя, пока не встретился глазами с Маргарет и не дернулся всем телом от изумления и, как ей показалось, от радости.
Они смотрели друг на друга, а сон меж тем становился все глубже. Маргарет услышала быстрый перестук шагов, который всегда означал для нее начало или конец погружений в сверхреальность. Она снова была в Баттл-Хилл, и ее окружали дома, стоявшие на костях и могилах. Смрад поднимался от них, из глубины рвались яростные крики, а звук шагов все убыстрялся.
И вот по улице бежит Лили Сэммайл, машет рукой, зовет и останавливается в нетерпеливом ожидании. Лили смотрит в сторону калитки. Там стоит Паулина. Две женщины долго смотрят друг на друга, а потом начинают разговаривать через забор. «Больше не будет боли, не будет мучений, будут только сны», — произнес чей-то голос. Маргарет протянула руку и коснулась выступа скалы, на который прилегла на пути к смерти. Она оперлась на скалу и подалась к Паулине. Сиделка в комнате услышала звук и повернула голову. Миссис Анструзер произнесла:
— Я хотела бы поговорить с Паулиной; не могли бы вы попросить ее…
На этом месте она проснулась.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЭДЕМ
В видении Маргарет Анструзер предстал одинокий дом и две тени в одном и том же окне. Время исчезло, и мертвец пребывал наравне с живым. Переживания обитателей Холма стали одновременными, будто единовременность окутала Холм; они более не зависели от последовательности событий.
Случай, столкнувший Уэнтворта с мертвецом на этом духовном плане бытия, был просто одним из его злосчастий. Обычный ход времени придал ему значимость. То, о чем Уэнтворт предпочитал не думать, неожиданно оказалось совсем рядом с ним. Словно сама суть Государства чуть приоткрылась его глазам. Вот человек, отверженный Государством, влез по заброшенной лестнице к своей смерти. Его смерть влилась в Государство и растворилась в жизни других граждан. Уэнтворт не признавал демократических свобод. Он не признавал ни жертв угнетения, ни существование произвола. Возможно, такой произвол неизбежен, и Государство так же двойственно относится к собственному благу, как большинство его подданных — к своим жизням. Но Уэнтворт никогда не признавал и не отрицал этой неизбежности, даже не подвергал ее сомнению, она не задевала его, он ее попросту игнорировал. Он не думал о социальной справедливости. Иная справедливость занимала его куда больше. Она проявлялась, прежде всего, в его ученых трудах — там игнорировать существование других людей не следовало ни в коем случае. И если рядом вдруг появились сверхъестественные соседи, значит, следовало учесть и их. А один такой точно был.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
